И вот однажды я решил стать первым кандидатом из Осиновки в космонавты. Сделал круг, начал второй. Все шло как по маслу, и вдруг меня постигла неудача: крыло, на котором находился я, стало горизонтально. Я глянул вниз и увидел деда Кузьму. Он кричал что-то. А потом схватился за другое крыло да как толкнет его. Это чтобы мое крыло быстрее книзу пошло. Ребят у мельницы не видно — разбежались. Значит, мне за всех попадет. И я прыгнул раньше, чем крыло приблизилось к земле. Острая боль рванула за руку. Перед глазами промелькнули разноцветные круги. И — пропали…
Когда очнулся, увидел черную, в латках мучной пыли, бороду деда Кузьмы.
«Сейчас задаст трепки», — подумал я.
А он по-доброму улыбнулся и сказал:
— Пустяки… Одну косточку сорвало. С мизинца… К фельдшеру надо бы. А может, домой?
Мне, конечно, домой не хотелось. Отец — не дед Кузьма: ремня не миновать…
Фельдшер накричал на меня. И деду Кузьме попало:
— Теперь видите, до чего довела ваша мельница?
— Ты мельницу не трожь. Виноват я, не досмотрел малышей…
— А человек остался беспалым!
Я молчал, только морщился от боли. Что я мог сказать? Конечно, дед Кузьма тут ни при чем. Он хотел, чтобы я быстрее «приземлился», поэтому и толкнул другое крыло. А я думал, что он хочет поймать меня да крапивой. Поэтому и прыгнул на землю. А мизинец между гвоздями зацепился…
Болит — терпения нет… А что дома скажут? Дед Кузьма, будто отгадав мои мысли, говорит:
— А мы давай-ка в сад заглянем.
И прямо от медпункта сворачивает в колхозный сад. Хитрый дед Кузьма! Явись я сейчас домой — начнутся допросы: что да как… А так пройдет некоторое время, и обойдется. Может, и не узнают отец и мать.
Ну, про наш сад я потом расскажу. А мать с отцом и не узнали бы. Дед Кузьма — твердый на слово человек. Про все фельдшер разнес по деревне.
С тех пор я стал вторым «мельником». Так меня придразнили хлопцы.
А тут, как назло, и фамилия такая — Пальчиков. Пальчиков без пальца, без мизинца…
Вот поэтому я теперь не хожу на мельницу. И Славка не ходит, и Олег, и Федя. Правда, дед Кузьма сам там редко бывает. Страда: люди все в поле.
Не то сказка, не то быль
Под окошком — свист. Ну, конечно же, это Славка. Больше так никто не умеет свистеть. Вот и чумазое от загара лицо показалось в окне. Я завидую не только свисту, но и Славкиному загару. А вот Славкиному носу не завидую. Нос у него какой-то неудачный, лупится. Хватаю со стола кусок булки и выбегаю на улицу.
— Скорей, — шепчет Славка и таинственно оглядывается. — Дед Кузьма на совет кличет.
— Что-о?!
— Так и сказал: «Беги всех на совет покличь».
В голове сотня, нет, две сотни догадок. Может, как поймать сома, который под кручей живет? А может, чтобы пойти на тетеревов?
На лавочке уже сидят Олег и Федя. Не сидят, а ёрзают. Разве усидишь, если сам дед Кузьма собирается с нами держать совет?
Не один час пролетел, пока вышел дед Кузьма за калитку. Я даже обиделся: позвал, а сам дома сидит. А ты тут продирай штаны на его лавочке.
Вышел дед… с обыкновенным молотком. Вот те и раз! Хоть бы с удочкой, а то невидаль какая — молоток…
Только глаза — вприщуре. И улыбка такая таинственная, ну, такая, что про обиду начисто забудешь. Повскакивали мы. Готовы хоть в огонь, хоть в воду!
— А вы сидите, сидите, — и сам присел. Поглаживает свою бороду, вдаль посматривает. А потом и говорит: — Расскажу я вам сказку.
Мы опешили. Смеяться, что ли, вздумал над нами? Звал на совет, и на тебе — сказку…
А все-таки интересно. Ни разу не слышали от него сказки. Ежели и рассказывал, то быль. Так и говорил: «Быль». А тут — сказка.
