«Все! Сейчас… – не успел я додумать мысль, как наступила тишина. Нет, не всеобщая тишина, так как из-за двери продолжали нестись крики людей, раздавался треск горящего дерева, звон металла.

«Почему перестали рубить дверь?! Дьявол! Неужели… они собрались сжечь нас?!».

Эта мысль прямо толкнула меня к двери, несмотря на еле слышное предостережение Джеффри. Приник к щели. Вначале я ничего не мог увидеть, кроме метавшихся теней, огней факелов и тусклых отблесков на оружии. Только когда глаза приноровились к бессмысленному, на первый взгляд, мельтешению фигур и огней, я понял, что беспорядочная толпа повстанцев подается в стороны, очищая центр замкового двора. Но почему?! Как вдруг лязг доспехов и звон оружия, смешались с криками боли и стонами умирающих. Схватка. Но с кем?! Неужели… Мою догадку подтвердил крик – девиз:

– Монтиньяк!!

Я еще только осознал, что происходит, как крестьяне, загораживающие мне обзор, вдруг подались в сторону, я смог увидеть скользящие блики от огня на рыцарских латах и мечах. «Наш шанс!».

Отодвинув засов, я распахнул дверь и выбежал во двор. Несколько близко стоящих к нашему бараку крестьян услышав шум, обернулись, но это было последнее, что они сделали в своей жизни. Толпа не сразу поняла что происходит, и начала разбегаться в разные стороны, только когда на камнях двора распростерлось четыре неподвижных тела. Еще несколько мертвецов валялись несколько левее меня – там поработал меч Джеффри. Наш напор, как и наше появление, оказались настолько неожиданными и стремительными, что повстанцы в какой-то оторопи стали отступать, даже не пытаясь оказывать нам сопротивление. Их растерянность выросла еще больше, когда в воздухе засвистели английские стрелы. Растерявшиеся крестьяне еще отступали, усеивая телами двор, как воздух наполнился свистом. На таком расстоянии боевая стрела легко прошивала за раз по нескольку тел. Хрипы умирающих и стоны раненых наполнили воздух, но крестьян скопилось в замке слишком много и в своем единении они черпали силу и мужество. Опомнившись, они бросились на нас словно звери – босые, завернутые в драные лохмотья, худые и заросшие; их свирепые, озверевшие лица и ввалившиеся глаза выражали такую лютую ненависть, что я чувствовал ее на физическом уровне, каждой клеточкой своей кожи. Теперь пришла наша пора отступать. Единственной преградой между нами были клинки. Крестьяне бросались на нас, словно одержимые. Не имея нормального оружия, они пытались бить нас палками, достать топорами или ножами, а то и ткнуть самодельным копьем. Их отчаянному исступлению мы противопоставили дикую ярость. Не знаю, как долго могло продолжаться наше противостояние, как вдруг атакующие нас крестьяне резко ослабили напор, после чего толпа стала дробиться. Одни отступили, а другие и вовсе заметались в панике по двору. Догадаться в чем дело было нетрудно по лязгу оружия и доспехов, а главное, по громовому крику, раздавшемуся недалеко от нас.

– Дева Мария!! Заступница наша!!– это был голос молодого рыцаря, Анри де Монтиньяка. – Грязные твари!! Гореть вам в аду!!

Его проклятья и угрозы подхватило еще несколько голосов, но, судя по тому, как глухо они прозвучали, крики раздавались из-под закрытых забрал. Я тут же прокричал клич – девиз англичан:

– Святой Георгий!!

– Тут англичане!! Рубите этих крыс!! – раздались в ответ крики.

– Святой Георгий!! – подхватил мой крик Джеффри и лучники.

Отбив щитом удар дубины, срубил наконечник копья, сделанный из косы, а затем сделал то же самое с головой ее хозяина. Отступил на полшага, чтобы получить пространство для следующего удара, как понял, что ряды нападавших смешались с отходящей назад толпой. Возникшая давка привела к заминке, а затем к растерянности большей части атакующих нас мятежников. Не зная, что им делать: отступать с толпой или продолжать атаковать, они повели себя словно стадо, потерявшее вожака. Сбившись в кучу, они с минуту крутили головами в разные стороны, а затем вдруг резко отхлынули. С трудом переводя дыхание, замер с занесенным над головой мечом, готовый снова сражаться, как увидел в проеме поредевшей толпы, медленно двигающийся по направлению к нам, маленький отряд рыцарей. По его краям шли два рыцаря в полном боевом доспехе. Теперь мне стало понятно, почему они пошли на такой рискованный шаг. Я попытался быстро проанализировать ситуацию с учетом подходившей к нам помощи.

«Можно присоединиться к рыцарям и попробовать пробиться к воротам. Шанс есть, но тогда придется пожертвовать китайцами и лучниками. Гм! Тогда башня! Она дает шанс для всех! Решено!».

