Ошибка канцлера в этой предварительной беседе заключалась в том, что он ознакомил своего собеседника не только с законопроектом, но и с теми сокращениями, которые он желал в нем произвести. Если бы он положил в основу переговоров законопроект в его первоначальном виде, то мы имели бы в руках гораздо больше объектов для компенсации. Напротив, в угоду своему миролюбию Бетмам счел благоразумным в разговоре с англичанином несколько отступить от позиции официальных представителей германской обороны – «людей флота».

Такая тактика произвела на Холдена прекрасное впечатление, облегчила ему задачу усиления раскола в германском правительстве, на который ему указал сам канцлер, и дала ему возможность выдумать «военную партию», против которой приходилось будто бы бороться канцлеру.

9 февраля Холден был принят кайзером, пожелавшим принять участие в беседе, в которой первоначально должны были участвовать только Холден и я.

Перед аудиенцией состоялся завтрак, на котором присутствовал также и канцлер. За завтраком о политике не говорили, но атмосфера была довольно напряженная. При своем появлении канцлер попросил меня не заговаривать первым о соотношении морских сил, равном 2:3. Чем объяснялось это желание, я не знаю; возможно, что он считал его еще недостаточно выгодным для Англии. Вообще же канцлер не осведомил меня о ходе переговоров и, в частности, о формуле нейтралитета, а во время последовавшей затем аудиенции, перед началом которой Бетман удалился, я отчасти играл роль простого свидетеля, так как кайзер сам вел беседу.

В начале беседы Холден заявил, что говорит от имени британского кабинета и с согласия своего короля, а в конце ее подчеркнул вопреки этому заявлению, что она представляет собой лишь частный обмен информацией{142}.

Холден начал с того, что предсказал нам в перспективе обладание крупной африканской империей. Хотя еще в январе кайзер относился с большим и небезосновательным недоверием к предложениям колоний, за истекший промежуток времени честолюбие его удалось возбудить картиной грандиозных приобретений (трудностей и опасностей, связанных с этим заманчивым предложением, он не учитывал).

Преувеличенные предложения колониальных владений, которые самим англичанам не принадлежали и распоряжаться которыми они не могли, были сделаны с расчетом на темперамент кайзера. На меня это произвело тяжелое впечатление, ибо средство было слишком грубым, а цель – слишком прозрачной. В прошлом, начиная с 1896 года, Англия уже пыталась однажды приманить нас предложением португальских колоний, поддерживая в то же время Португалию в ее намерении не продавать этих колоний. В данном же случае англичане открыли нам фиктивные виды на получение не только португальских владений, но также и французских и бельгийских. Этим способом Англия могла не только вести нас на поводу, но и доказать нашу алчность французам и бельгийцам, усилив тем самым их зависимость от себя{143}. Я восхищался Холденом в тот момент, когда, рисуя перспективы будущего, он с наивной скромностью заявлял притязание «только» на постройку железной дороги Каир-Капштадт. Благодаря ей Африка стала бы английской. Горе Германии, если бы к английскому искусству вести переговоры присоединилось еще подавляющее превосходство сил. Поведение Холдена напомнило мне слова некоего американца, который сказал одному германскому адмиралу, что когда он сравнивает известных ему государственных деятелей Германии и Англии и представляет их себе ведущими переговоры сидя за одним столом, то ему кажется маловероятным, чтобы в конце концов Германии удалось сохранить хотя бы Потсдам.

Со своей стороны я начал с заявления о том, что горячо приветствовал бы заключение соглашения. Когда в ходе беседы Холден охарактеризовал принцип, исходя из которого английский флот должен быть равен двум сильнейшим флотам других держав, как британскую традицию, я предложил соглашение, основанное на соотношении морских сил, равном 2:3, то есть то самое, что уже раньше предлагали Ллойд-Джордж, а позднее Уинстон Черчилль. Однако Холден в вежливой форме отклонил это соотношение: английский флот должен-де быть способен противостоять любой возможной комбинации сил. На мое ответное заявление, что в таком случае и наша армия должна быть способна противостоять любой комбинации сил, между тем как по своей численности она едва равняется каждой из армий соседей, Холден возразил, что это дело совсем иного рода. Он заявил, что наша уступка в морском вопросе не является для Англии столь необходимой, чтобы он стал на ней настаивать, но заметил, что внесение новеллы вредно отразится на духе всего соглашения. Затем речь зашла о возможности некоторого замедления постройки трех кораблей: не могли бы мы растянуть ее на 12 лет? Я попытался разъяснить ему трудности, связанные с дальнейшими изменениями законопроекта, поскольку ввиду примирительной позиции Англии наша программа уже подверглась значительному сокращению. При переговорах я исходил из того принципа, что отступать можно лишь до необходимого предела, так как возможность дальнейших уступок всегда остается открытой. Я указал также, что Холден должен подумать о том, насколько его величество уже связал себя тронной речью. С этим Холден согласился и высказал тот взгляд, что при нашей системе воинской повинности нам нужна третья эскадра, находящаяся в строю. Требования, касавшиеся поддержания кораблей и личного состава флота в боевой готовности, по его словам, были для Англии безразличны. Он хотел бы, больше ради формы – дело ведь шло не о сумме{144} – получить знак нашей готовности к соглашению. Должен ли я был удовлетвориться тем, чтобы пойти на общие уступки в морском вопросе лишь в случае заключения общеполитического соглашения, или было правильнее установить размеры указанных уступок уже в этой беседе? Я выбрал последнее, поскольку Холден предложил, «чтобы подмазать переговоры», замедлить темп строительства или по крайней мере отказаться от первого из трех кораблей. Он по собственной инициативе письменно набросал то самое предложение, которое я уже имел в виду как возможную уступку. Итак, я пожертвовал этим кораблем.