— Ну как? — спросил Валюня и потянулся за молоком.

— А сколько платят? — все еще сомневаясь, спросил Гавриил.

— Платят нормально, сначала переводят первую часть гранта, смотрят материал, потом начисляют остальную.

— А база? — засомневался Гавриил, — а техника?

— Ты ж на государственном телевидении работаешь, — нервно зашептал Валюня, — мы через горсовет продавим или через управление культуры. Да, — согласился сам с собой Валюня, — думаю, порнуху лучше через управление культуры. Главное, пожарным заплатить.

— И актерам, — добавил Гавриил.

— Да-да, — согласился Валюня, — и актерам.

— Ты знаешь, — сказал Гавриил, еще раз просмотрев сценарий, — что-то тут не так. По-моему, это не про борьбу с проституцией. И специфика скорее тоталитарная. Я, конечно, могу пару трупов подогнать или видеоряд с мэром, но эти твои локомотивы, семафоры — фашизм какой-то. Ты еще подумай, ладно?

Валюня обещал подумать и на следующий день уже сам пришел к Гавриилу на канал.

— Я, — сказал, — подумал. Ты все правильно говоришь. Я тут, значит, все переделал, добавил еще немножко национальной специфики, кое-что изменил. Послушай, одним словом.

Он достал те же самые листы с кучей зачеркнутых и переписанных от руки мест и зашептал:

— «Пропащая сила».

— Что? — не понял его Гавриил.

— Фильм так называется, — объяснил Валюня. — Чтобы специфики побольше, понимаешь? Ну вот. Героиня, как и раньше, простая украинская девушка. Простая, но трудолюбивая. Мы ее сделаем какой-нибудь швеей, вставим кадры кинохроники, значит; родителей-безработных и этапы восстановления я выкинул. Немецкое порно остается, но как негативный эмоциональный фон. И вот наша героиня находит на производстве во время обеденного перерыва продублированное по-итальянски объявление о наборе в бордель. Далее идет лирическая тема духовных поисков, можно дать зарисовки вечернего города, кадры с мэром, это ты сделаешь. И вот когда она уже решает бросить производство и свалить в итальянский бордель, ее вызывает к себе в кабинет профсоюзный лидер. Героиня приходит в кабинет, ну, и тут все начинается, дальше уже без сценария.

— Погоди, — сказал на это Гавриил, — и в чем же тут борьба?

— А борьба, — выдержав паузу, объяснил Валюня, — в том, что профсоюзный лидер — тоже простая украинская девушка! Понимаешь, куда копаю? Мы им такой гендер снимем, они еще и продолжение закажут. Идем к директору.

Директор почитал сценарий, поразглядывал рисунки, сделанные Валюней на полях, и попросил двенадцать процентов. Валюня выхватил у него сценарий и, проклиная государственное телевидение, выскочил из кабинета. Потом вернулся и предложил семь, плюс проценты с проката. Наконец сошлись на девяти. «Третья студия, — сказал директор Гавриилу, — суббота-воскресенье, с десяти вечера до десяти утра, завози аппаратуру, и хоть раком там стойте». И это даже не прозвучало как метафора.

Валюня подал заявку на проект и требовал немедленно начинать съемки. Проблема состояла в том, что снимать было некого. Гавриил завез аппаратуру в третью студию и, что делать дальше, просто не знал. В третьей студии до этого снимали детскую утреннюю программу, повсюду валялись мягкие игрушки, а на фанерных декорациях были нарисованы слоны неестественных цветов. Гавриил подумал, что слоны — это даже хорошо, и решил использовать их как часть художественного оформления. Но снимать все равно было некого. «Будем делать кастинг», — сказал Валюня и дал объявление в печатном органе горсовета.

На кастинг пришли две кандидатки. Первая оказалась студенткой консерватории, была в кожанке и с пирсингом на лице. Звали ее Викой. Другая была бывшей проституткой из гостиницы «Харьков», сказала, что хорошо владеет итальянским, поскольку в свое время работала именно в итальянских борделях. Сказала также, что ее там хорошо знают, но что теперь она решила завязать со своим печальным прошлым и попробовать силы в шоу-бизнесе. Гавриила испугала фраза о том, что ее там все знают, поэтому он решил взять студентку консерватории, однако попросил бывшую проститутку остаться на вечер и пробухал с ней до утра, вспоминая общих знакомых. На следующий день в студию пришли снимать очередной выпуск детской утренней программы. Ведущая программы, Марта, была в желтого цвета парике, танцевала на фоне кислотных слонов и детским голосом пересказывала невидимой аудитории правила личной гигиены.

