– Тогда нам больше здесь нечего делать. Идемте.

Они вышли во двор гостиницы. Только графу мальчишка – конюх подвел лошадь, как их окружило четверо всадников, вооруженных до зубов. Анри де Сен-Жак инстинктивно потянулся за мечом, но тут же отдернул руку, так как один из профессиональных солдат, а так определил он навскидку их профессию, соскочив на землю, подошел к «монаху». Пока они говорили, граф, внимательно оглядев всадников, изменил свое мнение, решив, что они, скорее всего, его бывшие коллеги – профессиональные убийцы. Солдат еще не успел сесть в седло, как францисканец обратился к Анри: – Они вас сопроводят до места, брат мой, – после чего развернулся и медленно пошел по улочке.

Спустя три часа все пятеро подъехали к замку де Маньяна. Графа уже не удивило, что вместо хозяина замка его встретили три Хранителя высшего ранга.

За дорогу он многое передумал о том, что узнал. Его удивляла простота и ненадежность подобного хранения столь важного и ценного для общества документа. В любом замке подобный ключ был бы в большей безопасности, чем в какой-то зачуханной гостинице. Но так он только рассуждал, а в душе радовался тому, что путь к сокровищам может оказаться намного проще, чем он думал.

Хотя все шло так, как и предполагалось, внутри графа продолжало жить какое-то непонятное ему беспокойство. Оно не ушло, даже когда он выпил заготовленный отвар, который должен был не только противодействовать ритуалу Мастеров, но и помочь ему успокоится.

Объятый непонятной тревогой он ступил под своды зала, где должен был пройти ритуал. Его посадили в грубое и неудобное кресло, после чего дали выпить бокал дурно пахнущего напитка, настоянного на каких-то дурманных травах. Напротив него расположились три Хранителя, которые должны были наблюдать за ходом ритуала. Один из двух Мастеров, отвечающих за проведение ритуала, приказал ему закрыть глаза и читать тексты мантр, которые он выучил заранее. В понимании графа тексты являлись бессмысленным набором слов, хотя при этом сознавал их силу, хотя в чем она состояла, не имел ни малейшего понятия.

Напряжение росло и ширилось в нем как наползающая гроза, гонимая сильным, шквалистым ветром. Беги, не беги, а она все равно настигнет тебя. Ему уже было трудно сосредоточиться на тексте, хотя он знал наизусть, как вдруг… напряжение исчезло. Стало легко и свободно, затем откуда-то извне в его сознание проник голос, который заставил его повторять за собой то, что чуть ли не само ложилось в его голову. Правда, почему-то он их сразу забывал, но вместо того чтобы попытаться их вспомнить, автоматически продолжал повторять за голосом новые слова. Он не знал, сколько времени все это продолжалось, просто в какой-то миг голос умолк, а он почувствовал у своих губ кружку с питьем. Взяв ее, он инстинктивно сделал несколько глотков, после чего тьма поглотила его сознание.

Слуга, сидевший у кровати, увидев, что больной очнулся, подал тому, как было предписано, бокал бодрящего напитка, настоянного на сборе листьев и ягод. Затем, убедившись, что тот окончательно пришел в себя, вскочил и исчез за крепкой дверью. Человек оглядел маленькую комнатку, стены, пол и потолок, которой были выложены из серого камня. Узкая кровать, грубое шерстяное одеяло, распятие Христа, висящее на стене. Хотя все это было ему знакомо, но обобщить увиденное он смог с некоторым трудом:

– «Похоже,… на монастырскую келью». Потом пришла следующая мысль-вопрос: – «Я… монах?».

Дать какой-либо ответ помешал раздавшийся скрип, заставивший его вздрогнуть и повернуть голову к открывшейся двери. В комнатку вошли, один за другим, три человек, одетые в рясы и стали у его кровати, после чего откинули нависшие над лицами капюшоны.

– Здравствуй, брат.

– Здравствуйте, братья, – ответил на приветствие больной скорее автоматически, чем осознанно.

– Брат, ты помнишь, как тебя зовут?

– Нет.

– Ты знаешь нас?

– Нет. Что со мной случилось?

