— Бесподобно! Матвей, это без всякого сомнения, гениальное открытие, подобное открытию Леверье «на кончике» пера Нептуна! Конечно, нужно многократно убедиться, что это не ошибка… — пробормотал Гольдшмит.

Краска стыда залила лицо Бронштейна:

— Макаров, хорошо, что ты «паркет Пенроуза» не спёр! Трёхмерной мозаикой ограничился…

— Ничего, Митя. Уж двухмерный аналог кто-нибудь придумает, — задорно закончил пришелец. Это Митя, опыт. Посмотрим, как это «откровение» тряхнёт мировую науку и промышленность. Есть основания думать, что будут изменения в технологии производства алюминия и сплавов. А может быть, и не будет ничего. Учись, Митя, учитывать влияние открытий на повседневную жизнь, главную ответственность учёного!

— Ну что, товарищи, убедились в справедливости моей гипотезы? — спросил Макаров спустя мгновение поле окончания мысленного диалога. Давайте «ковать Нобеля» «не отходя от тигля»! Ведь синтез этого кристалла событие в мировой науке! А авторитет советской науки за рубежом сейчас откровенно говоря, невысок!

— Матвей, рано ещё посылать статью о твоей гипотезе в научные журналы! — отреагировал Тартаковский, оторвавшись от окуляров микроскопа. Всего один эксперимент, это в серьёзной науке — мало! Вот проведёшь ты десяток-другой синтезов, получишь набор своих «запрещённых Фёдоровым» кристаллов, вот тогда и можно…

— Нет, Пётр Саввич, так дело не пойдёт. Я понимаю, что для твёрдой научной теории фактов маловато. Но и «кропотушничество», что Вы мне предлагаете, в данном конкретном случае недопустимо. Я за авторитет советской науки радею. Ведь идея открытия, судя по реакции Алексея Петровича, буквально «носится» в воздухе. И если Мы, товарищи, «протормозим», его может повторить какой-нибудь американец, к примеру. И приоретет будет упущен! Сколько уже было таких случаев с российскими учёными! Так что, давайте, пришите рецензию на мою работу! По крайней мере математически она безупречна!

Макарову пришлось ещё десяток минут уламывать Тартаковского и Гольдшмита, пока они не согласились написать рецензию. Принципиального Тартаковского убедила математика предложенной Бронштейном «расширенной теории кристаллических тел». Которая оказалась вполне понятна Петру Савичу, и в конце концов он и Гольдшмит были вынуждены признать, что выкладки Бронштейна обладают той же степенью безупречности, что и математика Евграфа Степановича Фёдорова.

Опытный в написании научных статей Макаров за час набросал текст, который, благодаря нашедшейся у Гольдшмита копировальной бумаге сразу написали в двух экземплярах, и ещё один эземпляр — на немецком, помог Тартаковскому и Гольдшмиту написать краткую рецензию. Помощь учёные приняли, хотя и не без раздражения, поскольку Макаров беспощадно резал лишние разглагольствования в рецензии вроде «экскурсов в историю кристаллографии», исходя из своего опыта общения с научными журналами будущего.

Когда Бронштейн ушёл, между Гольдшмитом и Тартаковским состоялся разговор:

— Способный парень. И хваткий.

— Это ещё не все его «художества», — отреагировал Тартаковский. Он мне предложил создать квантовый генератор теплового излучения. После сегодняшнего, думаю, заняться им всерьёз…

По дороге Матвей заехал на почту, отправить копии статьи в немецкий и советский физические журналы.

Затем заехали в библиотеку, где у Матвея чуть не увели вел. Нагруженный книгами Митя едва успел пресечь попытку его выкатить. Макаров врезал от души мужичку, нагло пытавшемуся разрезать сложный узел на верёвке, которым велосипед был привязал к чугунной решётке, огораживающей лесничный пролёт. Не вызывая подмоги, вселенец собрал брошенные книги и упаковал их в сидор, отвязал велосипед и быстро покинул место происшествия, не говоря стонущему похитителю ничего.

Бронштейна действия Макарова шокировали.

— Ты зачем этого гражданина пнул? — спустя минуту, когда «дух» крутил педали мчась домой, спросил исконный хозяин тела.

