Кстати, мечта стать летчиком меня привлекала с детства. Я знал все типы самолетов периода войны. Всех создателей гениальных машин — генеральных конструкторов. Занимался авиамоделированием. Увлекался историей авиации. Знаком был с земляком моих родителей трижды Героем Советского Союза И. Н. Кожедубом, удачно провоевавшим всю войну на любимых им самолетах — самолетах Генерального конструктора С. А. Лавочкина — «Ла-5» и «Ла-7». В одну из последних встреч Иван Никитович подарил мне красочную открытку, отражающую один из эпизодов последнего боя над Берлином на «аппарате» Лавочкина.

Именно эти машины представляли гордость страны и грозу для фашистских стервятников в небе. Не случайно они, «краснозвездные ястребки», составляли одну треть истребительного парка ВВС ВС СССР.

Об интересной судьбе Ивановского я слышал давно. Еще проживая в середине 70-х в квартире по улице Лавочкина в доме № 52, я знал, что недалеко от станции метро «Речной вокзал» в Химках находится КБ славного конструктора. Квартиру на этой улице я получил от руководства Главного управления Генштаба по приезде в Москву. Лавочкин, Лавочкин!!! Что это — мистика или случайное совпадение?

И вот вмешался господин случай. Отдел ветеранов Департамента военной контрразведки ФСБ РФ пригласил меня на встречу с бывшим сотрудником «СМЕРШа» Олегом Ивановским!!!

В музее Федерального государственного унитарного предприятия «НПО имени С. А. Лавочкина» по случаю его 70-летнего юбилея нас встретил сухощавый человек в хорошо сидевшем на нем сером костюме. Экскурсовод с голубыми, как мне показалось, не вылинявшими и не потерявшими юношеской свежести и цепкости глазами представился — директор музея Олег Ивановский. На его живом лице играла задорная улыбка. Тихим, спокойным голосом он стал рассказывать о космических экспонатах: луноходах и ракетах-носителях, автоматических станциях «Марс-96» и самолетах «Ла-5» и «Ла-250». Подробно останавливался на зенитно-ракетных комплексах «Беркут» и «Даль», спускаемых аппаратах «Вега-1» и «Венера-9». В разработке большинства их он лично принимал участие.

«Надо же так сохраниться человеку, — подумал я, — отвоевавшему всю войну, получившему серьезное ранение, списанному с военной службы и ставшему выдающимся человеком совсем в другом деле, хотя тоже связанному с защитой Отечества. Наверное, прав классик, сказавший, что в чем бы ни состоял труд, это все равно: он сам по себе служит благословением, когда человек жаждет деятельности. Этот человек всегда трудился, а труд, как известно, подливает масло в лампу жизни. Он мотор жизни».

О себе и своей деятельности он говорил скупо, больше о своих фронтовых и космических дорогах.

Родился Олег Генрихович 18 января 1922 года в поселке Тайнинка (сейчас платформа «Тайнинская», которую я часто встречаю, проезжая электричкой на дачу), что близ Мытищ. Восемнадцатилетним пареньком был призван в армию. В 1940 году попал в погранвойска. Службу начинал в 92-м пограничном отряде НКВД СССР на Западной Украине в городе Перемышле Дрогобычской области на его 9-й заставе. Она стояла в 20 километрах вниз по реке Сан на север от Перемышля в деревне Михайлувка.

Перемышль известен нашим прадедам, воевавшим здесь в Первую мировую войну. Много русской крови впитала эта галицийская земля.

Вскоре — 12 апреля 1941 года — молодого смышленого пограничника направляют в школу младшего начсостава (МНС) служебного собаководства.

Этот день подарил юноше жизнь и через двадцать один год славу последнего проводника первого космонавта в мире Ю. А. Гагарина. Но все по порядку…

В первый же день войны — 22 июня 1941 года вся до одного пограничника 9-я «михайлувская» застава полегла смертью героев. События выстраивались в роковую судьбу для миллионов граждан Советской России. И опять вмешалась судьба. Контактного, грамотного, спокойного сержанта заметил один из офицеров-особистов. Он и предложил пойти на курсы подготовки сотрудников военной контрразведки.

