— И их собеседник, с кем бы они не говорили, предложит им в следующий раз не выходить на солнце без шляпы. Даже если эти твои мифические поклонники и поверят, то больше никто. Да ладно тебе, — сказал я. — Взгляни на ситуацию разумно, Бога ради. Что, по-твоему, больший риск: исчезающе малый шанс напороться на психа, которому нравится твоя музыка или встреча со взводом солдат, когда мы завалим первую же аферу? Ну, пока нам везло, но если уж говорить об удаче, то дно кувшина уже начинает проглядывать. А помимо жульничества и твоих песен на кой хрен мы еще способны? Да ни на кой.

Он молчал очень долго. Потом он посмотрел мимо меня и сказал:

— Полагаю, — сказал он, — если я буду играть на арфе и притом не свои собственные сочинения — теперь, когда я определенно мертв, как ты говоришь — может быть, риск и вправду будет не слишком велик.

Я с облегчением вздохнул.

— Молодец, — сказал я. — Я был уверен, что мы в конце концов договоримся.

— И ведь в этом я действительно хорош, — продолжал он, и в голосе его, наконец, прозвучало что-то вроде радости. — Притом что игра на арфе сама по себе лучше, чем мошенничество.

Я улыбнулся.

— А также безопаснее.

— Да, уже безопаснее. И лучше сельского хозяйства, как ты указал.

— Очень многие вещи лучше сельского хозяйства, — сказал я. — Во всяком случае, работать можно в тепле; стол и ночлег бесплатно. Побьет любую профессию, если хочешь знать мое мнение: хоть строительство, хоть бочажное дело, хоть кузнечное, хоть рыболовство...

— Не говоря уж о радости, которое музыка приносит людям, — сказал он с воодушевлением. — Озаряет светом неуловимого счастья их унылую и ничтожную жизнь.

На этот счет я не был так уж уверен, но не хотел портить ему настроение.

— Мы уже много раз говорили, — сказал я. — Ты для этого рожден, и вот наконец ты получил свой шанс. Должно быть, ты взволнован. Знаешь, что? Это значит, что теперь ты более свободен, чем когда-либо раньше. Ну типа когда ты был императором Рима, то не мог по-настоящему заняться музыкой — да что говорить, тебя чуть не убили из-за нее. Говорю тебе, сегодня на самом деле первый день твоей жизни. Все, что было раньше — не более, чем время, растраченное на попытки быть кем-то еще.

— В такой формулировке звучит очень разумно, — сказал он. Тут он скорчил ужасную рожу, как будто вспомнил, что вчера у жены был день рождения. — Есть одна проблема.

— А? Какая еще?

— У меня нет арфы.

Вот об этом-то я и не подумал.

Проклятые музыканты. Для большинства профессионалов это не та проблема, от которой впадаешь в депрессию. Каменщик? Если вы приходите работать в каменоломню без собственных инструментов, вам выдадут и молот, и долото. Корабел? Нет проблем, возьмете, что требуется, у коллег, а когда заработаете немного бабок, сбегаете в кузницу и закажете собственный комплект или купите его, потолкавшись на аукционе. Инструменты, конечно, недешевы; дешевого вообще ничего не бывает, особенно если вы нищий. Но в любом ремесле, которое только приходит в голову, эту проблему можно обойти, и опытный ремесленник сталкивается с ней каждый день, но как-то справляется.

В смысле, в любом ремесле, кроме игры на арфе.

— Ладно, — сказал я. — Давай обдумаем это спокойно. Ты арфист. Откуда берутся арфы?

— Легко ответить: от изготовителя арф.

Я скорчил рожу.

— Да, — сказал я. — Но он не обрывает их с веток арфового дерева на восходе Плеяд. Он их делает. Ты сможешь сделать арфу? Не думаю, что это так уж сложно.

— Нет, — сказал он. — На самом деле это крайне сложно. Каждая деталь изготовляется по самым строгим правилам, или арфа будет звучать, как дерущиеся коты.

Я вздохнул.

— Понятно, — сказал я. — Хорошо, а сколько, в таком случае, они стоят?

Он пожал плечами.

— Понятия не имею, — сказал он. — Не покупал ни одной. Мне только надо было приказать кому-нибудь: неси арфу — и через несколько ударов сердца появлялась арфа на красной шелковой подушечке.

Да он издевался надо мной.

— Хорошо, — сказал я. — Но ты должен иметь хоть какое-то представление, сколько они стоили. Больше плуга? Меньше галеры?

