– Клаус будет не в восторге, когда узнает, как ты со мной обращалась, – сказала Бэкка. Какое же имя назвал он тогда? – Как можно быть настолько дурой, чтобы искренне полагать, что он просто так все это оставит?

– А он уже знает, – рассмеялась Илия, расхаживая взад-вперед по пещере. У нее была дурацкая привычка перебирать волосы. Создавалось впечатление, будто она пытается сосчитать пряди. – И я по-прежнему здесь, не так ли? И буду с ним еще очень-очень долго, люди столько не живут.

– Тогда почему бы тебе меня не отпустить? Или ты все же сомневаешься в нем или в себе, поэтому, рискуя навлечь его гнев, продолжаешь держать меня здесь?

Русалка снова пожала плечами.

– Пока я здесь, он надо мной не властен. В этом месте я Лорелея. Я правлю астральными островами, а мои служанки, которые и его тоже, живут здесь со мной. Он не осмелится прийти сюда, а мы можем навещать его в любое время, ухаживать за ним и ублажать. И так будет всегда.

– Не будет! – выкрикнула Бэкка, всем своим видом выражая протест. От злости она вспомнила. Мысленно она вернулась в сон, к голосу Клауса. Мэй, он сказал МэйОна готова была побиться об залог на свою жизнь – в общем-то, так оно и было. Безжалостный холодный взгляд русалки не предвещал ничего хорошего. Вряд ли она выпустит ее отсюда живой. От мысли об этом у Бэкки по спине пробежал холодок.

Тут внимание Илии привлекла ракушка, которая тускло поблескивала в углу. Русалка подняла ее и принялась крутить в крошечных ручках.

– Так, и что это у нас? – поинтересовалась она, поднося ракушку к уху. И невольно вздрогнула. – Это он тебе дал!

Бэкка рванулась вперед, натягивая путы, и попыталась выхватить ракушку, но русалка оказалась проворнее.

– Отдай сейчас же! – потребовала девушка, похолодев от мысли, что ракушка может навсегда остаться у мстительной русалки.

– Значит, все-таки он! – злобно воскликнула соперница. – Ладно, но теперь она моя!

Илия начала кружить вокруг Бэкки, подчеркнуто виляя бедрами и красуясь. Бэкка не спускала с нее глаз, следя, как русалка подбирается все ближе. Резким движением Илия выдернула из своих длинных струящихся волос какой-то предмет. Нечто, служившее ей гребнем, блеснуло в дрожащих отблесках светлячковой лампы. Светлячки внутри отвлекали Бэкку: они носились туда-сюда и жужжали, их крошечные тельца бились о стекло, словно пытаясь разбить его и вырваться на волю.

Бэкка переводила взгляд с лампы на медленно приближающуюся русалку. В слабом свете она рассмотрела в руке у соперницы длинную острую раковину, заточенную под клинок. Она блеснула, когда русалка сделала выпад в сторону Бэкки, целясь ей в шею.

Веревка, на которой держали Бэкку, была слишком короткой, чтобы увернуться от разъяренной русалки. Даже не было ничего под рукой, чтобы отразить атаку, за исключением разве что полупустой бутылки с майским вином. Не тратя времени на раздумья, она запустила ее Илии прямо в грудь. Затем вскочила на ноги и моля Бога, чтобы Клаус не обманул ее и эта часть сна оказалась правдой, выкрикнула:

– Мэй! Приказываю тебе выпустить меня!

На один ужасный миг мир застыл. Даже мошкара в лампе не шевелилась. Илия затряслась, ее длинные, почти до колен волосы разметались, словно от сильного порыва ветра, хотя в пещере не было и дуновения. Душераздирающий вопль вырвался из ее горла. От него стены пещеры заходили ходуном, а лампа треснула, выпуская наружу светлячков, которых раскидало в разные стороны. Они предпочли затаиться между сталактитами и сталагмитами, часть из которых откололась от свода пещеры и обрушилась в черную бездну, только осколки брызнули во все стороны.

Пещера осыпалась и проседала по мере того, как вопль становился громче. Жуткий звук пригвоздил Бэкку к месту. Такими же громкими песнями сирены заманивали корабли в опасные места, где волны в щепки разбивали их о рифы, а экипаж шел ко дну, становясь кормом для обитающих там созданий.

Илия крутилась волчком, все быстрее и быстрее, руки ее были вытянуты над головой. Бэкка затаила дыхание. В бешеной круговерти русалка превратилась в размытое пятно, откуда вылетела остро отточенная раковина и… перерезала лианы, которыми были связаны руки Бэкки. Затем, испустив последний леденящий душу крик, Илия отбросила ракушку Клауса и исчезла в ослепительном вихре осколков.

