А вор так испугался, что никак не разогнется. И даже заикается с перепугу:
— Б-бе-э-э…
На бегу включаю фонарик и…
Авдулина рябая коза жмурится от яркого света, подмигивает нам желтыми глазами…
Так было вначале. Через минуту она, выставив косые, в зазубринах, рога, пошла на меня. Что мне было делать? Я, конечно, отступил, чтобы дать возможность ребятам броситься в наступление. Олег так и сделал, и вскоре коза была на веревке.
— Повели прямо в суд! — скалит щербатые зубы Федя и почему-то уже не шмыгает носом. Видно, боевая операция подействовала…
— Замолчи ты! — Мне, как командиру, было не по себе от такого результата операции.
Козу хотели отвести в Авдулин двор. Но Олег Звонцов высказал гениальную мысль, и мы все обрадовались. Особенно я, потому что операция «РВ-1» выглядела совсем по-иному.
Рогатый вор упрямился, мотал головою, старался боднуть Федю. Тогда мы сделали так: за один конец веревки взялся я, за второй — Федя. Когда коза бросалась на него, я натягивал свой конец, когда хотела поддеть меня на рога — Федя дергал за свой конец. И булавы нам пригодились: Славка с Олегом не давали вору топтаться на месте.
Председатель колхоза еще не спал. А когда мы заявили, что вор пойман, он снял очки и удивленно посмотрел на нас:
— Ну и молодцы! Не думал, что вы такие отважные.
А как он хохотал, когда увидел козу! И посоветовал привязать козу у бурта — как вещественное доказательство.
Мы снова ссоримся
Случай с козой всех нас как-то сблизил. Даже Федя забыл, что я когда-то защищал Микиту Силивонца и Наташку. Мы все в это время жили одним: как смыть наговор.
Но вот снова потянулись обычные школьные дни, и все полетело вверх тормашками. А началось из-за Феди. Нет, вернее из-за меня… Хотя — кто его знает, из-за кого.
Не любит Федя Лебедев русский язык. Учить-заучивать — не его забота. Вот переписать готовенькое — пожалуйста. Конечно, если бы не ставили двоек да потом не пропесочивали на совете отряда, Федя и не переписывал бы. Но Иван Макарович двойки ставит безжалостно, а за двойки пионерский актив прорабатывает как следует. Но и это не все: тот же самый Иван Макарович обязательно еще и отцу Фединому нажалуется. А потом каждому понятно, что будет. Поневоле надо тянуться нашему Феде.
Вот поэтому он каждый день говорит мне:
— Дай переписать.
Ну и перепишет. Откровенно говоря, мне, как командиру разведвзвода, неудобно. Да что поделаешь: дружба.
На диктантах, правда, он действует по-своему. Ну, вполне самостоятельно. Надо, к примеру, написать слово «заяц», а он пишет — «зайка». Потому что не знает, что писать — «я», «е» или «и». А если не может придумать замены, то просто опускает трудное слово. Пропуск — не грубая ошибка.
Я уговаривал его, ругал, даже грозился, что разоблачу, а он свое:
— Дай переписать.
Сегодня я тоже дал ему свою тетрадку. Он переписал и сидит себе этаким примерненьким учеником.
— Лебедев, к доске! — Иван Макарович щурится и по всем карманам ищет очки. — Посмотрим, как ты сегодня подготовился.
Федя заговорщицки подмигивает мне и поднимается с места.
— Упражнение 576. Надо вставить пропущенные буквы, — я начал читать с чувством, с интонацией: «У нас каждый трудится и должен трудиться. Мы пришли в школу учиться, и каждый старательно учится…»
— Постой, постой, — недоумевает старый учитель. — Какую часть речи мы изучаем?
Федя — весь внимание, чтобы услышать, что я подскажу.
— Глагол, — наконец повторяет за мной.
В классе засмеялись.
— Глагол, говоришь? — Иван Макарович очень близко подходит к Феде, а поэтому снимает очки. — Ну хорошо. Расскажи о правописании безударных личных окончаний глагола.
Федя тайком моргает мне, угрожающе хмурится, сжимает кулак. А что я могу сделать? Я о таком еще и сам не слышал никогда. Мы только начали имя прилагательное. А я, чтобы проучить Федю, специально выполнил это упражнение. Специально даже вызубрил параграф… Я отворачиваюсь. А в классе шум, хохот.
Сухощавое лицо Ивана Макаровича покраснело.
