– Что значит «ваша» христианская добродетель, Шартелль? Вы такой же, как я.

– Нет, юноша, отнюдь. Моя пра-пра-пра-прабабушка была очень милой негритянкой из Нового Орлеана. Так, во всяком случае, говорил мне отец. То есть я на одну шестьдесят четвертую – цветной, а в большинстве южных штатов это уже очень много. Так кто имеет больше прав сказать ниггер, чем мы, ниггеры?

– Вы смеетесь надо мной, Шартелль.

– Возможно, юноша, но как знать наверняка? – он усмехнулся. – Но вы не собираетесь убеждать меня, что это имеет какое-то значение?

Следующим утром мы завтракали вместе. Поздним вечером накануне Шартелль взял тайм-аут, сказав, что ночью хорошенько обдумает предложение Даффи. «Я хочу уделить вашему предложению самое серьезное внимание, – как писал один конгрессмен своему избирателю, пожелавшему построить мост над Большим Каньоном».

На завтрак он пришел в темном костюме, синей рубашке и галстуке в сине-черную полоску, который, должно быть, позаимствовал у другой английской военной части.

– Ночью я кое-кому позвоню, Пит, – он намазал гренок маслом.

– Кому же?

– Двум приятелям в Нью-Йорк. Поросенок хвастался там своими успехами. Этого, впрочем, следовало ожидать. Но более интересно другое – у вас объявился соперник.

– Кто же?

– Другое рекламное агентство.

Наверное, такое же выражение, как и у меня, появилось на лице Эйзенхауэра, когда ему сказали, что Макартур уволен.

– Какое?

– «Ренесслейр».

– О. Или лучше: о, о, о.

– Я отреагировал точно также. Одно упоминание «Ренесслейра» действует на нервы. Как скрежет ножа по тарелке.

Я на мгновение задумался.

– Отделения в Лондоне, Стокгольме, Копенгагене, Брюсселе, Париже, Мадриде, Франкфурте, Цюрихе, Риме, в дюжине городов США, Гонконге, Бомбее, Токио и Маниле. Что я упустил?

– Торонто, Сидней, Сеул и Йоханнесбург.

Существует несколько типов рекламных агентств. Состоящие из одного-двух сотрудников и существующие на подачки таких же крохотных радиостанций и газет. Быстрорастущие, хватающиеся за все и вся, ракетой рвущиеся к успеху, чтобы затем раствориться в общем рисунке делового мира. Есть агентства вроде «Даффи, Даунер и Тимз», концерны с многомиллионными оборотами, движимые прелестями, гением, излишествами и нравами карнавала денег. И, наконец, есть десяток агентств, размеры, финансовая мощь и безжалостность которых сравнимы разве что с их чудовищной посредственностью. Именно они ответственны перед нацией за нынешний уровень телевидения, радио, значительной доли американской субкультуры, которая столь прибыльно эксплуатируется за рубежом.

В этом десятке «Ренесслейр» по своему могуществу занимал третью или четвертую позицию. Если остальные делали деньги на плохом вкусе американской публики, то «Ренесслейр» решил стать совестью мира.

– Они организовали у себя управление международных дел, – задумчиво заметил Шартелль. – Оно сочетает в себе худшие черты Морального перевооружения, Корпуса мира и Международного общества ротарианцев. У них есть лекторское бюро и они готовы доставить оратора в любое место в течение двенадцати часов, при условии, что слушателей будет не меньше пятисот. И он произнесет речь на языке аудитории. У них есть отделы Океании, Юго-Западной Африки, Италии, Исландии. Насколько я знаю, даже Антарктиды.

– Нам об этом известно, – кивнул я. – Они рассылают тексты речей. Их переводят и дают оратору для выступления. Они наводнили этими речами весь мир.

– Помнится, в прошлом году они проводили предвыборную кампанию в Калифорнии.

– Кого они поддерживали?

– Их клиент играл в кино злодеев. Тот, кто играл героев, отстал на полмиллиона голосов.

– Вы в ней участвовали?

– Собирался, но разузнал, что к чему, и решил, что связываться не стоит. Я не смог рассчитать, каким будет расклад голосов. Но, похоже, под влиянием «Ренесслейра» многие избиратели в последний момент передумали.

Ложкой я выводил на скатерти замысловатые узоры.

– За кем стоит «Ренесслейр»?

