— Извержение? — переспросил Берия. — Настолько эффективно?

— Эффективнее не бывает, — подтвердил генерал. — Сожгли дотла. Даже примерный подсчет потерь противника дает…

— Это ты без меня посчитаешь и оценишь, — отмахнулся нарком, обычно любящий точность до последней запятой. — Потери группы? И методы столь эффективной работы?

— Нет потерь, — развел руками главный диверсант Страны Советов. — В момент, когда Свислочь полыхнула, Догунин был еще в воздухе. Но на момент второго выхода на связь, капитан про данный факт умолчал. Самолет за грузом ушел. Как просили, Р-5. За ночь два раза обернулся. Летчик — гвардии лейтенант Мамкин, из 105-го. Бывший летун ГВФ. Лейтенант вывез пятнадцать детей от 3 до 10 лет, двух женщин и Гудериана. Притом, первым рейсом были отправлены исключительно дети. И впридачу пакет от капитана Догунина с подробным отчетом обо всех действиях. Только расшифровали, сразу доложили мне.

Берия встал, неторопливо прошелся по кабинету. Остановился у книжного шкафа, ласково погладил потрепанные обложки…

— И как объясняет капитан свои действия? — нарком снова повернулся к Судопnbsp;латову. — Гейнца вывезти было необходимо, полностью с ним согласен. Но эти фокусы с первоочередностью отправки? Трибунала товарищ Догунин не боится? — Пройдя круг по кабинету, нарком снова сел за стол.

— У меня сложилось впечатление, что товарищ Догунин больше опасается больницы для умалишенных, товарищ народный комиссар, — генерал достал из своей папки остальные бумаги, разложив из веером по столу. — Рапорт от Догунина. Рапорт командира отряда окруженцев, с которыми Догунин соединился, старшего лейтенанта Свиридова. Протоколы допросов Гудериана. И остальные документы.

Берия кивнул, снова собирая многочисленные документы в аккуратную стопку.

— Ознакомлюсь. А пока вкратце, своими словами…

— В обозначенном районе, к моменту десантирования Догунина, уже сформировался партизанский отряд из местных жителей и окруженцев. Этот отряд 13 июля провел операцию по захвату Гудериана, а в ночь на шестнадцатое уничтожил станцию Свислочь при помощи неизвестного оружия. Группу капитана встретили при приземлении. Ждали прямо в месте высадки. Догунин утверждает, что партизаны знали о группе всё. От званий и внешности до незначительных моментов биографии.

— Это возможно? — Берия убрал предоставленные документы в стол.

— Нет, — категорично мотнул головой генерал. — Но судя по всему — факт.

— Интересно… Какие еще странности? Причем тут «Б-17»?

— Отряд использует вместо гужевых животных мамонтов. Кроме того, у партизан есть союзники. Не люди. Требование переправить детей исходило от них даже в большей степени, чем от партизан. Догунин решил, что генерал-полковник стоит того, чтобы его запихнули в самолет вторым рейсом.

— Что-то ты темнишь, Павел Анатольевич! — неожиданно перешел нарком на вовсе уж «домашний» тон. — Что значит «не люди»? Лешие? Домовые? Черти?

— Гудериан их чертями зовет, — улыбнулся Судоплатов. — Сами себя называют «йети». Судя по описанию — разумные человекообразные обезьяны гигантского роста и почти людской внешности. Ну, там клыки еще, и целиком покрыты шерстью.

— Хм… — стекла пенсне задорно белснули. — Гражданин Бокий, когда еще был товарищем, очень интересовался этим видом. Или там всё еще глубже?

— Глубже, Лаврентий Павлович, — снова улыбнулся генерал. Всегда приятно удивлять вышестоящее руководство. Естественно, в положительном смысле. — Руководитель этих самых йети категорически утверждает, что он член ВКП (б) с семидесятилетним стажем.

— Не много ли? — улыбнулся Берия. — Он не заявлял, что Марксу «Капитал» надиктовывал?

— Утверждает, что именно такая цифра. И добавляет, что хотя в силу объективных причин документов предоставить не может, это роли никакой не играет, ибо главное быть большевиком в сердце.

— Бесспорная мысль. И какие же у него объективные причины?

