Мысленно я им аплодировал! Не хуже, чем давеча главкому! Замечательные мастера, нет слов!

Только теперь я смог как следует разглядеть что делалось под нами.

На земле кипело сражение. Точнее, докипало. Позицию клонов взломали танки прорыва и в пролом втягивались теперь линии пехоты в черных скафандрах, за ними шли бэтээры.

Одна из комбинаций огромной шахматной партии, которая развернулась вокруг Керсаспа с участием наших сухопутных сил.

А вот кто у нас в прицеле?

Я дал полное увеличение. И у меня все поплыло перед глазами, когда я допер своей тугодумной башкой, кто нам противостоит.

Три золотых солнца на борту большинства истребителей — этот знак я запомнил очень хорошо! Более чем! Три золотых солнца — это герб палубной авиадивизии тяжелого авианосца «Римуш»!

— Комета вызывает! Комета вызывает Бердника!

— Вижу, не ори. Я только что засек флуггер Бахмана Салехи, если ты такого помнишь. Вон, по центру в тылу, номер 700 и шеврон комдивизии под кабиной, сейчас я попытаюсь с ним связаться, он же нормальный мужик, должен понимать…

Мы перестраивались для атаки, они — то же самое. А эфир на общем канале распиливал голос Григория Алексеевича:

— Бердник вызывает Салехи. Бердник вызывает капитан-лейтенанта Бахмана Салехи. Бердник вызывает…

И пришел ответ! В обработке бортовых толмачей, но это был голос моего старого знакомого!

— Слышу вас, уважаемый Бердник! Встаньте на путь Солнца! Только я не капитан-лейтенант, я уже капитан второго ранга. Вы, я полагаю, хотите предложить сдачу в плен?

— Привет, Бахман! Встань и ты на путь Солнца. Предлагаю кончать эту нелепицу. Сейчас вы обесточите оружейные пилоны и мы вас отконвоируем на Керсасп. Спокойно приземлитесь на поле звездолетов, там покрытие в порядке. Гарантирую вам сохранение парадного оружия и всех знаков отличия. Вылезем, чаю попьем, Наотар вспомним. Хорошие были времена! Ведь хорошие же! Соглашайся, Бахман!

Короткое молчание.

Тридцать… Тридцать два «Абзу» в десяти километрах перед нами завершили маневр перестроения. Мы тоже развернулись в прежнем порядке, с «Орланами» на флангах.

— Хорошие, Григорий. Хорошие времена. Так что давай, в самом деле, заканчивать…

— Ну, слава Богу!

— …заканчивать эту нелепицу, не оскорбляя друг друга. Ты же знаешь, мы не сдадимся.

— Теперь знаю.

— Тогда прощай, Григорий.

— Прощай и ты, Бахман.

Конец связи. Общий канал отрубился. А от машины Салехи в нашу сторону полетела ракета. Персонально в Бердника полетела. Видимо, это была последняя ракета на флуггере комдивизии.

Плеснули лазерные импульсы. «Орланы» дали залп.

А я… я высматривал «Абзу» с номером 459, который пилотировала лейтенант Рошни Поуручиста Тервани. Если она его все еще пилотировала.

И…

Вот же он, мама дорогая! Вот он!

Четыреста пятьдесят девятый!

«Абзу» модификации «Дельта» в российской системе обозначений!

Вот он ушел в облаке фуллеренового волокна от «Овода». Дал залп лазерами. В бочке разошелся на встречных курсах с еще одним «Оводом». Рошни всегда умела летать.

Флуггеры сходились грудь в грудь, в финальную свалку. Фланговый залп «Орланов» пережили всего восемнадцать конкордианских машин. Меня могли сбить раз десять, будь у них ракеты. Потому что ваш неумный друг и верный рассказчик высматривал «Абзу» номер 459! Забыв о долге, о ведущем, забыв о самой жизни!

Слава Богу, теперь Бердник не лез в свалку, командуя издалека, как и полагается командиру авиакрыла.

А я полез.

Красиво, кстати, полез, сцепившись с каким-то «Абзу», который прорвался через наш строй. То есть вроде как не нарушая устава. Мы закружились палыми листьями на ветру, и тогда я выпустил свои последние «Оводы», дав им пожужжать напоследок. Не везти же домой, в самом деле!

На борту врага не осталось ни фуллерена, ни ловушек, да и пилот был не в форме после всего. «Оводы» вывернули правую плоскость с корнем, и над пустыней закружился оранжево-черный парашют.