Шартелль выудил из кармана полоску бумаги.

– Имя я записал. Как раз хотел спросить вас о нем. Клиент «Ренесслейра» – мусульманин. Что вы о нем знаете?

– Образование получил в Аги, говорит с чистейшим оксфордским акцентом, если таковой существует. Богат, личный самолет, конюшня «роллс-ройсов». Наследный правитель нескольких миллионов альбертийцев, живет во дворце к югу от Сахары, подробное описание которого можно найти на страницах «Тысячи и одной ночи». Англичане его любят, потому что у него не забалуешь.

– И Поросенок Даффи хочет, чтобы я поехал в Альбертию и провел предвыборную кампанию вождя… как его там… вождя Акомоло. Санди Акомоло сэра Алакада Меджара Фулава? О, его имена просто скатывались с языка.

– Насколько я слышал, он их укоротил.

– Вот что я скажу вам, Пити: это и иностранная политика, и Мэдисон Авеню, и Торговая палата, и Африка, связанные воедино голубой ленточкой. А Поросенок Даффи плюхнулся в самую гущу, нахлебался и завопил о помощи. Словно старина Клинт Шартелль, в пробковом шлеме и шортах, только и ждал, когда же придет пора его спасать. Ха-ха-ха!

– Зовите меня Питер, – огрызнулся я. – Или Пит, или мистер Апшоу, но, ради бога, обойдемся без Пити!

– Почему, юноша? Или вам не нравится мое произношение?

– О, черт с вами, обращайтесь ко мне, как вам угодно.

– Из этого следует, что и вы намерены участвовать в кампании вождя Акомоло?

Я кивнул:

– Да, я вытащил короткую соломинку.

– И каковы ваши будущие обязанности?

– Я буду писать. Если найдется хоть один читатель.

– Это прекрасно. И какой из вас писатель, Пит?

– Я пишу быстро. Не очень хорошо, но быстро. В свободное от основного занятия время могу очинивать карандаши и смешивать коктейли.

– Так что конкретно хочет от меня Даффи?

Я взглянул на него и улыбнулся. Впервые за все утро:

– Мистер Даффи хотел бы, чтобы вы, я цитирую, «привнесли в предвыборную кампанию немного американской пошлятины».

Шартелль откинулся на спинку стула, изучая потолок.

– Интересно. И что, по-вашему, я буду делать?

– У вас репутация лучшего организатора политических кампаний в Соединенных Штатах. Шесть мэров крупнейших городов, пять губернаторов, три сенатора и девять членов палаты представителей конгресса США вы можете смело занести на свой счет. Благодаря вам в четырех штатах прокатили закон о налогообложении, в пяти – проголосовали за его принятие. Другими словами, лучше вас никого нет, и Падрейк Даффи просил сказать вам об этом. Вы должны сделать все необходимое, чтобы вождь Акомоло стал премьер-министром.

– Видите ли, Пит, я как раз заканчивал мое, так сказать, сентиментальное путешествие.

– О чем вы?

Шартелль потянулся за чеком, подписал его и встал.

– Давайте-ка пройдемся, – мы вышли из отеля и направились по Бродвею к Колфаксу. Шартелль закурил.

– Я попал на бейсбол после того, как купил дом. Для старика я выглядел совсем неплохо.

– Вам сорок три. Кеннеди в вашем возрасте играл в американский футбол с больной спиной.

– Признаю, я очень подвижен, в детстве не утруждал себя чтением.

– Вы упомянули о сентиментальном путешествии, – напомнил я. – Кварталом раньше.

– Сентиментальное путешествие напрямую связано с моей юностью. Я жил в этом городе, знаете ли.

Мы свернули на Колфакс и направились к золотому куполу Капитолия, рядом с которым имелась географическая отметка, сообщающая, что город Денвер расположен на высоте 5280 футов над уровнем моря.

– Я жил здесь с отцом и его подругой в 1938 и 1939 годах. Неподалеку от бейсбольного поля. Район и тогда был так себе. Отец и я, шестнадцатилетний подросток, приехали из Оклахома Сити. Остановились в «Браун Пэлис», и отец взял в аренду участок земли близ Уолзенбурга, поставил там вышку, нанял людей и пробурил три самых глубоких сухих скважины.

Шартелль коснулся моей руки, и мы вошли в маленький бар, сели за столик, заказали кофе.