— Ты не представляешь, — сказал Луций Домиций, делая шаг в сторону как раз вовремя, чтобы избежать встречи с коровьей лепешкой, — как прекрасно я себя чувствую, снова оказавшись здесь. Все то время, которое я провел вдали, пытаясь не думать о городе, я беспрерывно врал сам себе: не так уж он и крут, все большие города на одно лицо и тому подобная чепуха — и вот я снова здесь. Это все равно как после десятилетней слепоты получить назад способность видеть. Это поразительно, просто поразительно. Я чувствую, что снова стал собой.
Черепица сорвалась с крыши и плюхнулась в жижу в нескольких шагах позади, уделав наши спины массой, о составе которой я бы предпочел ничего не знать. Если бы мне пришлось поселиться в Риме на сколько-нибудь долгий срок, то первым делом (и имея деньги) я бы пошел и купил себе надежный, хорошо подбитый шлем армейского образца, чтобы уберечь свои небольшие мозги от всей той дряни, которая здесь беспрерывно валится с высоты.
— Чудесно, — проворчал я. — Вот уж воистину — пока ты счастлив, только это и имеет значение.
Зря только воздух тратил, конечно же. За свою жизнь я уяснил одну вещь: нет смысле пытаться вбить хоть толику здравого смысла в голову влюбленного; а Луций Домиций был по уши влюблен в Зловонный Град, что было видно хотя бы по тому, как он плелся по улице с открытым ртом. Полное безумие, конечно, но такова любовь. Лично я всегда считал, что это вообще скверное занятие, но знаю, что многие со мной в этом не согласятся.
— Когда ты закончишь слюни распускать, — продолжал я, — может, поделишься мыслишками о том, где бы нам пожрать раздобыть и о прочих таких мелочах. Я знаю, я просто старый брюзга, но факт остается фактом — денег у нас никаких и...
Я оборвал себя на полуслове. Луций Домиций этого не заметил, конечно, потому что он вообще ни слова не слышал с тех пор, как мы миновали городские ворота, и не было никакого смысла пытаться привлечь его внимание к тому, что я только что видел.
Кроме того, я и сам был не уверен, что видел. Всего лишь случайный взгляд сквозь тесное переплетение рук, голов и плеч; я легко мог ошибиться. Я решил держать рот на замке и прежде чем разевать его, сперва убедиться во всем.
Если и есть вещи похуже, чем ошибка, то в первую очередь это правота; потому что через некоторое время, когда я уже убедил себя, что брежу, я снова его увидел, и на этот раз узнал безо всяких сомнений. У меня хорошая память на лица и ошибки быть не могло — это был тот же самый человек.
— Эй, — сказал я, хватая Луция Домиция за плечо и встряхивая. Он остановился, будто спал на ходу и вдруг проснулся, и уставился на меня.
— Чего? — сказал он.
— Плохие новости, сказал я. — За нами следят.
Он нахмурился.
— Чепуха, — сказал он. — Это же толпа. Наверное, ты просто увидел кого-то, кто идет в одном с нами направлении, вот и все.
— Не все так просто, — сказал я. — Понимаешь, я его откуда-то знаю.
— Что ж, это возможно. Ты же все-таки прожил здесь несколько лет. Наверное, какой-то лавочник, у которого ты что-нибудь покупал.
— О нет, — сказал я. — Я вспомнил, где его видел.
И я рассказал Луцию Домицию о своем прибытии в Остию и о добром господине, который дал мне денарий.
— Это он? — Луций Домиций нахмурился. — Думаешь, это его ты только что видел?
— Я не думаю, что это он, я знаю. Я никогда не забываю лиц, и тебе это известно. Основной инстинкт выживания в нашей профессии.
Луций Домиций, казалось, не был убежден.
— Ладно, — сказал он. — Предположим для простоты, что это тот же парень. Итак, какое объяснение более разумно: он шел по твоему следу до самой латифундии Гнатона, а оттуда — до города; это простое совпадение и ему нет до нас никакого дела? Если бы тебе надо было сделать ставку, на какое из них ты бы поставил?
— Я не верю в совпадение, — сказал я ему. — Это у меня религиозное. Вот что я тебе скажу: а почему бы нам не сховаться в переулке и не посмотреть, стряхнется ли ублюдок с хвоста? То есть если это просто случайный попутчик, то вреда не будет. А если он и в самом деле следит за нами...
