В ту минуту, когда он это говорил, за скалой залаяла собака, и странная фигура Эгеде Вингеборга показалась у входа. Молча, как тень, скользнул он мимо Стуре и в один миг схватил длинной рукой Мортуно за горло, прежде чем тот успел встать на ноги. Все это произошло так быстро и неожиданно, что Стуре только тогда опомнился, когда Вингеборг выхватил свой длинный нож из-за пояса и хотел его всадить Мортуно в горло. Но Стуре подскочил к ним и изо всей силы оттолкнул квена от его жертвы. Только, когда Мортуно почувствовал себя на свободе, он испустил крик страха, ужаса и гнева, схватил свое ружье и в один прыжок был за соседним обломком скалы, откуда прицелился в Вингеборга.

— Зачем вы мне помешали? — закричал Эгеде, едва сдерживая свой гнев. — Вот так прекрасная благодарность человеку, который вызвался отыскать вас в такую погоду, потому что госпожа Ильда о вас беспокоилась.

— Благодарю вас от всего сердца, что вы взялись отыскать меня, — отвечал Стуре, — но вам не удастся совершить убийства, пока я могу этому помешать. Если вы имеете что-нибудь против лапландца, вы можете на него жаловаться; он такой же человек, как и вы, а закон для всех один.

— Человек! — воскликнул квен. — Это лапландец, животное, а не человек. Выходи из-за угла, вор, я тебе сверну шею и ощиплю, как кайру.

Конечно, Мортуно не последовал этому совету; напротив, присел ниже и не спускал пальца с курка.

— Что он за дурак, чтобы послушать вас!

— Хорошо, пусть он идет со мною, — сказал Вингеборг, — мы все пойдем. Я его обвиню перед писцом, так как вы это находите нужным. Отнимите же у этого труса его ружье, а потом мы свяжем ему руки.

— И в этом я не могу вам помочь, — отвечал Стуре, — потому что Мортуно сделал мне добро. Без него я блуждал бы и теперь среди снежной метели, а, может быть, и совсем бы погиб. Я разделил с ним свою пищу и питье. Не горячитесь, Эгеде Вингеборг, лучше сядьте с нами и согрейтесь глотком вина.

— А! — кричал Эгеде злобно, не обращая внимания на протянутый кубок, — вы не хотите помочь мне поймать этого мошенника, который причинил столько оскорблений моему господину и едва не убил Олафа Вейганда. Ну, я расскажу, где и как я с вами встретился. Я бы лучше пролежал на десять футов в снегу, чем пробыть час в таком обществе и пировать с лапландцем! Фу!..

Он ушел с угрозами и проклятиями, и никто его не окликнул. Стуре был вне себя от гнева, когда думал о том, что теперь этот жалкий малый о нем расскажет. Мортуно положил свое ружье, когда убедился, что квен больше не вернется, и приблизился к датчанину. Он бросился перед ним на колени, схватил руку своего защитника и поднес ее к своим губам.

— Это что значит? — воскликнул Стуре, выходя из своего раздумья.

— О, дай мне, господин мой, дай мне… — и в темных глазах его светилась благодарность, которая смягчила черты его лица и сделала их приветливее. — Ты добр и честен! Что только Мортуно может сделать, он сделает.

— Я бы был очень доволен, мой бедный Мортуно, — отвечал снисходительно Стуре, — если бы ты мог дать хорошую погоду, чтобы нас не засыпало снегом.

— Не заботься, господин, — отвечал Мортуно, вскакивая, — снег будет идти не долго, и если ты хочешь, мы сейчас двинемся в путь, я тебя доведу. Снежные метели носятся только по фиельдам, а в долину они не проникают. Через несколько дней снег обратится в воду, часто он стаивает в несколько часов. Еще много недель у нас будет теплая погода. Ты увидишь, что в зеленом Бальсфиорде никто и не знает о снежной вьюге.

Быстро подошел он к лошади, оседлал ее, упаковал провизию, и через несколько минут все было готово к отъезду. Они тотчас же двинулись в путь. Через полчаса ветер стал стихать, снежная метель уменьшилась, как предсказал Мортуно. Путешествие пошло быстрее и с большими удобствами. Они были уже несколько часов в дороге, когда проводник показал на что-то видневшееся сквозь колеблющийся над равниной туман.

— Вот и Бальсфиорд, вон он там лежит, это ваше владение, господин, там вы можете сидеть и ловить рыбу, а нам предоставьте спокойно пасти на горах наших оленей.

