Стоит немного отойти от доков, и Остия оказывается небольшим городком. Все около часа пути — и вы уже среди возделываемых полей. Как только свежий воздух утишил похмелье, а прогулка уняла боль в конечностях, я понял, что первый раз в жизни принял правильное решение. На другой стороне дороги я видел людей, которые работали в спокойном, неспешном, основательном темпе, в который попадаешь, едва оставив город позади. Время от времени мимо проезжали телеги, тяжело нагруженные зеленью, фруктами или амфорами с вином — все это отправлялось в ненасытное чрево Рима. Ха, подумал я, какая жалкая участь: миллионы людей, неспособные даже прокормиться самостоятельно, должны платить за еду. К черту все это, подумал я. Впереди радость сельского труда. Вы просто бросаете, что надо, в землю и уходите прочь, а когда возвращаетесь, целые горы вкусной еды только и ждут, чтобы их собрали и отвезли домой.

Всю дорогу я высматривал деревню или большую усадьбу, в общем, что-нибудь, где бы я мог попроситься на работу. Конечно, я знал, что Италия отличается от наших мест. Я слышал об этом много раз — о том, что мелкие землевладельцы или призывались в армию, или разорялись из-за огромных, возделываемых рабами латифундий богатых сенаторов. Ага, думал я, конечно; все это рассказывали отставные солдаты и другие бездельники, народ, который ни дня в своей жизни не работал по-настоящему. Если такие лишались семейного надела, то только из-за собственной безрукости. Тут должно быть множество настоящих земледельцев, людей, которые едят то, что выращивают и выращивают то, что едят. Невозможно взять и смести их всех с лица земли, и рано или поздно я найду одного такого и получу у него работу. А даже если и нет, то всем этим богачам-землевладельцам in absentia нужны рабочие руки, а парни в полях, которых я видел с дороги, вовсе не походили на рабов. Я не видел цепей или надсмотрщиков с бичами, только мужиков в домотканых туниках и широких кожаных шляпах, спокойно выполняющих ту работу, какую уж там они выполняли.

Так я все шел и шел, но не находил ни деревни, ни усадьбы, а только все больше полей. Ни коровника, ни сеновала — определенно, я как-то ухитрился заблудиться. Поэтому я решил кого-нибудь спросить.

Первый человек, которого я увидел после этого, стоял, облокотившись на двузубую мотыгу и переводя дух. Он вполне мог бы быть моим соседом из Филы — тощий, жилистый парень с большими шишковатыми руками и отстраненным взглядом. — С добрым утром, — окликнул я его.

Он повернул голову и посмотрел на меня.

— Мпфм, — сказал он.

— Прекрасный день, — сказал я. Не стоит торопить события, когда вы говорите с деревенскими.

— Мм, — он, не моргая, уставился на меня, как на тяжелый случай серой гнили.

— Неплохо потрудился, — сказал я, махнув в сторону пяти аккуратных рядов перевернутой земли.

— Мм, — он слегка нахмурился, но я не беспокоился. Тут как с лошадьми или кошками — сперва требуется завоевать доверие.

— Ну, — сказал я. — Значит, это твой надел?

Некоторое время он не двигался. Затем покачал головой.

— Понятно, — сказал я. — Арендатор, значит?

Он опять покачал головой. Таковы уж эти италийцы — далеко не столь прямолинейные ребята, как мы, греки. Но все равно соль земли.

— Я просто спрашиваю, — продолжал я, — потому что как раз ищу какую-нибудь работу. Есть что-нибудь в ваших местах, не знаешь?

Он надолго задумался.

— Мфм, — сказал он наконец, и когда я уже решил уточнить, было ли это мфм-да или мфм-нет, вдруг добавил. — Думаю, да. А чего умеешь?

Я пожал плечами.

— О, я к чему угодно приспособлен. Так куда мне идти? — италийцы, конечно, соль земли, но тупые, как куча навоза. — К кому мне обратиться? Управляющий, десятник, кто угодно.

Он дернул головой куда-то в сторону.

— Попробуй в доме, — сказал он.

— Хорошо, так и сделаю, спасибо, — я помедлил, на случай, если он все-таки собирается сказать что-нибудь полезное. Без шансов. — Так где мне искать дом?

— От там, — ответил он, снова дернув головой.