Бросил быстрый взгляд на заслон из крестьян, перекрывавших дорогу к башне.

– Парни, разгоните их! – и я ткнул мечом в сторону башни.

Прекрасно понимая, что их жизни висят на волоске, стрелки тут же выполнили мою команду. Выдержав минуту, после чего дико заорав, я кинулся вперед. За мною крича, бежал Джеффри. Еще на бегу со мной что-то случилось, освободив наружу исступленную ярость того Томаса Фовэршэма. Забывшись в неистовом бешенстве, я рубил, колол, бил, шевелящуюся передо мной, грязную, вонючую массу. Наша безумная атака сумела на некоторое время парализовать крестьян, а когда те опомнились, к башне пробились рыцари. Все же, несмотря на успешность нашего маневра, я потерял одного из лучников.

Озверевшая толпа, бросалась на нас, раз за разом, пытаясь проломить стальную завесу из наших клинков, но каждый раз откатывались назад, оставив после себя все новые и новые трупы. Мозг отключился, предоставив опыту и боевым рефлексам бороться за жизнь. Понимание окружающего мира вернулось, когда я услышал за своей спиной тихий голос:

– Дверь башни открыта.

Эти негромкие слова воодушевили меня, придав новые силы. И не мне одному. Радостные крики, вырвавшиеся из наших глоток, пусть недружные и хриплые, тут же сказались на бунтовщиках неожиданным образом. Толпа, услышав в наших голосах ликование, замолчала и замерла в настороженном недоумении, но это длилось только до той секунды, как в темном проеме вдруг неожиданно открывшейся двери исчез первый человек. Черный яд ненависти ко всему миру, отравивший их сердца, окончательно сделал их похожими на демонов, вырвавшихся из ада. Черные провалы ртов, усеянные пеньками сгнивших зубов; безумные глаза; нелепые, судорожные движения из-за невероятной скученности; дикие пронзительные вопли…

В этот переломный момент, страх, до этого сидевший на поводке, вырвался наружу. Все то, что я принес из двадцать первого века, дрогнуло перед дикой, неукротимой силой четырнадцатого века. Еще чуть-чуть и я бы стал перед выбором: бежать или сражаться. Впрочем, я даже не успел осознать свою трусость, как пришлось щитом парировать удар самодельного копья, а через мгновение мой меч рассек грудную клетку первого, бросившегося на меня, крестьянина. И снова, в каком-то забытье, я рубил и колол ненавистного врага, исступленно пытавшегося добраться до меня. Мятежники, как стая крыс, пытались вцепиться в нас, одержимые одним только желанием – повалить, вцепиться в горло, убить. Так погиб богемский рыцарь. Он был без шлема, только поэтому я его узнал. Он не успел достаточно быстро выдернуть меч из тела, как был схвачен за руку, и вдернут в озверевшую толпу крестьян. Еще несколько минут мы слышали его дикие, нечеловеческие крики. Во время этой атаки помимо рыцаря из Богемии, погиб оруженосец графа де Монтиньяка. Именно он открыл дверь в башню и попытался ее закрыть, как только мы оказались внутри. Его смерть и давка у дверей, которую создала тупая и слепая в своем бешенстве стая хищных животных, подарила нам минуту, чтобы дать возможность подняться вверх по лестнице и занять оборону.

Дикие крики и топот ног, ворвавшейся в башню толпы, казалось, заполнили ее до основания, а еще спустя несколько мгновений, из-за поворота винтовой лестницы вырвались наши враги. Увидев нас, они замерли на миг, но уже в следующую секунду, в яростном порыве, хлынули вверх по лестнице. Над нашими головами дважды засвистел разрываемый стрелами воздух, а следом вторя им, загудели шмелями тяжелые арбалетные болты. Первая стрела, ударив в глаз худого верзилу с шишковатой дубиной в руке, отбросила его назад на своих собратьев. Следом рухнул, хрипя, с пробитым стрелой горлом, второй крестьянин, размахивавший заточенным обломком меча. Болты бросили под ноги толпе еще двух или трех мятежников. Стоны и хрипы раненых и умирающих смешались с проклятьями и криками злобы. Передние ряды бунтовщиков дернулись назад, но сзади напирали, и тем ничего не оставалось, как броситься на наши клинки. Мечи разили, прокалывали и разрубали, но остановить многоголовую гидру, которая с сумасшедшим упорством вновь и вновь бросалась вперед, мы так и не смогли. Не выдержав напора, начали отходить, осторожно и медленно, нащупывая ногами каждый сантиметр следующей ступеньки. Мир исчез, сузившись до пределов винтовой лестницы, хриплого дыхания молодого Анри, стоящего рядом со мной, рева наседающей толпы, звона стали и горящих от бешенства и злобы глаз. Силы таяли, а напряжение и усталость росли с каждой секундой, сковывая мышцы и разум. И тут над нашими головами раздался громкий и звонкий от напряжения крик Лю: