— А ты попроси, — великий князь тяжело поднялся с изукрашенного бревна. Длинная соломенная прядь упала на глаза… — Или…

— Или умру? — лицо ведуна искривила усмешка. — Я буду благодарен тебе, князь, за легкую смерть, ведь ваша будет тяжелее… Ромеи — трусы, но у них много золота. А Степь рождает все новые и новые народы. И всем им мнится наш край сладким куском пирога.

— Из степи идут люди. И неважно, как они договорились с хазарами и Царьградом. С пришельцами нужно сражаться, хоть их и слишком много.

— Ты сам знаешь все, князь, — устало пожал плечами ведун. — Зачем тогда пришел к старику?

— Знать все не может никто. Даже Род, — ответил князь. Последние лучи заходящего Солнца скользнули по рубину в серьге… — Что происходит в лесах, ведун? Кто пожирает древлянские стада?

— Я попробую узнать. Но обещать боюсь.

— Надо не бояться обещать, а делать…

— Сделаю, княже. Все сделаю, что от меня зависит…

В ту же ночь ведун бесследно исчез.

— Не найдете, — усмехнулся князь, когда гридни явились с докладом о пропаже, — старый лис променял меч на свиток не так уж и давно. А он уже был воеводой, когда Рюрик только привел Сокола в Ладогу…

Подъем давался тяжело. Хоть и вышел налегке. Ни мешка, ни другой поклажи. Брюхо не сдохнет, если пару дней в него ничего не кидать. Тогда к чему лишняя тяжесть?

Но все равно годы давали о себе знать. Старый стал, корни пустил, зад отожрал, на коня сядешь — хребет бедняге переломишь… Зловредные ветки цепляют безрукавку, камни вылетают из под ног…

— Вот нашел же куда забраться! Клятая гора, мать ее за ухо да башкой об сосну! — вырвался сдавленный полухрип-полустон.

— Сильное проклятие! — засмеялся кто-то за спиной.

Ведун с ревом перекатился в сторону, выдернул кривой засапожник…

— До сих пор полагаешься на железо больше, чем на слово, а, Белояр? — к уходящей ввысь сосне прислонился воин в байдане. С самострелом и улыбкой на морщинистом лице.

— Кому сейчас легко? — проворчал ведун, отряхивая налипший лесной мусор. — А ты до сих пор не отвык заходить со спины? Нахватался, понимаешь, привычек у базилевсов… Смотри, до беды доведет!

— Сам говоришь, что сейчас всем тяжело, — пожал плечами лесной страж. — Мы ждали тебя. Старик которую луну тревожится. Беды ждет…

— Дождался…

— Ты должен был прийти давно, — тяжелый взгляд давил, вжимая в широкие доски пола, заставлял чувствовать себя ребятенком-ползунком…

— Не видел нужды понапрасну тревожить замшелые бревна.

— Прошли годы, а ты такой же сквернослов. И все так же глуп и ленив. И как Олег еще не прогнал тебя?

— Он умен и понимает, что остальные еще хуже. А еще князь не забыл безымянную речку. И печенегов.

— Хорошая была рубка… — глаза старика мечтательно прикрылись. — Хан потом бросился на нож пару раз подряд. Не любят степняки побежденных… А вообще я всегда говорил, что нельзя верить ни печенегам, ни варягам. Ты еще помнишь, с какой стороны берутся за меч? — неожиданный вопрос повис в густом воздухе, сплетенном из запаха сухих трав.

Белояр только хмыкнул.

— И не сомневался, — подмигнул хозяин. — Оттого-то и ведун из тебя хреновый, что вся мощь еще в руках, а не в голове… Передай князю, пусть точит мечи. И вспоминает Рюрика. Враги далеко, но их кони быстры. Придут вслед за черным снегом.

— Это как? — недоумевающе поднял глаза Белояр.

— Не знаю, — пожал плечами старик. — Боги не любят прямых слов, предпочитая туманить все, до чего могут дотянуться… Увидим — поймем. Уже не долго ждать. Не больше трех лун пройдет, как увидим отцов. Все…

— Даже ты? Слезешь с горы?

— Когда похоронишь внуков и будешь втолковывать правнуку, что тот тупее дубового бревна, вот тогда и поймешь, что больше нет нужды жить дальше… А еще передай князю, пусть не беспокоится за свою спину. Тот, кого числишь врагом, окажется другом. Уже изменен бег Времени, и это будет сделано еще не раз. Главное — это лишь на руку нашему князю и Киеву…

— Друзья, которых числим врагами? — переспросил Белояр. — Кто такие? Еще один новый народ? Неведомый? Тоже охотники до нашего меда?

— Ага. Неведомый, — старик согласился с таким видом, что и дураку было понятно, что Белояр ошибся. Сильно ошибся. — Большой такой народ. И косматый, хуже медведя. Но мед любят не меньше варягов, это ты тонко подметил…

— Ну? — нетерпение сквозило в каждом жесте князя. Он метался по тесным палатам словно плененный пардус, не находя себе места…

— Шкуру мну, о, Великий князь, — Белояр не утерпел, и не сумел удержать колкость… — Помнишь, где ржавеет твой меч, а, княже?

— Мой меч никогда не ржавеет! — гневно вскинулся князь. — Что сказал Старик?

— Не так уж много, — кротко улыбнулся ведун. — Что мы все умрем через две, может три луны. Если побежим, то чуть больше. Тебе этого хватит?

— Мы никогда не бегали от врагов! — ядовитой злости в княжьем голосе, плескалось столько, что хватило бы выморить весь Царьград с запасом. Еще и свеям осталось бы.

— Оставь крик дружине. Которую зиму мы пережили? Напомнить? Врагов тьма и тьма. Дикое поле рождает на нашу погибель злую саранчу, а царьградские базилевсы умело их направляют.

— Выжгем! — зло бросил князь. — Всему своё время.

Сильные пальцы комкали оксамитовое полотно скатерти. Потянули на себя… Грохот посыпавшейся посуды отрезвил. И князь расслышал самое главное, что зловредный ведун приберег напоследок.

«Выжгем, княже, как не выжечь? Но по-первости надо идти в древлянские леса. Не с мечом. С медом. Не воевать, а говорить».

Небо затянуло до самого виднокрая. А ветер все гнал и гнал тяжелые черные кучи, казалось, собирая их в неудержимом и ненужном старании со всего Света. На третий день сквозь прореху в броне туч выглянуло Солнце, но не успели люди вознести хвалу Яриле, как посыпался снег, укутывая землю белым ковром…

Двое сидели на верхней площадке сторожевой башенки. Резная крыша, крытая дранкой, была по самый верх засыпана снегом. Очень белым на фоне выдержанной древесины…

— Ждем пока почернеет?

— Накаркаешь, старый хрыч, молчи лучше.

— И накаркаю, я такой, — согласился Белояр. — Еще и не такое могу…

— Ох, и почему тебя не прибили в свое время? — потянулся всем телом князь. — Оставили бы где в поле, и все.

— Тебе приберегли на растерзание, о великий и мудрый! Решили, что Багрянородный подавится столь выдающимся человеком.

— Мудрый у нас ты, а я Великий. Потому самой судьбой обязан: впереди дружины, под красным стягом, на врага, и все такое…

— С мечом наперевес… — грустно протянул ведун.

— Именно так. На то и князь.

— Князь… — Белояр помолчал немного. — Что думаешь, о новых друзьях?

— Много думаю, — не стал прятать мысли Олег. — Но не в нашем положении отказываться от дружбы. Тем более, недорого и надежно. Эти не умеют обманывать. Тяжко им будет в человеческом мире…

— Тяжко, то верно.

На площадку опустилась тишина. Хлопья снега ложились беззвучно…

По скрипучей лестнице влетел запыхавшийся воин.

— Князь, прибыл гонец с дальней заставы, беда! Идет орда степняков! Без конца и края!

— Во, и чернеть сейчас начнет, однако! — ведун переглянулся с князем.

— Еще и скалишься, сволочь…

— Не замай топора, Вещий, а то последний умный человек на виднокрай окрест погибнет.

— Пошли, «последний умный человек»! — и князь первым побежал вниз, перепрыгивая за раз по нескольку ступеней.

От гонца не осталось ничего. Только оболочка храброго воина, твердившая заученные намертво слова. И все.

— Мара привела нашу смерть. Их не счесть. Под три тьмы степных. Не печенеги, новые. Оружны поголовно. И бронные зело. Мы погибли все. Я ушел один.

Ведун смотрел на белую голову воина, на трясущиеся руки, залитые кровью до плеч. И видел безумную сшибку сам-десять. И брызги крови на снегу, и погибших, что даже умирая, хватают врага, не пуская на родную землю…