— Марта, — подошел к ней Гавриил после записи, — вот ты серьезная актриса, у тебя данные, у тебя, наконец, голос. Не хочешь попробовать себя в серьезном проекте?

— А что за проект? — поинтересовалась Марта, поправляя желтый парик.

— Снимаем кино, — сказал ей Гавриил. — Совместно с итальянцами.

— А тематика какая? — спросила Марта.

— Тематика национальная, — объяснил ей Гавриил, — социалка, любовь, дорожная романтика, Пазолини, понимаешь? У нас нет актрисы на главную роль. И парик твой, — добавил он, — можно будет использовать.

В первый съемочный день решили снять сцену в кабинете профсоюзного лидера. В третью студию набилось несколько десятков любопытных, пришел директор телекомпании, целой делегацией приехали пожарные, пришли какие-то фанатки «тети Марты», принесли ей цветы и конфеты, но их Гавриил в студию не пустил, сказал, что это не для детей. Разве что, предложил, в качестве массовки. Валюня принес написанные им накануне диалоги и два комплекта кожаного белья, взятого им напрокат у директора парка культуры. Остальную одежду Гавриил подобрал среди реквизита детской утренней программы. Вика и Марта надели кожаное белье, Марта надела желтый парик, пожарные достали из дипломатов выпивку и закуску. Решили снимать. В последний момент Гавриил поменял роли — Вика должна была играть главную героиню, а Марта — профсоюзного лидера. В своем желтом парике она напоминала лидера профсоюза артистов цирка. «Вика, — давал указания Гавриил, — ты заходишь в кабинет. Тебя разрывают внутренние противоречия, понимаешь? Ты задумчиво гладишь все свое тело. Я сказал — все! Так, теперь ты, — обратился он к Марте. — Ты профсоюзный лидер, ты видишь, что ее разрывают внутренние противоречия. Ляг на стол! Да не на живот! Ляг нормально, ты профсоюзный лидер», — Гавриил увлекся, и съемки шли довольно живо до тех пор, пока пожарные не выпили свою водку и не полезли на съемочную площадку. «Хватит на сегодня», — сказал Валюня, и все неохотно потянулись к выходу.

— Тебе куда? — спросила Вика свою напарницу.

— Не знаю, — ответила Марта, — метро уже закрыто, наверное, тут останусь, на декорациях переночую.

— Пошли ко мне, — сказала Вика и потащила ее на улицу.

— Этот фильм, — говорила Марта, — такой странный, я в нем не все понимаю.

Они сидели на полу в комнате Вики и пили портвейн, купленный в ночном магазине.

— Скажем, моя героиня говорит: «Обожги меня огнем своей страсти!» Я не совсем понимаю, что здесь имеется в виду.

— Все просто, — отвечала ей Вика, — они же швеи, это профессиональные разговоры.

Через какое-то время Валюня взял весь отснятый материал, сказал ждать и не волноваться и полетел в Милан на встречу с координаторами программы.

Съемочный график был безнадежно нарушен, новости от Валюни не приходили, и съемочную группу охватили тревога и недобрые предчувствия. Марта вернулась к своей детской утренней программе, Вика приходила к ней на записи, сидела в студии и игралась мягкими игрушками, отрывая им уши и хоботы. Гавриил томился без работы, пару раз брался за халтуру, побывал на собрании анонимных алкоголиков. И хотя особого отношения к истории это не имеет, но случилось это приблизительно так.

Однажды утром он встретил в госпромовской столовой Боткина. Боткин, так же как и Гавриил, принадлежал к постоянным клиентам столовой, ему здесь тоже наливали в кредит. И, увидев Гавриила, он заулыбался ему, как лишь постоянный клиент может заулыбаться другому не менее постоянному клиенту. Они сели за столик, и после этого между ними завязалась непринужденная беседа — о курсах валют, об обвалах на биржах, об энергоносителях и коррупции в органах власти, одним словом, о чем могут говорить два интеллектуала, которые еще не выпили свою утреннюю водку. В частности, Боткин говорил о своем здоровье, сказал, что в последнее время серьезно за него взялся, и призвал Гавриила сделать то же самое.