— Понятия не имею. Пожалуйста, имей в виду: до того, как мы стали бродягами, я не знал, сколько стоит ломоть хлеба — чего уж там говорить об арфах? Цена войны в Вифинии, или гавань, или сапоги для двадцати тысяч пехотинцев — тут да, я могу назвать цену более или менее точно. Но подобные мелочи? Нет.

Какой-то идиотизм.

— Прекрасно, — сказал я. — Мы не можем изготовить арфу и, скорее всего, не можем ее купить. Остается кража, — я помедлил. — Мы можем ее украсть.

— Прекрасно. И у кого же ты планируешь украсть арфу?

Хороший вопрос. Не так много арф попадается бродяге на глаза в его повседневной жизни.

— Да, но мы же в Риме, — указал я. — Самом большом городе мира. Разумно предположить, что здесь больше арфистов на квадратный фут, чем где либо еще. Нам только надо найти, где зависают арфисты. Скорее всего, это рыночная площадь.

— Я не знаю, — он опять весь такой помрачнел. — Я думал, что самая суть этой идеи заключается в том, что мы больше не будем занимать ничем подобным.

— Самый последний раз, — сказал я.

— Нет.

— Прекрасно, — я пожал плечами. — Тогда, чтобы заработать на жизнь, тебе придется не играть на арфе, а петь. По мне так что в лоб, что по лбу.

В общем, мы пошли воровать арфу. Понятно, звучит так, как будто это такое простое дело, что требуется только решимость его совершить. В конце концов, стоит подумать о достижениях человечества за несколько сотен лет — о пирамидах, скажем, или об изготовлении стекла из песка — то кража арфы может показаться простейшей задачей для двух взрослых мужчин в погожий день. Ну, возможно, в Республике Платона и других подобных местах, где все устроено, как должно, и все служит на благо человека, дела именно так и обстоят. Что касается той задницы, в которой обретаются потомки Ромула, украсть арфу невероятно сложно. То есть, вы помните, наверное, старинные истории, в которых герой желает жениться на дочери злого царя, а злой царь дает ему три очевидно невыполнимых задания, с которыми тот справляется, даже не вспотев.

Это только показывает, насколько тупы были эти злые цари на самом деле. Вместо всей этой мороки с убийством драконов и доставкой трехногих псов из Нижнего Мира им всего-то и надо было приказать: иди и укради арфу — и самый везучий из героев имел бы небольшой шанс умереть от старости холостяком. Ну, мы в конце концов нашли несколько арфистов — обойдя сотню площадей, храмов и прочих мест, где собираются наемные работники в поисках работы — где-то с десяток, если быть точным, а также двадцать с лишним флейтисток, восемь или девять барабанщиков и двух киликийцев довольно опасного вида, которые умели создавать шум с помощью колокольцев. Предположительно, все они ждали нанимателя, хотя никакой спешки и не выказывали; не то что бедолаги на ярмарках наемных работников. Эти ярмарки во времена моего детства люди предпочитали обходить по дуге, чтобы избежать встречи с тридцатью или сорока печальными мужиками, которые всей толпой наваливались на всякого, кто казался способным доверить самому достойному рытье канав. Возможно, это чисто музыкантское, я не знаю; в общем, они валялись на мощеном дворе храма Юноны-на-Субуре, пуская по кругу кувшины с зуборастворителем и расчесывая друг другу волосы. Когда мы пересекли двор и уселись на ступенях храма, некоторые повернулись и улыбнулись нам, а остальные вообще проигнорировали наше появление.

Думаю, по нашему виду они смогли предположить, что мы не наниматели, и классифицировали нас как собратьев-песнопевцев или бездельников широкой квалификации.

Опознать арфистов было нетрудно, поскольку у них были арфы.

К несчастью, задача отделения арф от арфистов выглядела совершенно невозможной. Прежде всего, какими бы беззаботными и богемными они не выглядели, каждый из них держал свою прелесть поближе к телу — либо под мышкой, либо между коленями, не оставляя ни малейшего шанса просто прихватить ее на отрыв. Даже имей мы бронзовые яйца и решись на такое, мы убежали бы не более, чем на пару шагов, потому что музыканты кучковались так плотно, что и совершенно невинному человеку протолкаться сквозь них было непросто. Луций Домиций взглянул на меня и вздохнул, и мы как раз собирались удалиться, когда заметили игру в кости.