— Комбат, у нас укладки на три выстрела. Это тридцать секунд. Успеешь?

— Работай, отец, работай!

— Сделаем.

— Еще прошу причесать периметр лазерами ПКО. Очень выручишь!

— Ну это ты мог бы не говорить. — В голосе артиллериста слышится обида.

Снова воют РСЗО крейсера. Есть барраж! Тридцать секунд защитникам не поднять головы!

— Ротные! В атаку!

Все понимают, что с голой, простреливаемой бетонки надо убираться. Что сейчас возле врага — самое безопасное место во Вселенной. Поэтому три роты расходятся веером и ныряют в дым. Туда же бросается первая рота, а вместе с ней и штабной взвод. Позади рычит моторами батальонная броня — пятнадцать «Зубров», десять легких самоходных орудий и пять «Кистеней».

Земля содрогается. Землю буквально вышибает из-под ног, когда очередная порция ракет падает в обреченный квадрат. Всего в пяти сотнях метрах перед носом. Даже сквозь дым видны термобарические взрывы — огромные огненные шары, затекающие смертельным жаром и убийственным избыточным давлением в любую щель.

Тридцать секунд — и «Соколов» уйдет…

Могучие экзоскелеты скафандров «Евроштурм» делают на прямой почти олимпийский рекорд — сотню за десять!

Еще пятьдесят метров — максимум, после чего клоны опомнятся от огневого налета и сообразят на каком они свете.

Когда до цели остается сто метров, взводные орут:

— Ложись!

Дымовую завесу вспарывают тысячи игл. Мгла впереди раскрашивается яркими желтыми точками. Оборона подала голос. Трудно поверить, что после термобарического налета кто-то мог выжить. Но это иллюзия.

Сетка прицеливания показывает, что стреляют из бойниц, с крыши, с поверхности. Разведка не соврала. Хордад защищается егерским корпусом «Атуран» — только кадровые могли так быстро оправиться от разверзшегося здесь ада.

На бетон рухнули все, включая штабной взвод.

В этот момент колыхнулся воздух, по дымзавесе волнами поплыли концентрические круги, повинуясь выхлопу корабля на старте.

— Перебежками! Вперед! — Зарычал Салман на общем канале.

Сто метров голого поля могут стать могилой. Надо двигаться и двигаться быстро.

Поэтому первый номер в звене прыгает и несется вперед, пока второй и третий из положения лежа садят очередями, прикрывая товарища. Десять шагов, первый падает, бежит второй и так далее.

Дым рубят пули. Тяжелые, громкие хлопки. Ударная волна силится догнать снаряды. Но их почти не слышно — все накрывает слитный грохот тысячи стволов.

— Оператор! Какого дьявола нет картинки с БПЛА?! — Комроты штрафников капитан Олиферук присовокупляет выразительную матерную тираду, адресуя ее техгруппе. Злость несется в эфире.

— Есть! Есть сигнал!

Наконец-то. Теперь у батальона заметное преимущество. Враг не видит сквозь дым, а штурмовики видят. Их электронные глаза повисли над зоной атаки.

Экран забрала расцвел прицельными значками. БПЛА оснащены мощными сенсорами. Информация полноводной рекой хлынула в парсеры скафандров и командирский вычислитель, который в секунду распределил цели и угрожаемые сектора.

Серия взрывов на бетоне.

Клоны выволокли на крышу автоматические гранатометы, но теперь уже поздно. Штрафная рота под стенами, в мертвой зоне.

— Батарея! Снять с крыши все, что шевелится! — Слышен крик начштаба. — Гранатометы заткнуть!

Через короткий миг в тылу гавкают самоходки. К ним подключается тяжкая дробь пулеметов, а потом и визг зенитных пушек «Кистеней». Они именно визжат. Скорострельность тридцатимиллиметровых установок такая, что ухо не в состоянии вычленить отдельные выстрелы.

Где-то на фланге бьется осназ.

Десант реализовывает внезапность, но у внезапности крайне скудный ресурс, надо успеть!

Салман дель Пино с размаху впечатался за контрфорс. Здесь же рядком его парни.

— Жозеф! — Крикнул он комроты. — Что с проходом?

— Минуту! Еще минуту! Пытались подорвать гранатами — не берет, толстая дрянь! — Это он двери имеет в виду. — Ставим шнуровой заряд. Второй взвод занимается.