Олег Генрихович согласился, и после окончания учебы был направлен оперуполномоченным в Кубано-Черноморский 250-й кавалерийский казачий (29-й гвардейский) полк 11-й имени Морозова кавдивизии.

Пришлось городскому пареньку учиться езде верхом на лошади — кавалерист, хоть ты и особист, должен быть всегда в строю и поспевать за теми, кого обслуживаешь, с кем делишь фронтовые будни и рискуешь быть забранным войной…

В паузе между повествованием гида музея я поинтересовался:

— Олег Генрихович, я слышал, что вы были ранены?

— Ну, не совсем так. В бою за небольшой город Валуйки, что на Белгородчине, я получил сильную контузию. Удар!!! Опрокинулось куда-то небо. Стало темно и тихо. И появились разодранные мысли: — Зачем меня убили? Ну, вот и отвоевался. А как не хочется умирать. Как все тихо. Где я? Почему нет боли? Но вскоре сознание вернулось… Рядом лежит сослуживец, у которого на виске я заметил небольшую дырочку, из которой толчками выплескивалась кровь. Я дал себе команду — выползти из сектора неприятельского обстрела. И пополз локтями, не чувствуя ни рук, ни ног, в сторону железнодорожного полотна. Скорее, скорее, — приказывал я сам себе, — ползи под стоявшие разбитые вагоны в надежде спрятаться от пуль за колесными парами…

Спас меня мой ординарец и коновод Николай Горбунов.

Потом были бои за освобождение таких городов Украины, как Коростень и Сарны, Ровно и Дубно, Львов и Перемышль и других, где немцы, упорно сопротивляясь, дрались с особой ожесточенностью и где я потерял много своих фронтовых друзей. Со мной в боях за город Дубно сражался и будущий великий кинорежиссер и артист Станислав Ростоцкий. Он получил там тяжелое ранение и вскоре был эвакуирован в госпиталь…

Вслед за освобождением вышеперечисленных территорий были Венгрия и Чехословакия, а за ними Великая Победа. Разве мог я предположить, что судьба подарит мне жизнь в те страшные, кровавые годы, подарит Победу, в которую верили все мои друзья и до которой страстно хотелось всем дожить — и старым, и молодым?

Говорят, статистики подсчитали, что нам, родившимся в 1920, 1921, 1922 годах, не повезло. Очень многих взяла война. Остались в живых трое из ста. Может быть, это и так. Наверное, очень счастливым может считать себя человек вот из этих самых троих. Да, судьба подарила мне это счастье.

Олег Ивановский не только дожил до Победы, но и был делегирован единственным представителем «СМЕРШа» в состав сводного полка 2-го Украинского фронта.

— Какое впечатление было от Москвы, какая погода была в тот день, в какой форме шли казаки-кавалеристы на параде? — я засыпал вопросами Олега Генриховича в минуты пауз при переходах из зала в зал музея.

— Начну с погоды — утро было дождливым, но не пасмурным. Создавалось впечатление, что Москва словно оплакивала павших героев. К параду готовилась и сама столица, умывалась, подкрашивалась, ремонтировалась и — шила нам парадное обмундирование. В своем фронтовом — просоленном, обветшалом и вылинявшем на парад не пойдешь!

Нас нарядили в темно-синие черкески, красные казакины, черные каракулевые кубанки. Ко всему этому положены были шашки, шпоры на сапоги, красные суконные башлыки. Кубанцам, терцам — такое же, но только синего цвета, уральцам — белого.

С каким вниманием, с какой любовью встречали нас москвичи! На улицах буквально проходу не давали. И как приятно было оценить их внимание. Когда по утрам, приходя позавтракать в маленькое кафе на углу дома, близ моста, на берегу Яузы, мы в каждой пачке папирос «Казбек», лежащей на столе, находили красивую вкладку с золотистой надписью «Привет победителям», или на пачках «Беломорканала», красными буквами, эти же слова приветствия.

К 8 часам мы вышли на Красную площадь. Сводным полком 2-го Украинского фронта командовал Маршал Советского Союза Родион Яковлевич Малиновский…

Проводив последний сводный батальон, замолк тысячетрубный оркестр. Резкая дробь восьмидесяти барабанов, и две сотни воинов бросают фашистские знамена на землю к подножию Мавзолея…