Неожиданно взгляд Вадима упал на белесого, который сидел рядом и ухмылялся.

— Я хочу набить ему морду, — зло проговорил он, пытаясь подняться. — Я хочу набить морду этому ублюдку!

Но девицы с вульгарным смехом удержали его.

— Ты, сын, с Юриком подружись, — погрозил ему пальцем Александр Михайлович. — Он мою задницу много раз спасал. Да и вообще — кто он? Пес! Он мне служит, и тебе будет служить! Мы с тобой натворим дел, что только держись! Я перепишу на тебя все счета, дома, квартиры… Сын! Дай я тебя обниму! Девки, расступись!

Александр Михайлович крепко и слюняво поцеловал его в обе щеки, потом вытащил бумажник и неверной рукой протянул ему пластиковый квадратик.

— Это кредитка. В любом банкомате мира можешь получить по ней деньги. Она твоя!

— Ничего мне не надо от тебя! — упирался Вадим, на которого вдруг нашел нелепый приступ уязвленного самолюбия.

— Держи, я сказал! — заревел Александр Михайлович. — Ты — мой сын, и будешь обладать всем, чем обладаю я! Девки, засуньте ему эту чертову карточку куда-нибудь! Хоть в задницу!

Они захохотали.

Музыка оглушала, яркий мигающий свет выхватывал из темноты куски дергающихся тел, заполнивших зал.

Вадим был счастлив. Но странное это было счастье. Оно имело хаотичный, ирреальный цвет безумия, сточный, сладковато-тошнотворный запах предательства и горький вкус собственной никчемности, неожиданно вознесенной на недосягаемую раньше горную вершину.

Счастье стыдливо. Оно постоянно сопереживает и переживает, что другим хуже, чем ему.

Но его счастье не имело стыда. Оно выпирало с каждым часом, как гнилой нарост, как язва профессионального попрошайки, лелеявшего свою язву и следившего за тем, чтобы она (не дай бог!) не затянулась здоровой кожей.

Вадим вдруг вспомнил, что у него есть тысяча желаний, которые хотелось бы воплотить в жизнь, и тысяча запросов, которые надо удовлетворить.

Рядом с ним сидел призывно открытый мешок с деньгами, из которого можно черпать и черпать.

Да! Теперь Вадим мог ВСЕ!

— Ксюха и вы, девки, тащите его танцевать! — вскричал Александр Михайлович. — Это мне можно сидеть, так как годы уже не те, а вы — вперед!

Девицы вытащили Вадима в зал. Нырнув вместе с ними в танцующую толпу, он окончательно потерял себя. Пульсирующий ритм музыки подчинял, будил что-то первобытное.

— Беги от него, дурачок, — проговорила ему на ухо Ксюха. — Беги и не оглядывайся.

— Почему? — весело удивился Вадим.

— Поверь мне, — сказала она и исчезла, растворилась в толпе.

Он остался один на один с двумя длинноногими сиренами, которые кружились вокруг него, прижимались к нему, мимолетно целовали. Он видел их нескромные телодвижения, и желание разгоралось в нем, как пламя. Глаза его затуманились, подернулись пеленой полного безразличия ко всему, что творится вокруг, кроме одного — этих двух шлюшек, так откровенно зарабатывавших себе на хлеб с маслом.

Он притянул одну к себе и впился в ее полные ярко-алые губы, пахнувшие мятной резинкой и сигаретным дымом.

И тут сквозь эту пелену он увидел Юлю. Она стояла в танцующей толпе и смотрела на него.

Нечто странное, похожее на досаду, шевельнулось у него в душе. Как если бы его, жаждущего, оторвали бы от воды, когда он только-только к ней приблизился.

Потом пришел стыд, а после возникла злость на девушку за то, что она заставила испытать этот стыд. За то, что на мгновение она лишила его упоительного чувства свободы.

Юля стояла и просто смотрела на него. Такая чистенькая, такая правильная, такая понимающая, воспитанная на Чехове и Пастернаке, морщившая свой хорошенький носик, если читала или слышала неприличное слово, говоря при этом: «Какая пошлость», теперь она раздражала его.

Вадим угадывал ее изумление, ее непонимание и искреннее нежелание верить своим глазам.

— Девчонки, сопровождайте меня вон туда, — кивнул он в сторону Юли. — Надо кое с кем поговорить.

Троица приблизилась к девушке.