— Собственная смерть в две тысячи двенадцатом году.

— Хм… Я понимаю, чего боится капитан… Попробовал бы я заявить товарищу Сталину что-нибудь подобное…

— Я уже тоже боюсь, — кивнул Судоплатов. — Но у нас еще два аналогичных рапорта, кроме Догунина. Плюс показания Гудериана. И остальных, включая детей. Всех их мы перевели к нам.

— Это вы правильно сделали. Выглядит, конечно, бредом. Но когда, по Берлину бродят тираннозавры, а наши летчики возвращаются с вылетов на диплодоках… Пожалуй, не стоит удивляться ни мамонтам, ни снежным людям с семидесятилетним партстажем. Ладно, Павел Анатольевич, почитаю я эту фантастику. Всегда любил Беляева. Хотя здесь, конечно, мистер Уэллс более к месту…

— С этим йети связан еще один вопрос, — продолжил генерал. — Догунин передал его личное письмо Вам. Криминалисты проверили — признаков какого-либо яда или чего подобного нет, — Судоплатов вытащил из потайного кармана кителя помятый конверт и передал Берии.

Нарком просмотрел первый лист. Удивленно поднял взгляд:

— Все страньше и страньше, как любила говорить одна маленькая, но очень умная девочка… откуда этот человекообразный член партии знает мингрельский? Ты верно поступил, Павел Анатольевич. Очень верно, — нарком задумчиво побарабанил пальцами по столу. — А чем сейчас занят этот отряд?

— Передислоцировался согласно плана. Из основного отряда Свиридов с Догуниным выделили диверсионную группу, целенаправленно занимающуюся транспортными узлами немцев. Насколько я понимаю, людей в этой группе очень немного.

— И как их успехи?

— Впечатляет, товарищ народный комиссар. Очень впечатляет… — снова прозвучали, уже сказанные в кабинете слова.

— Это хорошо, что впечатляет. Пусть угостят немцев конфетами «по-судоплатовски»!

— Эти смогут.

— Они же большевики с семидесятилетним стажем! — оба чекиста не сумели сдержать смех.

— Ты уверен, что всё это было нужно? — спросила Светка.

— Ни в чем я не уверен, — ответил Костя. — Но теперь НКВД не выпустит из-под наблюдения никого, кто связан с нами. За детей можно быть спокойными…

— Гауптман, Вы ничего не хотите мне сказать? — полковник метался по кабинету, временами замирая на несколько секунд возле внешне невозмутимого Берга.

Краузе прекрасно понимал, что командир спецгруппы ему неподчинен и неподвластен. Но молчать полковник уже не мог. Накопившееся раздражение требовало выхода. И выхода немедленного, пока не разовало на десяток маленьких Краузе. Последние события вынули из полковника душу, немного пожевали и засунули обратно, причем вверх ногами и по диагонали! Три крупных железнодорожных узла! Склад боеприпасов! И на закуску, неизвестные сровняли с землей полевой аэродром!

Первые четыре случая еще можно было представить как разгильдяйство личного состава. Сослаться на неосторожное обращение с огнем не в меру заядлых курильщиков. Потрясти над головой папкой с рапортами о недостаточном техническом оснащении и отсутствии налаженной пожарной службы на местах. Еще что-то придумать. Даже то, что случай не единичный, попытаться обратить себе на пользу. В конце концов, все постройки сгорели, от техники остались оплавленные остовы, а от личного состава — отдельные обгорелые кости. И те, непонятно, как уцелели в творившемся аду. В общем, старый канцелярский лис знал много способов уйти от ответственности.

Но был еще полевой аэродром. Всего два дня, как отдельная группа бомбардировщиков передислоцировалась на новое место. Даже не все подразделения успели подтянуться с прежнего места, за двести километров от этих проклятых лесов…

Аэродром не сгорел. Вернее, сгорел, но не целиком. Уцелело большинство тел, обломки самолетов, несколько автомашин, стоящих чуть поодаль, и сумевших избежать языков пламени. Обнаружили даже командира группы, майора Кеннигса. Мертвого, конечно. Майору оторвало пол-головы, но опознали по номеру Рыцарского креста, чудом уцелевшего на обгорелой ленте…