Дед Кузьма закурил, выдохнул целое облако дыма. И оттуда, из-за сизой завесы, послышался вроде и не дедов голос:
— Густо клубилась пыль под копытами, и пена летела с лошадей, обрызгивая всадников. А плети свистели. Видно, плети хотели поднять лошадей и всадников над этой пылью. Поднять, чтобы они взглянули на ту деревню, где беляки мучают и старых и малых.
Но деревушка сама вырвалась из-за поворота и полетела навстречу первому разведвзводу.
Полетели и пули. И вот уже упал командир, и тревожно заржал его боевой конь. И взвод скучился, смешался.
Пыль осела, растаяла седым туманом.
Гуще зазвенели пули, а пулемет аж захлебывался свинцом.
И тогда выскочил вперед на сером коне паренек и крикнул:
— Слуша-ай! За мно-ой!
Снова полетел первый разведвзвод — с новым полетел командиром.
И дрогнули беляки. И уже за деревушкой заклубилась пыль. Только не копыта наших коней поднимали ту пыль…
А в деревушке тоже клубилось. Не пыль — дым клубился над хатой…
И тот же самый паренек в серой папахе на сером коне зычно крикнул:
— Взво-од! На пожа-ар!
Брезентовые ведра не звякали. Только колодезные журавли скрипели.
И потух пожар. И люди обрадовались, что в деревне опять свои, что от беляков и духу не осталось.
Только одна хозяйка хаты тихо плакала. Была хата как хата: с крышею, с потолком. Подожгли беляки соломенную крышу. И нет крыши, и нет потолка. Одни стены. А во дворе осень…
И снова раздалась команда. Аркадий — новый наш командир — сказал:
— К вечеру дом покрыть, потолок настлать!
Почесали старые вояки седые головы. А те, что помоложе, крикнули в один голос:
— Сделаем, товарищ командир!
А как ты крышу покроешь, чем потолок настелешь?
И тогда Аркадий приказал коней расседлать и в лес ехать за бревнами. А кузнеца посадил гвозди из проволоки сечь.
Визжали пилы, кололась дранка, звенела наковальня. Сам командир то доски пилит, то зубилом проволоку рубит. И первым стропила полез ставить. Крышу крыть тоже первым полез.
— В четыре дранки! — приказал он.
«Эге, — подумали старики. — Солнце с полудня рушило, а он — в четыре. Добро бы в две…»
А потом улыбнулись старые вояки. И правда ж: дранка-то сырая, рассохнется — будет решето, а не крыша. А четыре — не две! Молод, а умен Аркадий, — решили бывалые солдаты.
Кипит работа, спорится.
Подбежал жевжик этакий, ну вроде вас — тютелька в тютельку. Сынок вдовий, значится.
— Дядь, — потянул он за полу шинели нашего командира. — А чем же вам платить? Мамка спрашивает…
Слез командир с лесов на землю, положил руку на плечо пареньку и говорит!
— С тебя для меня и коня моего — ведро воды студеной.
— Всего ведро? — удивился парнишка. — А им, ну, всем, которые с тобой?
— А им тоже заплатишь. Дров наколешь их женам, воды принесешь, скотину накормишь, за малыми посмотришь, когда мамы заняты.
— Я? Один? — удивился парнишка.
— Зачем один? — сказал наш Аркадий. — Видишь, не один человек на крыше, не один человек доски пилит, дранку дерет… Так собирай-ка ты, малыш, свой малышовский взвод!
— А как я найду, где живут тети этих дядей?
Молодой командир улыбнулся и сказал:
— А не надо искать. В своей деревушке всем помогите. А другие малышовские взводы — в других деревнях. И в тридесятой деревне ваши храбрые разведчики найдут тетей этих дядей. Непременно найдут.
Дед Кузьма снова окутывается дымом, уже новой цигарки. И молчит.
— А дальше что? — не вытерпел Славка. — Что было дальше?
— Что нужно, то и было. Дом покрыли, потолок настлали. Потом сабли в руки, и пыль — за нами… А быль — перед вами.
Что-то знакомое, ну, совсем-совсем знакомое послышалось мне в этой были. Ну, конечно же, конечно…
— Так это ж Аркадий… Гайдар! — выдохнул я.
— Гайдар? — переспросил старик. — Что Аркадий — так это точно. А фамилия — нет, не такая…
— Ну, конечно же, Гайдар! — кричу я на всю улицу. — Гайдар!!!
— Запамятовал, — виновато говорит дед Кузьма. — Память не та. Только не Гайдаром знали нашего командира.