– Что ты помнишь из своей прошлой жизни?

Память человека вдруг наткнулась на непроницаемую стену, и страх коснулся его сознания своими липкими и холодными пальцами, но один только взгляд, брошенный на спокойные лица добрых и участливых людей, пришедших его навестить, снова загнал его в самый темный угол сознания, откуда тот выполз.

– Не помню. Ничего не помню.

Необычный ответ не только не удивил троих незнакомцев, но даже больше того, на лицах двоих из них скользнули довольные ухмылки.

– Хорошо. Тебя зовут братом Фомой. Ты монах – францисканец. Тебя привезли к нам в горячечном бреду. Из обрывков мы узнали: кто ты и как тебя зовут. Непонятная болезнь, которой ты долго и тяжко болел, слава Господу, отняла у тебя не жизнь, а только память, так что не забывай денно и нощно благодарить милость Всевышнего, даровавшего тебе телесное здоровье!

Новоявленный брат Фома попытался подняться с кровати, но один из братьев остановил его:

– Подожди, брат! Ты еще не совсем оправился от болезни. Через пару дней, после того как наберешься сил, тебя отвезут в монастырь и там, в полной мере, воздашь хвалу Господу!

– Благодарю вас братья, от всей души за проявленное ко мне участие! Пусть Господь воздаст вам сторицей за ваши добрые дела!

Теперь легкие улыбки коснулись губ всех троих монахов, после чего, надев капюшоны на головы, они неторопливо, один за другим, вышли из кельи.

Спустя две недели, после того как я с отрядом вернулся после уничтожения банды Лорда, лагерь пришел в движение. Оживлению предшествовало появление гонца, а затем по лагерю поползли слухи. Спустя пять минут после того, как гонец скрыться за пологом шатра командующего, во все концы были посланы люди за командирами отрядов.

Когда прибежал солдат с приказом немедленно явиться на совещание, я сидел у костра с чаркой подогретого вина в руке и слушал неспешный рассказ Сэма Уилкинса о его победе в соревнованиях по стрельбе во время какого-то празднества. Гонец не знал причины вызова, но солдаты, сидевшие рядом со мной, сразу стали строить различные предположения. Из них было только два варианта, которые имели под собой реальную основу: война с герцогом Франческо Гонзага или усмирение восставшего Кодигоро. Этот город, стоявший на границе владений маркизата, являлся для семейства д`Эсте настоящей головной болью. Население города, стоящего на пересечении крупных торговых путей, богатело не по дням, а по часам, наверно, поэтому они считали, что им многое позволено. За последние восемнадцать лет город дважды восставал против власти дома д`Эсте, после чего его дважды приводили к покорности. Я знал, что около двух недель тому назад коммуна города в третий раз прогнала подесту^[1] и чиновников, поставленных вершить власть в городе, после чего утвердило собственное самоуправление. Тогда же в Кодигоро маркизом был послан посол, который несколько дней тому назад вернулся, но не один, с ним в Феррару прибыло три члена городской коммуны. Так как войска сразу не были отправлены, то я решил, что переговоры между Николо д`Эсте и коммунарами идут успешно, хотя многие сомневались в этом. Пока я прокручивал в голове эти мысли и приводил себя в порядок, возле моей палатки послышался зычный голос Карла Ундервальда:

– Томас! Хорош прихорашиваться, словно девка перед свиданием! Командующий не тот человек, что любит ждать!

За время нашего общения, я мог убедиться, что швейцарец одинаково ровно относился ко всем людям, будь это солдат или дворянин, ценя их за личные достоинства, а не за длинный ряд предков. Многие офицеры, особенно итальянцы, гордящиеся своими родословными и требовавшие к себе почтительного отношения, не любили его за излишнюю прямоту, но Карлу было на это наплевать, так как он понимал только прямые и честные отношения, таков был его характер. Как говорил мне сам Карл:

– К человеку, Томас, надо относиться с уважением, только если он этого заслуживает, а если он считает, что ему должны лизать задницу только потому, что у того пять поколений дворян в предках, то он уподобляется вороне, которая хоть сидит высоко и громко каркает, но при этом все равно остается глупой вороной.