— Снова разыгрывать? Ну, это в последний раз! — Он хватает со стола журнал и быстро выходит из класса.
Федя стоит сам не свой, морщит лоб, хлопает глазами и никак не может понять, что все-таки произошло.
И вдруг он шагнул ко мне.
— Дай тетрадь!
Молча сую злополучную тетрадку.
— Хлопцы, какое упражнение на дом?
— Триста девяносто первое!
— Та-ак! Сам выполнил, а мне другое подсунул? — Он безжалостно мнет тетрадку и швыряет мне прямо в лицо. — Предатель!
Я сжимаю кулаки, бросаюсь к нему. И попадаю… прямо в Олеговы объятия. А Славка уже держит Федю, который тоже рвется ко мне.
Я все-таки вырвался бы из Олеговых рук и показал бы Феде, где раки зимуют, но в класс вошел директор.
Что мне было делать? И я рассказал, как задумал проучить Федю.
Снова смеялись шестиклассники, смеялся и директор.
Только Федя молчал. Ни слова не сказал. Будто онемел.
— Ну, я вижу, — сказал директор, — тут все ясно и понятно. А вы сами на совете отряда обсудите, как помочь Лебедеву. Вам виднее все-таки…
А совет отряда решил просто: раз я, Пальчиков, подвел друга, значит, мне и шефствовать над Лебедевым.
— Зачем мне предатель! — отрезал Федя.
С ним никто и не собирался спорить. Не до него было. Совет отряда беспокоился о сборе металлолома. Наш класс меньше всех собрал. И поэтому приняли еще одно решение — ответственный за это мероприятие Лебедев.
— Ну и помогли вы мне! — Федя в сердцах нахлобучил кепку. — Большое спасибо!
— А нечего с тобой церемониться, — сказала Лина Говорюхина. — Каждый отстающий в учебе обязан участвовать в общественной жизни.
Конечно, наша Лина права. Только от этого не легче ни мне, ни Феде.
Федя упрямо отмалчивался, когда я приходил помочь. Зайду к нему, а он отвернется и молчит. Ну и черт с ним! Не мне двойки.
Но вот что удивительно. Иван Макарович каждый день его вызывал, и Федя каждый раз отвечал. Отвечал на тройки, значит, все же знал…
Хуже было с металлоломом. Наш отряд по-прежнему сидел в калоше. Даже четвертый класс нас, шестиклассников, обогнал.
Снова Микита Силивонец
И я решил тайно помочь Феде.
— Ребята, — сказал я своим хлопцам, — рядовой Лебедев попал в беду. Мы — одновзводовцы, и помочь товарищу — наш долг.
Ну, сказал точно так, как сказала бы Лина Говорюхина.
— Да что ты нам мораль читаешь! — отозвался вдруг самый тихий из нас Олег.
— Рядовой Звонцов. Когда командир говорит, остальные слушают.
— Ну вот, опять…
— Раз надо помочь — поможем, — попросту согласился Славка. — Что тут долго говорить.
Я и сам бы не стал долго говорить. Но за язык так и тянет. Понимаете, если ты начальник, то тебе хочется прочесть мораль. Будто ты один знаешь, а все никогда об этом и не слышали. Я давно уже примечаю это. Был хлопец как хлопец, а выберут хотя бы звеньевым — и начинает, вроде учителя, читать наставления… Думаю, что и вы замечали это же самое. И почему такое бывает?..
— За дело, хлопцы!
Да, дело у нас вовсе не спорилось. Все закоулки облазили, исходили все обочины дорог. А собрали… двадцать один килограмм. Курам на смех!
И тут я с горя решил пойти к Миките Силивонцу. Ребята отговаривали:
— Не даст! Чтобы такой жмот дал?
— Да еще припомнит «полицая». Ну, как мы его дразнили.
Я же думал иначе.
Наташа ходила в наш садик? Ходила. Хоть немного, а все-таки…
Кто спас Микиту, ну, тогда в люпине? Ну, если не жизнь спас, то спас от увечья. Опять — я…
Ну и что, если из-за Наташки он был пьян? Главное, что несчастья не случилось!
И вот мы втроем бежим на выгон.
— Ух! — первым останавливается Славка. — Я запыхался…
Мы тоже переходим на шаг. Но чем ближе кузница, тем короче наши шаги. Мне уже расхотелось идти туда. Но и возвращаться стыдно: засмеют хлопцы.
