И Иван, понятливо кивнув, тут же отправился за арестантом, не дожидаясь повеления Никиты.

Он подошел к двери, откинул щеколду и распахнул ее настежь. Темная запущенная коморка тут же осветилась проникшем в нее слабым дневным светом, выпустив взамен волну спертого смрадного воздуха, который в тот же миг и ударил в нос Ивану.

— Эй, ты, а ну, выходи, давай! — крикнул он, и, не услышав никакого ответа, или хотя бы шевеления внутри коморки, принялся вглядываться в сумрачно освещенное пространство.

— Слышь, али нет, давай выходи, говорю! — повторил он еще раз свой приказ, и вновь не дождавшись ответа, вошел внутрь коморки. Однако Алексея там не оказалось. И тут взгляд стрельца упал на приоткрытую дверь, ведущую в трапезную.

— Ага, вот ты куда делся! — обрадовался Иван. — И чего это они дверь растворенной оставили, сроду такого не бывало. — И он, удивленно пожав плечами, направился в просторную горницу.

Увидев Алексея, свернувшегося на лавке калачиком, повернутого к стене, Иван возмущенно топнул ногой.

— А, ну-ка, поднимайся сей же час! — гаркнул он, что есть мочи. — Да, кто тебе позволил сюда войти?!

Алексей, который проснулся, как только услышал его шаги еще в соседней смрадной коморке, и теперь лежащий с открытыми глазами, предвидя подобный вопрос, приготовился к атаке. Он и не подумал вскакивать, а медленно повернулся к Ивану, не вставая с лавки, и в упор на него посмотрел.

— А, что ж не войти, коли дверь была отворена? Может вы для меня ее специально незапертой оставили?

Иван же, увидев его безбородое, безусое лицо, остолбенел на месте, и молча на него уставился расширенными от удивления глазами, и даже рот приоткрыл.

— Чего это с ним сделалось? — изумился он, и еще пристальней всмотрелся в ставшее вдруг совсем молодым лицо юноши. — А, может это и не он вовсе, а какой другой? Да, нет! Одежа вроде его, да и голос тот же!

Алексей, в свою очередь, тоже удивленный изменившимся выражением его лица, пытливо взглянул на стрельца, стараясь разгадать причину его изумления. И тут он вспомнил о своей бороде и усах, лежащих в кармане.

— Фу, ты, черт! — выругался он про себя, осознавая, что теперь уже поздно что-либо предпринимать.

А Иван, совсем ошалевший от его внезапной чудодейственной перемены, и испугавшийся подобного немыслимого превращения, повернулся и побежал прочь, чтобы доложить об этом присутствующим в приказе людям.

— Ну, вот, началось! — подумал Алексей, — теперь мне уж точно не выкрутиться.

И тут голову его посетила совершенно шальная мысль.

— А, пропадать, так пропадать! — решился он. — Во всяком случае, теперь я могу над ними поприкалываться, и прежде всего над этим дураком Иваном. Пусть сначала попробует доказать всем остальным, что видел меня без бороды и усов! — и, вынув из кармана свои причиндалы, Алексей любовно разгладил их ладошкой, а потом снова определил себе на лицо. Немного подумав, он отцепил от видеокамеры миниатюрный диктофон, и, закрепив его у себя под рукавом, наладил на запись.

— Вскоре, как и предполагал Алексей, тяжелая дверь вновь со скрипом отворилась и на темном фоне смердящей коморки появилась группа людей. Первым из них вошел в горницу Никита, и увидев Алексея в прежнем обличии, недоуменно уставился на брата.

— Ты, поди, братуха, и сам ума лишился! Чего это тебе померещилось?

— А, он, небось, напился вчера до чертиков! — засмеялся Иван Головинов, — вот оно ему сегодня и аукается.

Иван, осмелев, вышел из-за спины брата, и, вылупив глаза, снова уставился на Алексея.

— Да не сойти мне с этого места, коли он только что не был без бороды! — воскликнул он, оправдываясь перед сослуживцами.

— Да ты, что! — строго топнул ногой Никита, — как такое может быть! Коль уж померещилось тебе, так и помалкивай теперь. Нечего людей — то смешить.