— Прошу прощения?

Он нахмурился.

— От там, — повторил он. — А потом вдоль. Большой дом, заметишь.

И действительно, я без проблем отыскал большой дом, главным образом потому, что это был единственный дом, какой мне попался с тех пор, как я оставил Остию. Дом, возможно, не самое подходящее слово. Он был обширнее многих деревень, какие я видел, и больше всего напоминал военный лагерь. Здоровенные бараки, рядом такие же амбары и сараи; собственная водяная мельница и огромная кузница. Собственно дом оказался одним из самых маленьких строений. Вид он имел странный — старомодный и одновременно новехонький.

Что было хорошо, так это что кругом сновали люди. Я остановил человека, который брел мимо, тыкая мула в ребра палкой, и спросил, где мне найти управляющего. Он пожал плечами.

— Хрен знает, — сказал он. — Лучше всего сходи в длинный амбар и спроси там.

Мужик в длинном амбаре отправил меня в давильню. Мужик в давильне предположил, что управляющий может быть в конюшнях. Тщедушный мужичонка в конюшнях сообщил, что видел управляющего вот только что выходящим с мельницы и направлялся он, надо полагать, на склад инвентаря. Два мужика на складе инвентаря только молча уставились на меня. Когда я возвращался через двор, кто-то заорал на меня сзади и я повернулся, чтобы посмотреть, кто орет.

— Ты, — сказал этот человек. — Я тебя не знаю. Ты чего тут шляешься?

Это был невысокий мужик, поперек себя шире, без шеи и с плечами, что твои два поросенка. Отставной сержант — их ни с кем не спутаешь.

— Прошу прощения, — сказал я. — Я ищу управляющего.

— Я управляющий. Чего надо?

Сойдет за хорошее начало, что скажете?

— Я ищу работу.

— Ты? — он переспросил таким тоном, будто я отвесил несмешную шутку. — Ты вроде не местный, а?

— Нет, — признал я.

— Да уж вижу, что нет. И откуда же ты? С виду похож на грека.

— Верно, — сказал я. — Вообще я из Неаполя, какое-то время провел в Азии...

Он нахмурился, и мне показалось, что его не интересует моя история, что избавляло меня от необходимости ее сочинять.

— И что ты делаешь в здешних местах?

Это был простой вопрос.

— Ищу работу, — сказал я.

— Вольноотпущенник?

— Свободный, — ответил я быстро. — Вырос на ферме, — добавил я. — Вряд ли тут найдется работа, которую я не знаю.

— Ничего себе, — он нахмурился еще сильнее, так что его брови едва не сошлись на переносице. — Ну, обычно мы не берем кого попало.

Слово «обычно» звучало обнадеживающе — значит, бывают и исключения. Я не разевал рта и позволил ему продолжить.

— Однако, — сказал он, — вышло так, что сейчас нам не помешают лишние руки, из-за этого... — он оборвал себя и вздернул голову на греческий манер. — Ладно, давай. Двигай к баракам, найди Сира, начальника. Он скажет тебе, что делать.

В общем, меня приняли. Кроме того, из того, как он прервал речь и общей нервозности поведения, я заподозрил, что происходит что-то необычное. Надо было идти в бараки и найти Сира, который был либо вольноотпущенником, либо рабом — этим именем римляне называли сирийцев из-за неспособности произнести их настоящие имена. Не могу сказать, что виню их за это. Сирийские имена звучат так, как будто тебе в нос засунули пригоршню мокрой травы.

В общем, я пошел искать Сира, и какой-то одноглазый парень сказал, что здесь его нет, и спросил, чего мне от него надо, а я объяснил, и он сказал, ну ты и дурак, возьми одеяло из кучи в углу, суп в большом котле. Услышать про суп было приятно, потому что с самого корабля я ничего не ел, если не считать закуски, купленной за денарий доброго человека; насколько я мог припомнить, с ней я расстался где-то между таверной и храмом. Суп, однако, оказался не так и хорош. На самом деле это был очень скверный суп — вода с тонкой пленкой жира на поверхности. Тем не менее, это лучше, чем ничего, поэтому я выхлебал столько, сколько влезло, прихватил одеяло (старое и истрепанное по краям), присел в углу и стал дожидаться продолжения.