Юноша издал вопль, как молодой индеец, и, не теряя ни минуты, исполнил приказание своего отца, потому что ему самому хотелось испытать себя в борьбе с кровожадными дикарями.

В то время как он умчался что было духу, отец его продолжал отдавать приказания с привычной решимостью: он велел созвать все мужское население крепости и объявить им, что они все должны сойтись с ним на броде через Кентукки. В случае, если они там не встретятся с ним, они должны идти за ним туда, где индейцев особенно много.

— А теперь, — крикнул он окружавшим его людям, — ура! Где ваши ружья, лошади, ножи и томагавки? Где Джон, трубач? Он должен протрубить веселый военный марш, и тогда мы отправимся на дикарей, которые угрожают опасностью нашим матерям, женам и детям. Тот, кто через двадцать пять минут еще не будет сидеть верхом на лошади, величайший негодяй и хуже всякого краснокожего индейца. Вперед, дети, и да здравствует Кентукки!

Огонь, воодушевлявший почтенного начальника, моментально передался собравшимся людям.

Через несколько минут в мирной колонии раздалось бряцание оружия, топот копыт и воинственные кличи. Оседлывали лошадей, пробовали ружья, точили ножи и сабли, и все наперебой старались как можно скорее исполнить приказание храброго полковника Бруце.

Новое известие не оставило безразличным и Роланда Форрестера. При таких обстоятельствах ему и в голову не могло прийти рассчитывать на обещанные проводы, он понял, что ему нужно надеяться только на свои собственные силы и сообразительность. Теперь он сожалел, что отстал от своих спутников и пожелал как можно скорее догнать их. Он надеялся, что под их охраной путешествие его будет менее опасно, чем путешествие в одиночку; он был уверен, что защита понадобится, так как индейцы, по своему военному обычаю, делились на мелкие отряды и рассыпались по всей стране.

Роланд сказал полковнику о своем намерении тотчас же отправиться в путь, так как дождь перестал и тучи рассеялись.

— Так вы хотите нас покинуть? — спросил полковник. — Я думал, что вы выступите с нами в поход и дадите почувствовать индейцам свою силу. Но нет, будет действительно лучше, если вы присоединитесь к вашим спутникам. Предупредите их об угрожающей опасности и, если в вашем отряде есть храбрые люди, вернись с ними и присоединитесь к нам для борьбы с краснокожими.

— Конечно, я не буду удерживать их, если они захотят участвовать в сражении, — сказал Роланд. — А чтобы иметь возможность поскорее вернуться, я сейчас же отправляюсь в путь.

— Но как же быть с проводами, которые мы вам обещали, капитан? — спросил полковник Бруце, немного смущенный. — Вы видите, как сложились обстоятельства…

— Конечно, я и не помышляю о том, чтобы уменьшить ваши силы, необходимые для борьбы, — возразил Роланд. — Мне довольно и одного проводника, я буду очень рад, если вы мне его дадите.

— Он вам и не нужен, капитан, нельзя не найти дороги к верхнему броду.

— Верхнему броду? — спросил Роланд, который вдруг вспомнил свой сон. — Разве есть и нижний брод?

— Да, есть, но там неудобно переправляться, — ответил Бруце. — Кроме того, это место избегают с тех пор, как дикари убили там Джона Асбурна и скальпировали всех членов его семейства. Там делается как-то жутко, в особенности потому, что там много мест, удобных для засады. Поезжайте, капитан, и не беспокойтесь о дороге. Часа через полтора вы достигнете бука, расщепленного молнией, а еще часа через два догоните ваших спутников. Да, да, тропинка широкая и открытая, и проводник был бы вам только лишней обузой.

Капитан, однако, не согласился с последними доводами полковника; ради сестры он боялся сбиться с дороги. Полковнику пришлось исполнить его убедительную просьбу. Он приказал одному из своих подчиненных проводить капитана до брода. Человек этот повиновался с явной неохотой, и через несколько минут Роланд пустился в путь со своими спутниками. Прощание с полковником и его семейством было недолгим: всем не хотелось терять время на лишние разговоры.