— Проклятье! — Луций Домиций остановился, как вкопанный, будто увидел приведение или жену с лучшим другом, развлекавших друг друга в подворотне. — Гален, что это, мать его, такое?!
Он указывал пальцем, но будь я проклят, если мог понять, на что. Я посмотрел, но не увидел ничего, кроме каких-то старых зданий.
— Что стряслось? — спросил я.
— Да вон же! — он тыкал пальцем и орал так громко, что люди стали оборачиваться. — Его нет, а вместо него торчит вот это!
Я вздохнул.
— Хорошо, — сказал я. — Объясни. В чем, собственно, дело? И ради всего святого, потише и перестань размахивать руками.
— Дворец, — сказал он совершенно потрясенным голосом, едва не плача. — Дворец. Мой дворец, мой Золотой Дом. Он исчез.
— Херня, — сказал я. — Он же такого размера, двадцать лет только камень вывозить.
— Ты ослеп? Сам посмотри!
По правде говоря, я и не заметил, что мы уже в той части города. Но я огляделся кругом, сверился с ориентирами — Большой Цирк в отдалении на юго-западе, храм Клавдия слева от нас, Эсквилин вдали справа, Целий позади — все это означало, что Золотой Дом должен быть прямо перед нами, руку протяни. Но нет — вместо него была здоровенная круглая хрень, похожая на стопку сыров.
— Ты прав, — сказал я. — Он исчез. И этой шляпной коробки в наше время не было.
Тут кто-то прокашлялся у нас за спиной и мы развернулись так резво, будто нас в задницу ткнули раскаленной кочергой. Это был он. Низенький, круглый мужик с лысой головой и клочковатой белой бородой. Лицо как полная луна, нос — как пятачок. Мой благодетель из Остии.
— Извините меня, господа, — сказал он, — но я случайно вас подслушал. Я прав или мне только показалось, что вы недавно в городе?
Я таращился на него, будто он был горгоной. Разумеется, Луций Домиций никогда его не видел и не подозревал, что здесь что-то не так. Он кивнул и сказал:
— Да. Ну, мы здесь не в первый раз, но давно не приезжали.
— Понятно. Очень давно, как мне показалось.
— Двенадцать лет, — быстро сказал Луций Домиций. — Что случилось с Золотым Домом?
Толстячок улыбнулся.
— Снесен, — сказал он. — Одно из первых деяний Веспасиана, уж очень он был непопулярен. Напоминал, видите ли, людям о Нероне.
— Ох, — у Луция Домиция был такой вид, будто он узнал о смерти лучшего друга. — Правильно сделали. Денег в него было вбухано — типично для этого ублюдка Нерона, — он покачал головой, но не думаю, что кого-то обманул. — А что, эээ... за круглое здание?
— Вот это? — толстячок продолжал улыбаться. — Вы действительно отстали от времени. Это великий дар Веспасиана народу Рима, — продолжал он. — Я поражен, что вы о нем не слышали. Это величайшая спортивная арена в мире. Колизей — разумеется, вы слышали о нем.
— Ах, это он, — сказал я, собираясь обратно со щелчком, который можно было расслышать в Неаполе. — Какой я дурак, ну конечно, теперь я вспомнил. О нем повсюду говорят. Никто не говорит ни о чем другом, даже в Бактрии.
— Бактрия? — толстячок вздернул бровь. — Силы благие, что вы там делали?
— О, в основном торговали, — сказал я. — Чудесное место, но очень жаркое. Значит, это и есть Колосей? Я часто гадал, как же он выглядит.
— Колизей, — поправил меня толстячок с улыбочкой, которая мне не понравилась. — Действительно, стоит на него посмотреть, не правда ли? А прямо под ним Тит собирается выстроить новые бани, которые тоже обещают стать удивительным зрелищем. Просто поразительно, как быстро удалось трансформировать облик целого квартала.
— Фантастика, — пробормотал я. — В каком-то смысле это врачевание ран. Очень символично.
— Именно, — сказал толстячок. — Ну что ж, коль скоро вы в Риме чужаки, не желаете ли осмотреть новые достопримечательности? У меня выдался свободный часок или около того, и я бы с превеликим удовольствием...
— Нет! — тявкнул я. — Спасибо, но на самом деле мы немного спешим. Деловая встреча, — продолжал я. — На форуме, и мы уже опаздываем. Очень мило с твоей стороны предложить, но нам лучше поторопиться.