Так, а теперь, когда я в центре свалки — самое главное.

Борт 459! Парсер засек его на трех часах с превышением девятьсот.

Я форсажил двигатели, выписывая вираж, добирая одновременно по высоте. И вот мой «Дюрандаль» завис над «Абзу» со стороны солнца по имени Вахрам. А я принялся долбить вызов на узконаправленном канале.

— Рошни, Рошни! Отзовись! Отзовись, упрямая ты дура! Это я, Андрей Румянцев! Выйди на связь, Рошни!

И, о чудо, она откликнулась!

В этом самом месте должен был состояться душещипательный разговор. Ромео и Джульетта. Монтекки и Капулетти в космическом исполнении.

У меня было что сказать! Да и у нее, я уверен.

Но вместо этого получилось коротко и зло.

— Я хотела стать твоей женой, Андрей, а теперь я должна тебя убить.

— А я хотел стать волшебником! И не стал! А ну быстро врубай катапульту!

«Абзу» пошел на вираж. «Дюрандаль» ястребом упал вниз.

«Должна меня убить! Должна она! Я тебе покажу Домострой, козища клонская!»

У меня было преимущество в полсекунды. И я его использовал. На все сто. Или даже двести.

«Посадить. Посадить мерзавку! Пусть ранить, но не убивать!» — Билось в моем мозгу.

Она в меня выстрелила! Из твердотельной пушки! И даже умудрилась зацепить! Парсер пожаловался на повреждение носового обтекателя. Ну это ничего. Нам теперь в космос не надо…

Мой маневр был неудержим. Фора в скорости благодаря отвесному пикированию была приличной. Я вырулил в заднюю полусферу виражащего «Абзу» и взял превышение.

Лазеры спицами вонзились в двигательную гондолу над правым соплом. Взрыв испаряющейся материи расшвырял обломки двигателя. «Абзу» моментально просел и лег в крутой вираж — двигатель на левом крыле продолжал работать!

Рошни успела компенсировать плоское вращение воздушными рулями, правобортовыми дюзами и резким снижением тяги на уцелевшей гондоле. Машина перешла в пологое пикирование на смешной высоте в четыреста метров над землей!

Что и требовалось.

Очередь из «Ириса» по крылу (двигательные гондолы на «Абзу» в плоскостях, если вы не помните). Лазеры перезакачались, но нельзя! Слишком опасно!

Сорок снарядов, чтобы с запасом!

Я попал. И, кажется, все-таки, переборщил.

Да, пламя в единственном сопле пошло на нет. Зато плоскость украсилась зеленым языком огня! Неужели сейчас рванет? Нельзя!

И ваш покорный слуга, как последний недоумок, а может быть, гений… Короче говоря, я обрушил тяжеленный «Дюрандаль» на истребитель Рошни. Днище, скрежетнув, сокрушило вертикальное оперение, которое, в свою очередь, распороло мою родную обшивку.

Плавно, рукоять от себя, к земле, к песку, к мягким барханам…

И позициям какой-то нашей пехоты. Слава Создателю, не на головы парням, а позади линии фронта.

«Абзу» рухнул в песок качественно, всем днищем! И запрыгал, расплескивая почву вокруг себя! Крыло, то самое, охваченное пожаром, отвалилось, и только тогда, выдержав благородную паузу, двигатель соизволил взорваться!

Взрыв был силен.

Так силен, что осколки настигли огрызок машины, я это видел, когда «Дюрандаль» проносился над местом крушения!

И тут парсер сообщил, что флуггер серьезно поврежден, высота ниже безопасной нормы при нынешнем состоянии систем, и он сейчас товарища пилота катапультирует.

— Куда, дура! — Успел заорать я. — Назад!

Но понял вдруг, что «назада» не будет.

Фонарь кабины отстрелился, мягкий удар под задницу, над головой с хлопком вырос бело-сине-красный купол, и вот мы — я, кресло, парашют — падаем на землю!

Одиннадцатая штурмовая бригада шла хорошо.

Настолько хорошо, что сражение за Керсасп застигло ее в самом предполье.

Нарвались на укрепленную позицию клонской пехоты.

С наскока траншеи и ДОТы взять не удалось, а все из-за батареи станковых плазмометов.

Но подошел танковый батальон прорыва. Тяжелые Т-12 не церемонились. Забросали окопы из подвесных минометов и тяжело поползли вперед. Пехота не могла остановить лавину бронированных монстров, не выдержала и стала отступать.