— Лучше стало. Спасибо, Нерхо! — бормочет он, снова опускаясь на шкуры. — Продолжай свою песню. Ты дошел до Большой воды и остановился со своим племенем в мысе Иркапий.
Это очень длинная песня, почти без мотива, эпический речитатив, однообразный, как тундра, потому что предки островитян были жителями тундры, — передающийся из поколения ^поколение рассказ об исходе, о бегстве народа онкилонов с Большой земли.
Подумать только, что об онкилонах Горюнов читал перед самым своим арестом еще в Петербурге, в университетской библиотеке! Небрежно листал «Плаванье на «Веге» Норденшельда, проглядывал краем глаза картинки: плохо исполненные изображения разрушенных землянок, фотографии найденных Норденшель-дом каменных топоров и кремневых наконечников. Для чего ему это понадобилось тогда? Для какой-то справки в студенческом реферате…
Мог ли он знать, что спустя несколько лет будет наблюдать, как сгибаются и разгибаются над своими изделиями каменотесы-оружейники, лежа у первобытного костра в пещере, и слушать, как онкилон напевает тонким голосом:
«…И увидели перед собой воду и лед. Но по пятам за
Ними Шли оленные чукчи. А за спиной чукчей были люди Грома…»
Итак, Норденшельд ошибся: народ онкилонов жив. Развалины жилищ из китовой кости на мысе Иркапий, которые посетил и срисовал Иорденшельд, проходя на «Веге» вдоль северных берегов Евразии, были предпоследней, а не последней стоянкой племени!
На долю Горюнова выпало проследить дальнейший путь онкилонов по льду в глубь Арктики. Когда он вернется в Петербург, если он вернется в Петербург! — его сообщение в Академии наук положит конец спору об онкилонах, который ведется более столетия.
Всех ближе на поверку оказался к истине адмирал Врангель[2].
Известно, что в конце XVII века загадочный народ онкилонов занимал весь азиатский берег от Шелаг-ского мыса до Берингова пролива. Уже к началу XVIII века всякие упоминания об онкилонах прекращаются, — они как в 1Воду канули.
Врангель предположил, что онкилоны бежали от чукчей на гипотетическую землю, существование которой довольно точно указал и которая впоследствии была открыта и названа его именем, однако следов пребывания там беглецов не обнаружено.
Почему? Да потому, что, вступив на лед, онкилоны взяли направление не на северо-восток, что вывело бы их на остров Врангеля, а на северо-северо-восток, так как впереди — и они знали это — тоже был острое.
По-иному выглядела отсюда, из пещеры, в отсветах костров, и трагедия народа, потерявшегося на бескрайном побережье Ледовитого океана.
Правильно, что оленным чукчам и онкилонам было тесно рядом. Убогая фауна и флора тундры, не могли прокормить их. Чукчи оказались сильнее в борьбе. Шаг за шагом они оттесняли: противников со старых, привычных охотничьих угодий, гнали к морю…
Но было еще действующее лицо в этой трагедии, кроме чукчей и онкилонов.
«За спиной чукчей шли люди Грома…» — так было в песне.
Да, с юга надвигались на оленных чукчей скупщики пушнины, золотоискатели, казаки. Они были снабжены оружием огнестрельного боя. Онкилоны знали о них понаслышке, только по рассказам оленных чукчей и наделяли, естественно, самыми пугающими свойствами.
Слушая с закрытыми глазами монотонное пение Нерхо, Горюнов совершенно ясно представляет себе схему этой миграции
«…И увидели перед собой воду и лед».
Все сходилось. Это была Большая Вода — океан.
Норденшельд считал, что именно здесь, на берегу водной пустыни, закончился последний акт трагедии онкилонов, которым нехватило места на земле.
Но с мыса Иркапий, по словам песни, беглецы, уцелевшие от истребления, увидели на горизонте темную полоску — это была земля, надежда.