Стуре посмотрел вниз на долину, расстилавшуюся перед ним, и действительно, увидел зеленеющие берега Бальсфиорда. Невдалеке рассмотрел он свой дом, освещенный пробившимися сквозь тучи лучами солнца.

— Благодарю тебя, добрый Мортуно, за твою помощь! Прошу тебя, проводи меня до дома и отдохни у меня.

Лапландец покачал головой.

— Не бойся Олафа, — возразил Стуре, — я тебя помирю с ним.

— Ты не можешь сделать, чтобы он дал мне руку, да я этого и не хочу. Прощай! Мортуно не забудет тебя.

С этими словами он прыгнул в туман, не откликаясь более на зов Стуре.

Стуре нашел при своем возвращении, что Олаф прилежно работал. Амбар был достроен, дом прибран, товары и припасы были приведены в порядок. Остальной дрянью, как называл Олаф, он не занимался. Стуре смеялся над этим. Когда он осмотрел работы, то заметил, что в его отсутствие они не подвинулись вперед. Лесопильная мельница не была готова; только когда он сам взялся за дело и стал работать с утра до вечера, ему удалось направить дело, как следует. Благодаря искусству в механике, он нашел возможность устроить свою мельницу гораздо целесообразнее, чем обыкновенно это здесь делалось. Норвежские рабочие сначала смеялись над умным датчанином, но теперь с недоверчивым удивлением увидели, что блок мог двигать пилу взад и вперед, и что хорошо установленным зубчатым колесом можно поднять и повернуть больше, чем могут это сделать двенадцать человек.

Этот успех возбудил в Стуре самые радостные надежды. Через неделю со множеством планов в голове он возвращался с прогулки по своему маленькому владению и увидел у дверей своего дома Гельгештада, Павла Петерсена и Эгеде, только что подъехавших верхом. Стуре поспешил навстречу гостям и радушно, вместе с Олафом, вышедшим на крыльцо, приветствовал их.

— Это прекрасно, господин Гельгештад, что вы так скоро посетили меня в Бальсфиорде; благодарю вас за это, — сказал Стуре. — Сядьте, пожалуйста, я посмотрю, что у меня есть дома.

Приезжие болтали с Олафом, когда вошла служанка и поставила на стол остатки бараньего окорока и краюху черного хлеба. Стуре, вошедший вслед за девушкой, извинился с некоторым смущением, что не может больше ничего предложить.

— Удивительно! — воскликнул, смеясь, Гельгештад. — У вас тут довольно дичи, и море полно рыбы, а, между тем, ваша кухня так бедна.

— Право, — отвечал Генрих, — я это время мало заботился о своем столе, да и Олаф не напоминал мне об этом. Оба мы работали с утра до вечера, не думая об охоте и о рыбной ловле.

Гости сели без церемонии за стол и, справившись с мясом, принялись за хлеб.

— Значит, у вас нет масла в доме? — спросил купец.

Стуре должен был сознаться, что нет.

— И ни куска сыра, — прибавил Павел не без иронии.

Ничего подобного не оказалось.

— Эге! — воскликнул писец со смехом. — Что же вы не попросили у вашего доброго друга, Мортуно, лапландского сыра, когда вы сидели с ним вместе под скалой? Господин Стуре ничего не принес тебе, Олаф?

— Что же ему было принести?

— Ну, может быть, новую шляпу вместо твоей простреленной. Мортуно, ведь, очень вежливый господин!

— Я его проучу, — сказал Олаф с угрозой.

— Он может себя считать счастливым, что нашел такого великодушного друга. Вингеборг до сих пор не может этого забыть.

— Ну-у, — вмешался Гельгештад, — ваше поведение, господин Стуре, всем нам не особенно-то понравилось. Могли бы не защищать этого мошенника, по крайней мере, ради Олафа.

— Разве ты ничего этого не знаешь? — спросил Павел у норвежца.

Олаф отрицательно покачал головой.

— Вы должны понять, — продолжал купец, — что теперь самое время подать пример. Эта сволочь день ото дня становится нахальнее и своевольнее. На лапландцев отовсюду приходят жалобы. В Маурзунде они жестоко избили ненавистного им человека; у одного рыбака подожгли дом, всюду происходят неслыханные воровства; и всю эту похлебку заварил нам колдун Афрайя, а Мортуно — его первый помощник. Для примера надо его наказать, тогда они опять станут кроткими. Мортуно посягал на жизнь Олафа, уже ради этого вам следовало его поймать, а не способствовать его бегству.