— Поторопи. — И на канале штрафроты:

— Олиферук! Доложи потери!

— Девятнадцать двухсотых. Трехсотых к медбэтээру не отправить, сильно зажимают огнем с фланга. — Откликнулась рация.

Со стороны поля в ангар ведут три прохода. Пара огромных капитальных ворот, закрывающих флуггерные площадки, и один рабочий вход. Ворота взрывать — пустая затея, а вот дверь — вполне.

Но нельзя, пока фланговые роты не доложили готовность!

Атака должна пройти сразу с трех сторон — в торцах боковых башен тоже есть по входу, куда должны выйти роты номер три и четыре.

Но поскорее бы.

Пока «коробочки» давят огнем сектор над их головами, но охватить весь гигантский фасад невозможно, и им здорово достается от фланкирующего огня. С тех самых боковин перевернутой буквы П — высоких башен, выдающихся метров на десять за основной габарит здания.

Окна на стенах, что примыкают к фасаду, недоступны для огневых средств брони. А вот личный состав роты номер один и штрафники оттуда — как на ладони. Так что остается влипать в стену за капитальными контрфорсами, поминутно выглядывая и отстреливаясь.

Только что Салман запросил воздух.

Нет ли на «Орланах» такого снайпера, чтобы накрыл фланкирующие бойницы чем-нибудь убойным?

С «Орланов» закономерно послали, сообщив, что они сильно заняты наседающими «Абзу» крепостного авиаполка.

— Chinga tu madre, — прошипел Салман.

Три пули только что высекли искры прямо у его ботинок. Хорошо, что держится дымзавеса. С флангов стреляют неприцельно, хотя и очень густо.

— Четвертая рота на позиции, вход готов к подрыву.

— Третья рота в готовности.

Голос комроты-три будит в Салмане разные чувства. От ностальгии до ненависти. Это Ахилл-Мария де Вильямайора — его недавний заклятый… эм-м-м… друг.

— Через пять, пошли! Четыре, три, два, один, ноль!

Стену взламывает взрыв, дым закручивает тугой спиралью — сработал шнуровой заряд.

Видимость не больше метра. Забрало вычерчивает во мгле зеленые цифровые контуры — дружественные метки, углы здания, дистанции, направления и градусы. То есть: достаточно для боя. Но как же задолбала дымзавеса!

В дверь летят гранаты. Из развороченного проема снова полыхает огнем — туманная красно-желтая вспышка. Два плазмометчика разряжают свои убийственные агрегаты «ёлочкой», под углом вдоль стен. И тут же внутрь ныряет первое звено, слышатся частые очереди и чей-то сдавленный стон в рации.

Убит? Ранен? Позже…

Роты втягиваются в помещение. Их порыв уже не сдержать.

Салман вошел в зал. Когда-то подле дверей стояла будка КПП, ряд пропускных турникетов для персонала. Теперь в целости лишь частая колоннада, поддерживающая потолок точно по центру квадратного помещения.

Бетонная крошка под ногами. По правую руку догорала будка, даже алюминиевый каркас оплавлен, как воск. Попадание из плазмомета, десять тысяч градусов сбрили верхушку КП, превратив все остальное в сухие дрова.

Окна первого этажа забетонированы, поэтому дым вползал лишь во вход, видимость восстановилась.

Салман почувствовал, как боевая пружина внутри немного ослабла — весь зал занят бойцами, у каждой двери штурмовая группа в полной готовности. Он выдохнул и позволил упасть автомату, повисшему на трехточечном ремне. Рука, впрочем, на рукояти, а палец ласкает рычаг спуска.

— Олиферук!

— Здесь! — К нему подбежала фигура в скафандре, густо посыпанном белой пылью.

— Вверх пойдет первая рота. Твоя задача самая важная: захватить ангарные помещения. Срочно открывайте ворота, надо впускать броню, или их там покрошат. Вопросы?

— Разреши выполнять, командир?

— А если не разрешу? — Отозвался Салман, слух которого ласкало вальяжное обращение штрафника. В свое время именно так они общались в осназе. В боевой, разумеется, обстановке.

Штрафник в кавычках убежал, небрежно козырнув. В кавычках, потому что рота у него штрафная, из «отличившихся» офицеров, а сам он — нормальный строевой командир. Риск огромный, всю дорогу на передке, зато тройной оклад жалования и, Салман мог поспорить, в армию он выйдет уже майором.