Еще и без одежды. Совсем. Вместо нее густая рыжая шерсть. Настолько густая, что товарищ даже не слишком неприлично выглядит. Даже если учесть размеры его мужского достоинства и отсутствие набедренной повязки…

Не понял… А как я завалил такого кабана? Перевожу взгляд на свои руки. Та же рыжая шерсть. Широченные ладони… Похоже, я копия этой обезьяны. Ну ни хрена себе! Я же человек! Пусть старик, но… И потом… Ничего не понимаю… Старик? Какой старик? Я — Грым! Грым самый сильный! Грым побил Ргыха, который водил стадо! Теперь Грым вожак! Все женщины — его! У Грыма самый большой…

Пошел на этот самый, который большой, животное! Я что, с ума схожу? Мало того, что вижу себя как неизвестную науке обезьяну, так еще и сам с собой разговариваю! Образовалось, понимаешь, второе «я», которое называет себя Грымом и с каждым встречным меряется пиписьками. Кстати, у побежденного противника, того самого Ргыха, достоинство на глазах уменьшается в размерах. Что-то я такое читал лет двадцать назад…

А почему воспринимаю себя человеком, когда глаза кричат совершенно о другом? И девяносто прожитых лет не ощущаю. Двадцать пять — максимум. Но… Не бздеть, пограничник. Надо сесть на свое царское место и спокойно подумать. Где бы я не был, и кем бы я не был, это лучше, чем стариком под колесами джипа. В отличие от резины, шерсть и клыки можно пережить… Даже общество есть. Пара десятков аналогичных экземпляров разного пола и возраста. Сидят, стоят, ходят. Больше, правда, по углам жмутся. Разговаривают не по-русски. Язык не сложный, мысли тоже, но какой-то разум есть… А я, между прочим, понимаю их болтовню. И даже отличаю женские голоса от мужских. Откуда? Кто я вообще?

Стоп!!! Сесть и подумать!!!

— Да пошла ты на хер, грымза старая! — по-русски орет где-то сбоку возмущенный женский голос.

Смачный звук удара. Мохнатое тело пролетает мимо меня и врезается в решетку…

Светка пришла в себя от затрещины. Достаточно сильной, чтобы не быть легким похлопыванием для приведения в чувство. Да и никто не приводит людей в себя ударами по затылку. Девушка открыла глаза и обалдела от удивления. Перед ней размахивала руками уродливая обезьяна! При этом животное еще и говорило! Вернее, довольно членораздельно рычало!

Мучительно соображая, как и куда ее занесло, что случилось с баром, и где Танька, Светка оттолкнула зверюгу, попутно отметив, что это самка, и попыталась подняться. В общем, получилось, хотя животное, возмущенно рыча, постоянно путалось под ногами. Самое интересное, что звуки, издаваемые обезьяной, девушка понимала. Правда, особой смысловой нагрузки они не несли. Зато имели все шансы лет через много стать отборными ругательствами. Даже должная экспрессия наличествовала.

Испугать коренную тольяттинку матом на любом языке невозможно. Хоть как измахряйся, а девушка выросшая в столице российского автомобилестроения даст тебе в этом деле сто очков вперед. Ругань Светка ценила не хуже любой своей соотечественницы, но не любила, если матом крыли ее. Тем более, терпеть не могла, когда ее пытались побить.

А потому, не обращая внимания на странное ощущение, вопившее о необходимости терпеть пинки и затрещины и не злить зря старшую женщину, ответно обматерила охреневшую волосатую скотину и продемонстрировала ей свой коронный «бросок в девятку».

Взиг летела не хуже азера в баре. А после удара о решетку на входе в клетку и посыпавшихся искр, жалобно завизжала и на четырех костях убралась в угол.

«Интересно, — подумала Светка, — откуда я знаю, как ее зовут? Неважно, теперь я старшая женщина… Какая еще, к хибиням, старшая женщина?».

И только сейчас она обратила внимание на окружавший пейзаж и собственное тело, покрытое густой рыжей шерстью.