— Привет! — широко улыбнулся Вадим и сделал попытку ее поцеловать.

Она отстранилась.

— Ты вовремя, — продолжил он весело, как ни в чем не бывало. — У нас самое веселье. Кстати, познакомься! Это… Черт, я не помню, как их зовут! — засмеялся он.

Юля покачала головой.

— Да, вижу, у вас тут очень весело.

— Присоединяйся!

— Нет уж, спасибо. Я приехала только затем, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке. У вас… с отцом, как я посмотрю, установилось полное взаимопонимание. Рада за вас.

— Все действительно закончилось. Наши проблемы улажены! Да, девчонки? Все хорошо, прекрасная маркиза…

— Боюсь, все только начинается, — проговорила Юля печально. — Ладно, я пошла. Желаю вам хорошо повеселиться.

Она повернулась и вышла из зала.

Хорошенькая, миленькая, интеллигентная…

Вадим зло прищурился ей вслед. Она понятия не имеет, что такое настоящий мир и настоящие проблемы. Всю жизнь прожила под крылышком у родителей, и даже теперь, зарабатывая второе высшее образование на заочном, она не знала этих вечных студенческих головоломок — деньги, жратва, спокойный сон. Надменная идиотка, придумавшая для себя удобную позицию мраморной статуи! С этой позиции так удобно осуждать и презирать тех, кто внизу!

Вадим оставил своих пассий и пошел за ней. Через яркий освещенный коридор, вниз по ступенькам на улицу…

— Подожди!

Она обернулась. В глазах огонь и слезы.

Ее вид остановил поток бурных слов, которые хотел обрушить на нее Вадим.

— Да, Вадик, у тебя что-нибудь еще? Что-то важное? — с горьким сарказмом спросила она.

— Я хочу, чтобы ты осталась со мной, — хмуро сказал он, стараясь твердо стоять на ногах.

— Зачем?

— Разве то, что мы были вместе, ничего не значит?

— Может быть, это когда-то что-то значило. Во всяком случае, мне так казалось. Теперь нет.

— Я теперь другой человек. Смотри, что у меня есть… — он вытащил из кармана пачку купюр. — Мы сможем жить, как люди… Как нормальные люди, Юлька! У меня теперь будут деньги… Много денег! Блин, даже ты столько не видела!

Купюры упали на грязный тротуар.

Она проследила за их полетом и усмехнулась.

— Другой человек? Кажется, ты всегда таким был. Просто я этого не замечала, Вадик. Или не хотела замечать.

Юля снова повернулась, чтобы уйти.

— Ты меня хочешь обидеть, да? — с пьяным негодованием поинтересовался он. — Ты меня хочешь обидеть?!

— Я не знаю, где ты, Вадим. В какой стране ты бродишь, в каких жутких джунглях путешествуешь. Я не знаю, где ты настоящий; где тот Вадим, которого… который мне дорог. И я не верю, что ты на самом деле думаешь, что стал счастливее.

Она понимала, что говорит сейчас в пустоту, отчаянно пытается докричаться до человека, находящегося далеко от нее. Она пыталась объясняться с человеком, который слышал и не слушал, видел и не хотел обращать внимания, хотя это было так просто — помнить об их общем СЕКРЕТЕ. Стоило только помнить о нем. Но он, видимо, забыл. Забыл так же, как и имена своих новых подружек. Если он их вообще знал…

Все это было обидно, стыдно и глупо.

— Ступай обратно, — сказала она. — Тебя уже твой папа, вероятно, заждался. И не только он…

Из темноты к ней вышел какой-то человек, и Вадим узнал в нем Евгения Ивановича. Кипящее, словно лава, бешенство немедленно затопило его сознание. Молча и грозно, как дождевая туча, Вадим пошел к ним. Свет фонарей плясал у него перед глазами, но он упорно шел к этим двум ненавистным фигурам.

Евгений Иванович обернулся первым и легко уклонился от неловкого удара, после чего сам от души двинул Вадима, так что тот упал на грязный растаявший снег у кромки тротуара.

— Женя, не надо! — воскликнула Юля. — Он пьян. Идемте, идемте…

— Вот мерзавец! Да что ж ты меня вечно за боксерскую грушу принимаешь? — выругался тихо Евгений Иванович. — Каков, а… Матери позвони, чтобы не беспокоилась, дурак чертов!

В машине было холодно, поэтому они изредка включали двигатель.