Огромная трещина расколола пол пещеры надвое. Стараясь не угодить в стремительно увеличивающуюся расщелину, Бэкка подобрала остро отточенную раковину и перерезала путы на ногах. Начался настоящий камнепад – куски скалы откалывались и летели вниз. Пол уже ходил ходуном, когда Бэкка дрожащими руками откопала наполовину засыпанную землей ракушку и, сжимая ее, словно спасительный трос, начала карабкаться по узкому козырьку, который вел на свободу. Отголоски крика сгинувшей русалки звучали еще долго. Свод пещеры начал медленно обваливаться, а скала, в которой она была вырублена, с жутким грохотом раскололась надвое. Потом воцарилась тишина – прохладная, темная, гробовая…

– Вы должны мне поверить, Гильдерслив. Я не знаю, где ваша дочь, – упорствовал Клаус. Он был связан веревками в винном погребе Гильдерслив Гейндж, а над ним стоял барон, сжимая в руке устрашающего вида хлыст. То, что они остались вдвоем, было слабым утешением. Хозяин перебрал с «синей отравой», к тому же был взбешен. При таких обстоятельствах свидетели были бы отнюдь не лишними.

– Ты лжец! – прогремел барон.

– Согласен, я обманул вас, – признался Клаус. – Но в этом была острая необходимость, и, к сожалению, я ничего не мог с этим поделать. Карета, в которой путешествовала ваша дочь со своей горничной, перевернулась на краю утеса у торфяных болот. Я вытащил их, после чего карета сорвалась в реку. Я предложил им воспользоваться моим гостеприимством, пока горничная не поправится. Ваша дочь, сэр, умоляла не выдавать ее вам. Она была против нелепого брака, к которому вы ее склоняли в качестве уплаты карточного долга. И что за человек…

Удар рукояткой хлыста не дал ему договорить.

– Тебя это не касается, – отрезал барон. – Мод рассказала, что ты опоил ее, опоил. Может, и мою дочь тоже? Конечно, иначе с какой стати она была бы так резко настроена против собственного отца!

Клаус сплюнул кровь с разбитой губы.

– Я не имею к этому отношения, – сказал он, с трудом ворочая языком. – Дочь ополчилась против вас еще задолго до нашего знакомства, Гильдерслив. Пока она была у меня, с ее головы не упал и волос. Она умоляла меня о помощи, и я ей помог. Вы на моем месте поступили бы так же. Она демонстрирует вам свой характер. Она убежала снова, но на этот раз я не встретился на ее пути, чтобы защитить. Если с ней что-то случилось, это будет на вашей совести, не на моей. Вы не заслужили такой дочери!

Барон нетвердой походкой бродил вдоль полок с вином. Джин давал о себе знать. Оставалось только предполагать, что, протрезвев, он прислушается к голосу разума. Но сейчас надежды на это было мало, а время дорого. Черт подери это проклятое человеческое время! Оно могло привести его к краху в обоих мирах. Если он в ближайшее время не попадет к Боскаслскому водопаду, его человеческая оболочка превратится в ничто, растает прямо у них на глазах. Эта мысль дарила злорадное удовлетворение. Он не мог избавиться от нездоровой мысли, что им всем пойдет на пользу воочию увидеть то, о чем, обливаясь слезами, поведала Мод. Он вообразил, как вытянутся у них лица. Если бы не Бэкка, то оно почти того стоило.

Мысли о том, что происходило сейчас в астральном изменении, сводили его с ума. С Илией шутки были плохи, и она отнюдь не дура. Он дал Бэкке средство, с помощью которого она могла выбраться из плена самостоятельно, так что ему не пришлось нападать на русалочью крепость, ставя под угрозу ее и свою жизни. Только бы у нее хватило смелости! Только бы она не сочла встречу их сознаний очередной ночной фантазией! Неизвестность стала для него настоящей пыткой. То, что делал с ним Седрик Гильдерслив в промозглом винном погребе, не шло ни в какое сравнение с этой мукой. В своем выборе он был совершенно один. Предательство по отношению к русалке поставило жирный крест на его дальнейшей жизни в астральном мире. Страшно представить, что будет, если и физический мир его отвергнет. Барон перестал мерить погреб шагами и повернулся к Клаусу. Этот человек сейчас напоминал развалину. Его подернутые пеленой, налитые кровью глаза сияли нездоровым блеском, а блеклые рыжие волосы торчали на голове, образуя уродливый нимб, подсвеченный пламенем свечи. Залитый вином костюм сидел на нем как попало, да и держал он себя с ужасающей небрежностью, при этом глаза его смотрели сурово и беспощадно.