Полковник Бруце проводил гостей за ворота, пожал капитану и Эдите руки и обещал им верную и скорую помощь, если бы с ними случилось несчастье в дороге. Потом он распрощался с ними, и брат с сестрой быстро направились к тенистому, таинственному и молчаливому девственному лесу в сопровождении негра и недовольного проводника.

Солнце ярко светило на голубом небе; вершины деревьев тихо покачивались от легкого ветра. Хорошая погода благотворно повлияла на Роланда, который ехал с веселым, беззаботным видом, разговаривая с сестрой. Было что-то торжественное во всем, окружавшем спутников; эта торжественность была способна настроить их на серьезный лад. Девственный лес, под сенью которого они находились, носил тот величественный и мрачный характер, который придает ему богатая растительность, покрывающая плодородную почву на западе, особенно вблизи рек.

Дубы, ильмы, буковые деревья и орешник гордо поднимали к небу свои могучие стволы, раскинув во все стороны пышные ветви и образуя темно-зеленый балдахин. Огромные деревья стояли тесно, образуя арки и своды, через которые в течение нескольких столетий не проникал ни один солнечный луч. Их корни, скрытые под пышной порослью и под тростником, который образовывал непроходимые изгороди, виднелись только там, где лес прерывался прогалинами, на которых виднелись упавшие стволы и побеги гигантских вьющихся растений, спускавшихся, как канаты, с ветвей до земли, тогда как их роскошные вершины сливались в одну темную массу с зеленым сводом, вокруг которого в вышине они обвивались. Эти огромные, тенистые прогалины сильно действовали на воображение путешественника и порождали в душе смутное чувство одиночества и покинутости. Чувства эти были бы не так сильны, если бы взор человека не наталкивался на густую стену непроницаемой зеленой листвы.

Дорога, которая вела наших путешественников по этой безмолвной, дикой стране, представляла собой обыкновенную тропинку, границы которой были отмечены звездами, т. е. отметками топора на деревьях. В тех местах, где возвышался тростник и виднелась густая поросль, была прорублена узкая дорожка, по которой едва могли проехать два всадника рядом.

Несмотря на это, путешественники быстро и весело продвигались вперед, но чем дальше они проникали в глубь девственного леса, тем чаще дорогу им преграждали лужи и топкие места, образовавшиеся вследствие дождей. Это обстоятельство вызывало чувство тревоги у капитана Форрестера, который опасался, что ему придется пробыть в дороге дольше, чем он рассчитывал. Но так как он все еще мог различать следы своих спутников, уехавших утром вперед, он старался подавить в себе все возраставшее чувство беспокойства и надеялся, что до наступления темноты достигнет переправы и догонит дожидавшихся его товарищей. Самое же большое опасение вызывал у капитана проводник, который с самого начала выказал крайнее недовольство приказанием полковника Бруце и ехал хмурый и молчаливый, совершенно не обращая внимания на попытки Роланда привести его в лучшее расположение духа. Он не изъявлял ни малейшего желания поддерживать разговор и коротко отвечал на все вопросы суровым, не располагающим к беседе тоном.

Часа через два после отъезда из крепости путешественники достигли болота, которое было значительно шире и глубже встречавшихся раньше. Роланд, беспокоясь о своей сестре Эдите, какое-то мгновение колебался, прежде чем пустить лошадь вперед, и эта короткая остановка вызвала у проводника такое грубое восклицание, что Роланд возмутился. Но он все-таки промолчал и только тогда обратился к проводнику, когда тот не пожелал помочь Эдите перебраться через небезопасное место, которое его сестра преодолела исключительно с помощью негра Цезаря.

— Друг мой, — сказал он ему, — жили ли вы когда-нибудь в такой стране, где вежливость по отношению к гостям и уважение к женщине составляют непременные качества всякого мужчины?