— Лучше испытывать какие-то жизненные неудобства, чем умереть, — ответил я, прекрасно понимая, что он имеет в виду.

Деметер отвернулся от окна и покачал головой. Глаза его наполняла грусть.

— Вы не умрете, Сент-Ив. Во всяком случае, мы с Фастнотом приложим все силы, чтобы не допустить этого. Вот что я вам скажу. Мое будущее целиком зависит от вас. Фастнот моложе. Он может начать все заново, а мне уже больше сорока пяти, так что деваться просто некуда. А эти люди не бросают слов на ветер. Они действительно могут создать вам «особые условия», если вы пойдете против их воли. Вас затаскают по судам, обвиняя в неуплате подоходного налога. Все сбережения вам придется потратить на адвокатов. В три часа ночи к вам будет приходить судебный пристав с повесткой. Вас будут вызывать в суд за то, что вы плюнули на тротуар или сошли на мостовую в неположенном месте. Вы взвоете от такой жизни. Не могу сказать, что мне нравятся подобные методы, но в этой стране много такого, от чего следовало избавиться давным-давно.

— Это только ваша работа, — констатировал я.

— Совершенно верно, Сент-Ив, это только моя работа, и выпадают дни, когда становится противно от того, что приходится делать.

За окном все еще лил дождь, и долгое время лишь его шум нарушал тишину моего номера. Деметер вернулся к своему стулу, Фастнот подпирал дверь, я же пересек комнату и выглянул в окно, на Пятнадцатую улицу и мокрые крыши автомобилей. Наверное, Деметер был прав. Команда поступила от одного из бесчисленных сотрудников аппарата Белого дома, который надавил на кого-то в государственном департаменте. А может, от сенатора или одного-двух влиятельных конгрессменов, перевыборы которых зависели от человека, желавшего, чтобы щит вернулся в музей, и без особого шума. К примеру, к ним мог обратиться Спенсер. А надавили как следует, потому что сидевшие в моем номере копы совсем не напоминали желторотых птенцов, кланяющихся каждому начальнику. И угроза осложнить мне жизнь могла оказаться не пустым звуком. Двое из моих знакомых не вняли такому предупреждению. В результате один попал в загородную клинику для психохроников, а второй удрал в Италию, которая ему совсем не нравилась, не выдержав «особых условий» Нью-Йорка.

Я посмотрел на Деметера, разглядывавшего ковер на полу.

— Хорошо. Я подумаю...

— Я рад, — откликнулся Деметер. — Все-таки не каждый раз удается уговорить посредника. Бронзового посредника.

Телефон зазвонил в половине четвертого. Фастнот лежал на одной из кроватей. Деметер в кресле читал газету, за которой я посылал коридорного. На этот раз со мной говорил мужчина.

— Вы хорошо знаете Вашингтон?

— Нет.

— В северо-западной части города есть гольф-клуб, — он продиктовал мне адрес. — Запомнили?

— Да.

— Приезжайте туда сегодня вечером, ровно в четверть одиннадцатого. Чемодан с деньгами положите на заднее сиденье четырехдверного седана. Припаркуйте автомобиль, но из кабины не выходите. Не оглядывайтесь. Это ясно? Не оглядывайтесь. Щит также положат на заднее сиденье. Подождите еще пять минут и делайте все, что вам заблагорассудится. Вы все поняли?

— Да.

Раздались гудки отбоя, и я положил трубку. Фастнот сел на кровати. Деметер отложил газету. Они оба смотрели на меня.

— Сегодня в четверть одиннадцатого, — и далее я повторил все то, что сказал мне мужчина.

— Людное местечко, не правда ли? — отметил Деметер.

— Едва ли кто-нибудь придет туда в дождь, — возразил я.

Фастнот подошел к окну.

— Дождь уже кончился. Мне кажется, погода налаживается.

Деметер встал, потянулся.

— Значит, в четверть одиннадцатого. Как вы играете в гольф, Фастнот?

— Так себе.

— Возможно, вечером у вас будет шанс попрактиковаться, но сейчас нас ждут другие дела.

— Неужели вы уходите? — удивился я.

— Извините за спешку, Сент-Ив, но надо кое с кем поговорить, подготовиться к желанной встрече.

— Но вечером вы будете поблизости?

— Вы найдете нас в машине с мигающим маячком и ревущей сиреной.

Они двинулись к двери.