Та же Танька на ее месте завизжала бы и впала в истерику. Это уж точно. Но Светка, привыкшая на любую неожиданность реагировать нестандартно, не изменила себе и в этот раз. Нет, истерика у нее, конечно, началась. Девушки, а у кого бы из вас не было истерики, если бы вы обнаружили, что превратились в обезьяну, покрытую таким количеством меха, что никакая эпиляция не поможет в принципе, и, судя по мордам окружающих зверей, только отсутствие зеркала спасает от еще худших открытий? Так что истерика от Светки никуда не делась. Вот только приняла необычные, хотя и характерные для гандболистки, формы.

Ознакомив окружающих с последними достижениями родного города в совершенствовании нецензурной лексики русского языка, центровая «Лады» обрушилась на присутствующих, как на оборону «Звезды» в случае полного исчезновения с площадки всей судейской бригады. При этом она легко приспособила правила гандбола под дворовое регби. На мохнатые головы сыпался град ударов, которые незнакомые со спортивными нравами звери даже не пытались отражать, только жалобно повизгивали и разлетались в стороны. Всё это сопровождалось громким многоэтажным матом.

Бесчинство продолжалось до тех пор, пока крупный молодой самец не перехватил Светкину руку и, как ребенка спеленав только что бушевавший ураган, по-русски прошептал ей в ухо.

— Хорош, девонька. Душу отвела, и будет. Зверушки-то не виноваты, что нас сюда занесло. Ты уж поверь старику.

И отпустил. Светка резко развернулась, вскинула на «старика» глаза и вдруг разрыдалась, уткнувшись лицом ему в грудь…

Два больших рыжих существа сидели на груде камней, наваленных в середине клетки. Именно так Костя-Грым классифицировал выделенное стаду помещение. Светка, она же Звин, ничего классифицировать не желала, с трудом удерживаясь от новой истерики. Если бы не спортивное прошлое, давно сорвалась. Но «терпеть» в спорте учат в первую очередь. Потому и держалась. Сидела молча, слушая старшего товарища и лишь односложно отвечая на вопросы.

— Вот что, девонька, — говорил Константин Иванович, — сперва понять бы неплохо, кто мы, да что мы. Я вот прожил долго и читал немало, а такого вида обезьян что-то не припомню. Ни современных, ни вымерших. А тебе в школе, небось, окромя шимпанзе, гориллы и орангутанга и не преподавали ничего?

— Не-а! Я и в школу-то почти не ходила.

— Вот я о чем и говорю. Первая странность — сложены они почти, как люди. Только помассивней маленько будут. И то не все.

Светка критически осмотрела стадо.

— Не все — это кто?

— Это ты, девонька. Не сравнивала? А зря, полегче бы стало. Звин даже по нашим меркам — красавица. И по их тем более.

Светка шумно втянула воздух через сжатые зубы.

— Вы, конечно, крутой… — прошипела она, — но если не смените тему…

— Не сменю. — добавил жесткости в голос Костя. — Надо смотреть жизни в глаза, не отворачиваясь. Лицо у тебя сейчас вполне человеческое, причем, симпатичное. Клыки разве что торчат немного. Но не портят. Скорее, некий шарм придают. То есть, даже с человеческой точки зрения Звин девушка симпатичная. Могло быть сильно хуже.

В драку Светка не полезла, хотя очень хотелось. Не из-за того, что Грым намного сильнее. И даже не из-за возраста Константина Ивановича, хотя и это останавливало. Сумела себя заставить если не принять, то хотя бы понять, главное: надо привыкать к действительности. Никто не вернет старое тело, которым, что скрывать, она гордилась. Хочешь не хочешь, а придется жить в этом, с придающими шарм клыками… Но на всякий случай девушка насупилась и буркнула:

— Утешил. Симпатичная шерстяная девушка…

— И на шерсть напрасно обижаешься. Это у меня войлок войлоком. А у тебя гладкая, шелковистая. Очень приятная на ощупь…

— Все мужики одинаковы. — хмыкнула Светка, неожиданно ловя себя на том, что истерика отступила. — «Старик», «девяносто лет!», а чуть что — сразу щупать! И когда успел-то? А, ну да…

— Могло, ведь, и похуже быть, — гнул свою линию Константин Иванович, — Занесло бы тебя…

— Кончай нервы мотать! — вспыхнула Светка. — Убедил!

И, вдруг устыдившись собственной грубости, попыталась улыбнуться:

— Вот вырвемся из клетки, и начну к тебе клинья подбивать. Больше, всё одно, не к кому.