Все вокруг засмеялись над незадачливым стрельцом, и он, полон сомнения, недоуменно пожал плечами, а сам подумал, — да чего ж сие было-то, а ну и впрямь наваждение? Фу ты, черт! — И его рука автоматически потянулась к голове, нащупывая, не горяч ли лоб, а потом, вызвав у окружающих новую волну смеха, он перекрестился на образа, висящие в правом углу просторной горницы.

Никита же, срочным образом, перекинул свой взгляд на арестанта. И скорее, чтобы отвлечь внимание окружающих от своего нерадивого брата, обратился к нему, сидящему босым на лавке и невозмутимо следящему за происходящим.

— А ты, чего это тут расселся, а? И вообще, как ты посмел сюда заявиться, коль тебя в темную определили?

Алексей, придав своему лицу смиренное выражение, перекрестился под стать Ивану и тихо сказал.

— Бог повелел мне, вот я сюда и заявился. Он сказал мне, — Алеша вот дверь иди туда и приляг на скамеечку, ну я и пошел.

Все опять рассмеялись, а Афанасий Серебренников аж до слез.

— Эй вы! — строго спросил у сослуживцев Иван Головинов — кто из вас забыл защелкнуть эту дверь на щеколду?

И смех постепенно прекратился, и люди стали поглядывать друг на друга в ожидании, что кто-нибудь из них сейчас признается в совершении оплошности. Однако никто не мог ничего припомнить, все молчали. И тут в тишине снова прозвучал тихий голос Алексея.

— Да дверь-то была закрыта на щеколду. Но Бог сказал мне — иди Алеша, дверь тотчас же сама и отопрется.

После этих слов люди повернули головы в его сторону. И в толпе снова послышался короткий смешок Афанасия Серебренникова, прозвучавший как призыв ко всеобщему веселью, однако, все остальные почему-то не засмеялись на этот раз и смешок этот потонул в тишине.

— Да ты, видать, и впрямь с ума стронутый! — воскликнул Иван Головинов. — Или пытаешься нас шибко одурачить. А, ну, давай, обувайся и сей же час следуй за мной!

Алексей поднялся с лавки, но не стал обуваться, как повелел ему дьяк, а медленно проследовав мимо толпы, направился прямо к образам. Подойдя к иконам, трижды перекрестился, а потом, сложив руки крестом на груди, незаметно нащупал клавишу перемотки на диктофоне.

Иван Головинов, возмущенный таким пренебрежением к своей персоне, которое он не посмел бы стерпеть даже от самого настоящего умалишенного, а не только от этого афериста, открыл, было, рот. Однако Алексей, увидев его попытку, предупредительным жестом заставил дьяка замолчать.

— И никакой я не тронутый! — тихо, но внушительно произнес он, нащупав клавишу воспроизведения звука. — А вот вы тут и впрямь тронутые, все как один!

И в этот самый момент, не успев дать присутствующим опомниться и возмутиться совершенно непостижимым, наглым поведением странного крестьянина, на весь зал зазвучали фразы только что закончившегося разговора.

… - Ты, поди, братуха, и сам ума лишился! Чего это тебе померещилось?…

Алексей, стоящий под образами, повернулся к замершей на месте враждебной кучке людей, и еле сдерживая смех, увидел следующую картину.

В первый момент, услышав слова Никиты, люди взглянули на стрельца, удивившись, для чего ему понадобилось снова их повторять. Однако увидели, что рот его плотно закрыт, а сам он, услышав свой собственный голос, доносящийся неизвестно откуда, принялся удивленно оглядываться по сторонам. Сослуживцы недоуменно переглянулись. Лицо Никиты, между тем, побледнело, а глаза прямо-таки, полезли вон из орбит от обуявшего его суеверного ужаса. По мере дальнейшего повторения разговора каждый из присутствующих стал узнавать свой собственный голос, и бледный цвет на лицах притихших, изумленных людей стал доминирующим. Они панически стали вертеться во все стороны, пытаясь отыскать источник непонятно откуда доносящейся речи.

— Чего это? — прошептал трясущимися губами Никита, встретившись взглядом с Иваном Головиновым.

Но тот только еще шире раскрыл глаза и пожал плечами, ибо сердце его, наполнившись страхом, уже выпрыгивало из груди.

В этот момент стоящий сзади Афанасий Серебренников неожиданно шаркнул ногой, заставив всех вздрогнуть от испуга, и со словами — братцы, да это же нечистая сила, — опрометью припустился к двери, подавая пример остальным.