— Ха-ха!.. — это вырвалось у меня неожиданно и довольно громко. — Может быть! — ответил я, посмеиваясь.

Он понаблюдал за моим весельем и понял, что оно искреннее. Хотя о причинах этого вряд ли мог догадываться.

— Или не подействовало совсем — в определенном моральном смысле, — добавил Фонтаж. — Только поэтому я не боюсь с тобой об этом разговаривать. Но теперь ты намерен со всем этим покончить, а тому, кто в этом виновен — оторвать голову. Нет, я не утверждаю, что все именно так, но думаю, что меня вполне устроило бы такое объяснение. Надеюсь, когда-нибудь ты расскажешь об истинной причине? Когда, хотя бы, все будет уже позади?

— Когда-нибудь… думаю, да. Хотя… — Я покачал головой. — Не знаю. Право же, не знаю.

— Если я угадал, это неважно, — сказал он невозмутимо и дружелюбно.

— Хорошо, — кивнул я. — Спасибо.

Он слегка улыбнулся. В конце концов, это не значило, что он на самом деле что-то узнал. А меня и самого вполне устроило бы его объяснение. Разве что немного не устраивало то, что оно было слишком близко к истине.

Мы позвали Мишеля и Жиро, перекусывавших в соседней комнате, пока мы с Этьеном кое-что планировали, и дали им самые простые инструкции. Один Мишель нам бы не помешал, но за Жиро следовало приглядывать, хоть он и был теперь вполне безопасен. И ему не стоило слышать все, о чем мы говорим. Поколебать его искусственную веру в меня это уже не могло, но могло сбить с толку и совсем запутать, с непредвиденными затем последствиями. Приходилось оберегать нежную психику от дополнительных травм.

Впрочем, нервничали все, кроме него. Фонтаж, разумеется, тоже, и я вдруг запоздало понял, к чему он все это сказал — в случае провала он хотел иметь какую-то надежду стать похожим на меня, а не на Жиро.

В Труа, как и во всех уважающих себя городах Франции, были свои «молельные дома» хранителей. Изначально, благодаря некоторому расстоянию от Парижа, не столь уж быстрым и ясным вестям и отсутствию собственных громких пугающих событий, они избежали разгромов. Мы выбрали самый центральный и крупный из них, своеобразный местный мозг, и прибыли туда примерно за полтора часа до обычной «вечерней службы».

По мере того, как приближался урочный час, на улицах становилось все тише и пустынней, страх расползался вокруг и покрывал стены и мостовые живыми и шевелящимися тенями. И это было неплохо — то, что в городе еще оставалось кому бояться. Хранители не боялись, но и говорить им, кроме пароля, было друг другу нечего. И вокруг них тоже повисало зловещее молчание. Теперь они повсюду собирались группками на углах и зорко оглядывались. Обычное дружелюбие в их глазах сменилось настороженной расчетливой жесткостью.

Объяснить это со стороны можно было двояко. Тем, что наконец меж них распространились новости о подошедших войсках, пусть и прошествовавших мимо, или тем, что ближе к этому часу они начинали высматривать тех, кто еще не обращен, чтобы завлечь их на службу и сделать навеки своими «братьями». Мы не только догадывались, мы уже знали, что верно последнее — из рассказа насмерть перепуганного банкира, к которому мы пожаловали. От таких приглашений было невозможно отказаться.

Может, конечно, показаться забавным делец, обычно не запирающий заднюю калитку, но это был непростой человек, во дворике меж калиткой и собственно дверьми дома он держал небольшую личную армию, предпочитая, вместе с тем, чтобы для делового разговора к нему входили тихо, не привлекая внимания. Лишние гости порой исчезали тут навсегда. Но в итоге последних событий, когда его «армия» сильно поредела, он был вынужден прибегнуть к обычным запорам.

А теперь мы были намерены узнать, на что именно запирается молельный дом. Но по дороге, прежде чем мы приблизились к своей цели, вышла небольшая заминка. Шли мы неспешно, то и дело останавливаясь, чтобы оглядеться получше. И во время одной из таких остановок, когда мы осматривали улицу перед домом, из-за угла к нам быстро и почти неслышно подобрался один из хранителей и строго провозгласил:

— Мир вам!

