Прокурор запер за мальчиком дверь и протянул мне пятерку. По два пятьдесят мне и Чарли Олту. Сказал, чтобы мы поужинали, но не всю ночь напролет.

— И чтоб никакой трепотни, понятно? — сказал он. — Вы ничего про Тэлберта не знаете.

— А как насчет его? Хотите, мы принесем ему сандвич или еще чего-нибудь.

— Нет. Захочет есть — скажет.

— Может, принести ему газировки?

— Ему дадут попить, когда он попросит.

— Да я так просто интересуюсь.

— У него все будет, как только он придет в себя.

Мы с Чарли давно приглядели заведение Китайца как самое близкое и подходящее по ценам, так что спустились вниз и перешли улицу. Чарли что-то бормотал про себя и загибал пальцы и наконец закончил вычисления.

— По небольшому бифштексу, картошка фри, горошек, пирожное, две чашки кофе. Как раз два пятьдесят, Дик.

— Ну да, а чаевые?

— А за что Китайцу платить чаевые? У них и так денег побольше, чем у тебя.

— Ну, не знаю. Может, и не надо, но мне всегда как-то неловко. А ты им не платишь, Чарли?

— Сегодня, по крайней мере, не собираюсь.

Мы зашли к Китайцу, и я велел Чарли занять столик, я сам же якобы собрался позвонить своей старухе.

— Мне бы тоже надо дочке звякнуть, — сказал он, лукаво на меня взглянув. — Иди первым, а я тебя подожду.

— Нет, иди лучше займи нам столик. И придержи его до меня, а потом я покараулю.

— Ладно. Тут полно этих чертовых столиков, — ругнулся он, но пошел.

Я позвонил Косси в офис, но никто не отвечал, и дома его тоже не было. Наконец я нашел его в федеральной комиссии на вечерних слушаниях по иммиграции.

— Это Дик Йомэн, мистер Коссмейер, — сказал я. — Мистер Коссмейер, не вы ли адвокат по делу Тэлберта?

— Тэлберт? — переспросил он. — Тэл... а, да. Конечно, Дик. Они должны его отпустить.

— Нет, они его не отпускают. И похоже, даже не собираются. Мистер Коссмейер, я вам собирался позвонить раньше, но не получалось и...

— Сукины дети! — сказал он. — Я думал, он уже дома в кровати. И от его родных нет вестей.

— Я для мальчишки делал все возможное, мистер Коссмейер. Но, откровенно говоря, этого мало. Я не так уж много-то и могу, если вы меня правильно понимаете.

— Ну да, — проговорил он быстро. — Спасибо, Дик. Вы — завтра — заскочите ко мне. Где...

— В котором часу, мистер Коссмейер?

— В любое время. Дик, где вы его оставили?

— В здании суда, в офисе мистера Клинтона. Но мне кажется, его переведут.

— А, черт! Вы знаете, Дик, какова точка зрения, — ну, не важно. Почему его хотят засадить, как вы думаете?

— Честно, не знаю, мистер Коссмейер. Прокурор особо не распространяется, понимаете...

— Мерзавец! — вскричал он. — Эти чертовы болваны Тэлберты! Их бы самих под суд отдать.

— Некоторые люди, конечно, туповаты, — сказал я. — А в таких кризисных ситуациях они начинают терять рассудок.

— У них вообще нет никакого соображения! Дик, подержите там его. Затяните дело как-нибудь. Дайте мне только час-два. Буду вам очень признателен. Очень, Дик.

— Постараюсь, мистер Коссмейер. Не могу обещать, но...

Он бросил трубку.

Я вернулся к Чарли Олту. Тот поглядел на меня обиженно, а потом рассмеялся и спросил:

— Ну что, баш на баш?

— Чарли, ты о чем?

— Баш на баш — это справедливо, Дик. Я сам собирался позвонить Коссмейеру, если в ты меня не опередил. Если бы позвонил, половина была бы твоя.

На этот счет могут быть разные мнения. Но мне ничего не оставалось, как только сказать: ну что ж, хорошо, если он так хочет.

— Косси говорит, нам надо затянуть дело на час-два, пока он не раздобудет нужные бумаги. Он нам будет очень благодарен.

— Косси молодец, — отозвался Чарли. — Хороший еврей.

— Что ты хочешь этим сказать? Если еврей, так не может помочь, что ли? Что плохого быть евреем?

— Да что ты на меня накинулся? Я о нем хорошо отозвался, а ты на меня набросился.

— Да ладно.

— Ты, Дик, лучше за собой приглядывай. А то ты так себя ведешь, что можно подумать, в тебе самом еврейская кровь.

— Кто это, интересно, может так подумать? Да если хочешь знать, уж лучше в я был евреем, чем кем-нибудь еще из тех, кого я знаю.

— Ну да?

— Ага.

Он дулся на меня минуту-другую, потом взял меню.

— Не знаю, чего ты взбеленился, Дик. Разве я не говорю, что Косси один из лучших моих приятелей? Что он джентльмен высшей марки и превосходный юрист? И нечего злиться.

— Ладно. Наверное, я тебя не так понял.

— Знаешь, я вот что думаю, — сказал он. — Я, наверное, не возьму горошек. Тогда будет не два пятьдесят, а два тридцать пять.

— Я тоже, пожалуй. А если захочется, можно бесплатно взять еще хлеба.

Мы попросили официанта приготовить хорошо прожаренный бифштекс. Только мы начали есть, позвонил прокурор и передал через официанта, что пора двигаться.

— Какого черта? — возмутился Чарли. — Нам поесть нельзя?

— Нечего было заказывать бифштексы.

— Дик, как ты думаешь, сколько нам даст Косси? — спросил он.

— Ну... может, по двадцатке. Может, по пятьдесят, если продержимся до его приезда.

Чарли присвистнул.

— Пятьдесят баксов! Вот это да! Ты правда думаешь, он даст, Дик?

— А почему нет? Я от него получал раза два. И за такие трудные дела.

— Но больше и некому было платить, кроме тебя.

— Некому? — Я подмигнул Чарли.

— Фу-у! Пятьдесят баксов! Слушай, Дик. Давай дадим каждый еще по четвертаку Ху Флан Дану?[2]

Официанта звали Хоп Ли, но Чарли всегда его называл чем-то этаким. Шутил, знаете ли.

— То есть мы дадим ему пятьдесят центов плюс тридцать? Почти доллар чаевых?

— Ну и что? Разве нельзя?

— Не знаю. А вдруг мы не сможем протянуть на столько времени?

— Ничего. Если понадобится, я Клинтона скручу и сверху сяду.

— Ну ладно, давай. Давай дадим оба. Но мне было бы спокойнее, если в те полсотни были у меня в кармане.

— Полсотни баксов! Господи! Слушай, Дик, ты все еще возишься с тем «смит-и-вессоном»?

— Я его продам. И подержанные кольты мне не нужны.

— Не нужны? Значит, ты купил новую модель у самих Смита и Вессона, а не отобрал его у того черномазого налетчика.