— Теперь Сент-Иву не о чем беспокоиться, не так ли, Фастнот? — молвил Деметер.

— Это уж точно, — пробасил Фастнот.

— Хочу обратиться к вам с одной маленькой просьбой, — подал голос и я.

— Какой же? — поинтересовался Деметер.

— Постарайтесь не напортачить.

У двери Деметер повернулся, и его черные глаза оценивающе пробежались по мне, от носков туфель до прически. По выражению лица Деметера я понял, что он раздумывает, каких размеров мне понадобится гроб. Разумеется, из дешевых.

— Мы не напортачим, Сент-Ив. Во всяком случае, постараемся не напортачить.

После их ухода я пролистал телефонный справочник, нашел и набрал нужный мне номер. Когда на другом конце провода взяли трубку, спросил: «Когда вы закрываетесь?»

— В десять часов, — ответил женский голос. — Выдача инвентаря прекращается без четверти восемь.

Я поблагодарил, положил трубку и шагнул к окну, чтобы убедиться, что Фастнот не ошибся насчет дождя. Действительно, небо очистилось, поэтому я оставил плащ в стенном шкафу, на лифте спустился вниз, остановил такси. Когда я залез на заднее сиденье, водитель вопросительно посмотрел на меня, желая знать, куда ехать.

— Библиотека конгресса, пожалуйста, — удовлетворил я его любопытство.

Имея в достатке времени и терпения, вероятно, я бы смог найти в библиотеке ответы на все интересующие меня вопросы. Но я провел в отделе периодики лишь два часа, направляемый в своих поисках пожилым джентльменом со слуховым аппаратом, который не возражал против того, чтобы приносить и уносить подшивки достаточно скучных изданий. Без четверти шесть, когда отдел периодики закрылся, я перебрался в главный центральный зал и еще час знакомился с газетами, к которым, судя по их виду, за последние двадцать лет не прикасалась рука человека. В половине восьмого я вышел из библиотеки, обогащенный информацией, часть которой, возможно, могла мне пригодиться.

На такси я добрался до пункта проката автомобилей Хертца, оформил документы на четырехдверный «форд-галакси», на нем вернулся в «Мэдисон» и поставил машину в гараж отеля. В номере налил себе виски, добавил воды и по телефону заказал сандвич с бифштексом и высокий стакан молока. Съел сандвич, запил молоком, но не почувствовал вкуса ни первого, ни второго. Потом растянулся на кровати и принялся изучать потолок, стараясь не обращать внимания на мысли, проносящиеся в голове.

Гольф-клуб назывался «У Пакетта» и занимал несколько акров пустующей земли вдоль Висконтин-авеню. Дюжина моих сограждан, несмотря на поздний час, продолжала совершенствовать свое мастерство в свете ярких прожекторов. Машины, стоящие у тротуара, числом превышали играющих в гольф. Должно быть, у сидящих в них сломались телевизоры, и они не нашли лучшего зрелища, чем тренировка сорокапятилетних непрофессионалов. Часть машин пустовала, а в некоторых виднелись одинокие женщины, смирившиеся с тем, что судьба выбрала им в мужья любителей помахать клюшкой на зеленом поле.

Я поставил «форд» за пять машин от белой деревянной сторожки, где хранились мячи и клюшки. Часы показывали четверть одиннадцатого, на заднем сиденье в чемодане лежали двести пятьдесят тысяч, в аккуратных пачках десяти— и двадцатидолларовых купюр. Я сидел и ждал, когда откроется задняя дверца и чья-то рука заберет чемодан и положит на сиденье щит, который, по мнению некоторых, мог спасти тысячи жизней, но пока что отправил на тот свет четверых.

В десять семнадцать вырубился свет. Мгновением раньше гольф-клуб и ближайшие к нему окрестности заливали яркие желтовато-белые лучи прожекторов, и внезапно мир погрузился в кромешную тьму. Люди отреагировали не сразу. Прошло не меньше пяти секунд, прежде чем кто-то догадался нажать на клаксон. Послышались крики: «Какого черта...» — и тут открылась задняя дверца. Я забыл о предупреждении и начал оборачиваться, чем, наверное, спас себе жизнь. Что-то тяжелое опустилось мне на голову, повыше виска, самого уязвимого места. Кто нанес удар и чем, я не увидел, но позднее, при здравом рассуждении, решил, что били со знанием дела. Естественно, не удалось мне увидеть и того, кто унес чемодан с четвертью миллиона долларов.