Ничего особенного и непредвиденного, но Мишель судорожно вздохнул и вздрогнул от неожиданности. Мы все обернулись, как раз чтобы успеть увидеть, как маниакально зажглись обращенные к нему глаза хранителя — немолодого, обрюзгшего человека — ничуть не став при этом живыми. Но это были глаза настоящего коллекционера.

— Мир тебе, брат! — ответил я почти в один голос с Жиро.

Маниакальный блеск чуть померк, но хранитель продолжал зачарованно, не отрываясь, смотреть на бледного Мишеля.

— Это наш человек, — спокойно сказал Фонтаж. — Он будет сегодня с нами. Ты нашел кого-нибудь еще?

Хранитель перевел на него стеклянные глаза и медленно покачал головой.

— Так найди, — велел Фонтаж, почти мягко, но зловеще настойчиво.

Изобразив что-то похожее на автоматический рудиментарный поклон, «неумолимый» уличный охотник удалился прочь.

Жиро пару раз странно дернулся ему вслед, будто хотел что-то сказать, и выжидающе посмотрел на меня.

— Уже скоро, — подбодрил я. — Время скоро придет. Молодец, Мишель.

— Простите, ваша милость… — пробормотал тот убито. — Я не должен был так…

— Волноваться? — переспросил я. — Это естественно. — Это я когда-то сделал ошибку, дав слишком разыграться его воображению. — Молодец, что не сказал ни слова. Этьен, а в тебе уж я и вовсе не сомневался!

В доме на первом этаже уже загорелись какие-то огоньки. Внутри кто-то был. Но снаружи пока еще никто не собирался. Ни здесь, ни где-либо, где мы проходили. Повсюду лишь внимательные рассредоточенные группки, готовящиеся к своей службе в точности по расписанию. Если войска не стремятся войти в город, значит, никакой опасности нет. Ну, разумеется.

Мы осмотрели дом, аккуратно обойдя его со всех сторон, так чтобы это не бросалось в глаза, внимательно отметили, сколько в нем входов-выходов, и есть ли рядом хоть какое-то подобие наблюдения, помимо тех пикетов на углах, что высматривали неосторожных, слишком явно необращенных граждан. Его не было. Нормальные люди не отправились бы сюда вчетвером, а если бы и отправились, что они могли сделать? Учинить мелкий дебош? Пожар? Кого бы стала беспокоить столь жалкая попытка? Если поднимется хоть какой-то шум, отовсюду успеют сбежаться защитники. Если не будет никакого шума, то и вовсе ничего не будет. Линн либо не рассчитывал, что кто-то из нас решит рискнуть своей священной особой, чтобы сделать что-то без шума, либо посчитал, что риск этого слишком маловероятен, чтобы обращать на него внимание и тратить силы. Он в любом случае брал количеством проблем, качество каждой из них в отдельности не было существенным.

Судя по всему, мы могли просто подойти и войти. И будет гораздо менее подозрительно, если мы войдем через дверь, а не через окно. Но все же мы решили войти в заднюю дверь, а не через парадный вход. Это должно было выглядеть по-деловому и рутинно. Кроме того, парадный вход до определенного времени всегда закрыт. Примеры этого мы видели в Париже. И если мы наткнемся на хорошо видную запертую дверь, это может показаться кому-то подозрительным, ведь никто из хранителей не стал бы так поступать.

Группки хранителей, попадающиеся нам по дороге, как правило, включали в себя четыре-пять человек, иногда больше. Я решил, что разделяться нам не стоит, и изображая из себя один из таких небольших отрядов (многие из них выглядели так же обычно как мы — не в одинаковых кирасах и касках — просто обращенные местные мирные жители, впрочем, насколько они на самом деле были когда-то мирными, никого не интересовало), мы неспешно и уверенно подошли к задней двери. Я мягко и буднично толкнул дверную створку, признаться, не без некоторого замирания сердца. Дверь могла быть заперта и хоть в многочисленные достоинства Жиро входило и отличное владение отмычкой, а в крайнем случае роль взломщика мог исполнить я сам, но дверь могла быть заперта на засов, а не на ключ. А применять силу совсем не хотелось. Чтобы не привлекать внимания лишним шумом.