Со всем своим скарбом, с женщинами и детьми онкилоны вступили на лед и тронулись к острову, руководимые безошибочным, почти звериным инстинктом. В песне не упоминалось, каких трудов стоило беглецам добраться до манившей их земли. Эпически повествовалось лишь о том, что:
«…когда, наконец, отцы наших отцов и матери наших матерей дошли до гор и спустились внутрь котловины, то увидели, что в лесах много мяса, а вода в озерах чиста и приятна на вкус».
Вот что произошло более двухсот лет назад в Арктике. Последнюю черту обитания человека онкилоны продвинули от побережья Ледовитого океана к высоким широтам, где среди льдов, окутанный туманом, поднимался со дна остров-загадка с его удивительно теплым климатом.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ ПОИСКИ МАУК
С полночи, то есть с середины зимы, Горюнов был уже на ногах. Неизвестно, что подняло его с одра болезни: целебные ли отвары Иерхо, или вдруг овладевший им азарт ученого-исследователя. Слишком много тайн было вокруг, чтобы оставаться в бездействии.
Почему на острове было тепло? Почему весна, по рассказам онкилонов, наступала тут значительно раньше, чем это было южнее, на материке? Почему здесь леса, тогда как в прибрежной тундре можно найти один лишь мох? Почему в этом удивительном мирке наряду с другими животными уцелел мамонт?
Что такое, наконец, эта Маук?
Странный культ ее пронизывал всю жизнь онкилонов. Зловещая Птица, распластав крылья, как бы незримо парила над островом.
Многое в культе окружалось особой, ритуальной таинственностью и было доступно только Рау и старейшинам, оставаясь под запретом для остальных членов племени.
Сам Нерхо, обычно словоохотливый и доброжелательно настроенный, на все расспросы о Маук отделывался угрюмыми обиняками.
Быть может, поэтому у Горюнова зародилась мысль, что, разгадав тайну Маук, он получит ключ ко всем остальным тайнам острова и сможет правильно ориентироваться в происходящем.
Он терпеливо соединял воедино разрозненные сведения о Маук.
Известно было, что злое влияние Маук преследовало онкилонов еще до их прихода на остров. Затем она отыскала и догнала их здесь.
Что могло это значить?
Горюнов долго размышлял над подслушанной как-то фразой: «Догнала в сопровождении мертвых». Но смысл этих слов продолжал оставаться темным.
Он помнил, что легендарная гигантская птица встречается также в фольклоре якутов, остяков и тунгусов. Есть ли тут какая-нибудь связь?
Общий ли это миф, или Маук онкилонов стоит особняком в мифологии народов Крайнего Севера?
Чтобы попытаться разъяснить это, Горюнов отправился в свою первую после болезни подземную экспедицию. То, что осталось недосказанным в песне и рассказах.
Нерхо, не доскажут ли, не объяснят ли рисунки на стенах?
Пещера, в «устье» которой располагались на зиму снкилоны, проникала далеко в глубь горы. Это был настоящий лабиринт со множеством переходов, тупиков и сводчатых зал. Один каменный коридор, примыкавший к жилым помещениям, представлял собой нечто вроде первобытной картинной галереи. Все стены в нем были испещрены рисунками, воспроизводившими различные моменты охоты и рыбной ловли.
Еще пробуя ходить, Горюнов забредал сюда. Он с интересом наблюдал за тем, как при свете плошек празднично принаряженные художники, в ожерельях из звериных зубов и раковин, устроившись на высоких подставках, расписывают стены и своды пещеры. В руках у них каменные палитры и костяные флакончики с порошком красной охры. Работая, они сохраняю? благоговейное молчание.
Это первобытная иконопись. Почти все изображения зверей помечены крестом, углом или крышевидными значками, что определяет магический характер фресок. Это картины будущей удачной охоты, — иначе говоря, ворожба углем и красками, обрядовая живопись.
Ведь в первобытном мире, — Горюнов помнил об этом, — искусство должно было предварять, опережать жизнь. Онкилоны желали, чтобы с настоящими животными произошло во время охоты то же, что с их изображениями на стенах пещер.