— А ты что, Митя, слепой? Этот хмырь «скоммуниздить» наше транспортное средство хотел. И вид его мне не понравился. С такими разговора быть не должно, если не хочешь «перо» в бок получить! И ещё, есть у меня нехорошие подозрения. В общем так, если хочешь оставить этот вел у себя, больше на нём не ездь!!!

На велозавод Матвей вернулся пешком, после обеда. Семён, комсомольский секретарь попенял ему на задержку. В ответ Макаров невозмутимо скинул с плеча сидор, и высыпал взятые в библиотеке книги.

— Семён, с Нагульновым я обсудил возможность создания на велозаводе рабфака, и получил от него одобрение. Так что пришлось заскочить в библиотеку, подобрать книги — «азбуку», по которой будем учить науку моторостроения…

После рабочего дня энтузиасты «модерн-индустриализации», на отдельно взятом велозаводе, куда преимущественно вошли комсомольцы возглавляемой Семёном ячейки, остались для решения организационных вопросов, по рабфаку.

Вначале перед комсой выступил Семён, толкнув яркую, «общекоммунистического» содержания речь, после чего предоставил слово Бронштейну.

— Ребята. Прежде чем начинать учёбу, неплохо бы выяснить, кто что знает. Кто умеет читать и писать?…

Закончив перепись «грамотных», Матвей приступил к выяснению степени образованности рабочих. На каждого был составлен «рабочий паспорт», реально аналог зачётной книжки, но с намного более глубоким описанием. Задания, постепенно усложняющиеся, позволили рассортировать рабочих по группам, так, что пробелы в образовании у одного компенсировались знаниями другого и наоборот.

— Итак, товарищи, спустя четыре часа подвёл итог Матвей, основную подготовительную работу мы проделали. Узнали кто чего знает…

— А ты сам, Матвей, вот взялся нас учить. А например, сможешь экзамен по токарному станку выдержать? А?

— Почему нет? — усмехнулся Макаров. Это только справедливо, и лежит в русле коммунистического строительства. Я тоже не бог, не всё знаю. Но кое-что из рабочих знаний всёж ведаю.

— Хорошо. Из гущи сидевших на деревянных чурбаках рабчих поднялся невысокий, но крепкого вида парень. Вот тебе, Матвей, токарный станок. И я, как рабочий человек, даю тебе задание:

— Где у него расположены гитара, пиноль и суппорт?!

Матвей подошёл к станку и Макаров, который с токарными работами был хорошо знаком, тыкая пальцем в части станка, уверенно проговорил:

— Вот это — гитара, блок шестерён для нарезки резьб. Вот это — пиноль, для упора точимой заготовки. А это суппорт…

— Что ж, Матвей, рабочий экзамен ты выдержал, — немного смутившись, вынес вердикт токарь.

— Так разве, кстати, а как тебя по батюшке? Пётр Васильевич? разве это Пётр экзамен? Это зачёт, на знание частей станка…

— Вот что из себя должен представлять экзамен…

В следующие полчаса Матвей, закрепив в станке заготовку «блина» коленчатого вала, спрашивал и внимательно выслушивал ответы рабочих. Незнание им нормативов, приёмов, которые квалифицированный токарь обязан знать, раззадорило присутствовавших токарей-комсомольцев и Матвею наперебой давали советы, так, что он едва успевал выделять из раздающихся выкриков дельные советы.

Пробелы в знании ремесла Макаров обнаружил изрядные. Сказывался столетний разрыв в технологиях и материалах.

Результатом «рабочего экзамена», как ни странно, оказался рост авторитета Матвея.

Рано утром Матвей направился по адресу, который ему вчера сообщил красный командир, и где расположилась кавалерийская часть, знакомить радиста с правилами эксплуатации электрогенератора.

Отмахав пятнадцать километров пешком, Матвей вышел к лагерю кавалеристов. Назвал пароль, что ему сообщили вчера, и его сразу, без задержек провели в палатку, где расположился местный «маркони».

Илья Хохлов оказался парнем толковым, а возможно, Бронштейн открыл в себе талант педагога, но так или иначе, основы обращения с генератором Илья выучил крепко. Напоследок Матвей помог Илье нарисовать плакаты, поясняющие, как обращаться с хозяйством радиста.