Он уставал.

Это было видно по капелькам пота, непрерывно стекающим вниз от его белоснежно-седых висков.

Спустя три часа всё было кончено.

Я выиграл все его деньги, деньги замполита и средства, занятые у однополчан. Мои соседи, изредка тихонько переговариваясь между собой во время нашего сражения, замерли при виде этой кучи банкнот, которые я небрежно рассовывал по карманам спортивного костюма.

Зарплата многих людей за несколько лет.

Мне не жалко было старика в эти секунды. «Кто к нам с мечом придет — от меча и погибнет», — мелькнула в голове историческая фраза Александра Невского.

Новый попутчик, ощупав в каком-то странном недоумении свои пустые карманы, поднялся из-за стола.

— Спасибо, молодой человек за игру, — глухим голосом проговорил он.

— Не за что, — саркастически улыбнулся я.

— До свидания, господа! — опять старомодно проговорил нежданный попутчик, и медленно вышел из купе.

Поезд замедлял ход.

Мы подъехали к очередной большой станции.

— Стоянка 10 минут! — зычно прокричала на весь вагон упитанная проводница. — Но может быть меньше. Опаздываем! — добавила она, проходя по коридору вагона.

Мы вышли из купе и облокотились на поручень внизу окна.

Старика не было видно. Поезд стоял у самого края широкой платформы, прилегающей к многочисленным выходам в город большого вокзала.

— А здорово Вы играли! — задумчиво проговорил профессор. — Наверное, шахматами серьезно занимаетесь? — его глаза с интересом разглядывали меня.

— Да так… — неопределенно отозвался я, — интересуюсь вообще-то…

— Нуууу… просто класс! Высший! — с восхищенными нотками в голосе придвинулся слева здоровяк Поникший замполит тоже вышел из купе.

И вдруг мы увидели нашего нежданного попутчика на перроне. Он медленно шел, шаркая ногами о привокзальный асфальт, сгорбившись, глядя вниз. Что-то похожее на жалость шевельнулось в моей душе.

— Аааа… получил свое — старый козёл! — вдруг с ненавистью в голосе произнес замполит. — Так ему и надо! Тоже мне — возомнил себя! Хосе Рауль Капабланка ибн Глаупера! Как я ему проиграл? Не тянет же — везло как утопленнику со мной! А ты молодчик, студент! — и он фамильярно хлопнул меня по плечу.

Я молчал.

Какое-то неведомое раньше чувство жалости накатывалось на мою душу. Игрок — профи не имеет права жалеть противника. Кто бы он ни был. И я всегда следовал этому правилу. Но здесь… здесь что-то не так… Или что-то не то со мной?

Поезд чуть заметно дернулся, и перрон медленно поплыл вправо. Наш вагон поравнялся с понуро бредущим стариком в запыленных ботинках. Я увидел, как он достал из кармана большой платок, приподнял вверх свою нелепую шляпу, и, сняв очки, вытер слезы на морщинистой коже возле глаз.

Он был подавлен случившимся. Он был несчастен…

— Ха! Пока, старый пердун! — замполит заорал на весь вагон и стукнул кулаком в стекло. Старик поднял на нас свои большие глаза и что-то неслышно прошептал…

И я узнал его!!

Как молниеносным током пронзило это узнавание все мое тело! Я вспомнил! Какой же я дурак! Какая же я сволочь! Я вспомнил, как он, — этот великий игрок, — приехал в наш небольшой городишко много лет назад. Как он рассказывал о своей шахматной карьере нам, — замирающим от восхищения пацанам, сидящим за длинным рядом сдвинутых в одну линию шахматных столов. Мы, — ребята от 7 до 15 лет, занимающиеся в спортивной школе города, разинув рты, слушали рассказ о легендарном Александре Алехине, с которым ему приходилось скрещивать шахматные шпаги в разных городах Европы. Потом он давал нам сеанс одновременной игры, быстро переходя от столика к столику, и негромко комментируя детскую игру.

«Точно! Цэ2 — цэ4… Так он начинал почти все свои белые партии… Это он!!! Только тогда он был маленький полный живчик, — а теперь похудевший измученный старик…»

Я стремглав, в одних тапочках помчался к выходу. Поезд набирал скорость.

— Куда?? Вы что?? — истерично закричала проводница, когда я резко сорвал пломбу стоп-крана. Состав оглушительно зашипел всеми тормозами, дернулся и встал. Я вылетел из вагона на перрон и помчался к гроссмейстеру…

— Стойте, подождите, Леонид Михайлович! — крикнул я, приближаясь к сгорбленному старику. — Подождите!

Он стоял и, сняв очки, смотрел мне в глаза.

Губы его дрожали.

В эту секунду на Земле для меня не было роднее, чем он, человека.

— Подождите, — выдохнул я, остановившись около бывшего попутчика, — простите меня! Вот, — возьмите Ваши деньги…

— Нет, они не мои, Вы их честно выиграли.

— Нет, возьмите, Леонид Михайлович! Я вспомнил Вас! — выкрикнул я.

В эту секунду состав, опять дернувшись всем своим длинным телом, медленно поехал мимо нас. Леонид Михайлович повернулся и пошел от меня.

Время на раздумья не оставалось.

Я догнал старика, сорвал с него шляпу, и, лихорадочно опустошив почти все карманы, набил её банкнотами.

— Простите меня! Мне всегда нравились Ваши партии! Особенно та, знаменитая, в Ноттингеме! Против Алехина! — крикнул я на прощание своему детскому кумиру, и, прыгнув на ступеньки одного из последних вагонов поезда, помахал ему рукой. Старик остановился, посмотрел сначала вниз на лежащую на асфальте шляпу, потом поднял свою седую голову и впервые за день слабо улыбнулся мне.

Поезд набирал ход.

Наш бывший попутчик стоял на перроне, глядя вслед уходящему составу. Вот так и убегают от нас годы. Вот так и уходят незаметно наши силы. И ничего изменить мы пока не можем. Движение — не только жизнь. Движение — это и путь к слабости, путь к закату…

Я молча зашел в купе, не слыша стенаний проводницы, восхищенных слов профессора, удивленных — здоровяка, и отрывисто-злобных выражений отставника. Лег на свою верхнюю полку, закинул руки за голову. Задумался.

«Неужели вот так, бывшие звезды спорта, — частенько заканчивают свою жизнь? Наверное… Наши газеты часто пишут о «нравах Запада», где состарившиеся чемпионы вынуждены жить в домах престарелых… А у нас? Разве лучше? Нет… Вот пример — наш попутчик…»

Мои мысли прервал фамильярный толчок в плечо.

— Слышь, студент! Зачем ты отдал ему выигранные деньги?

— Так надо было.

— Ну, тогда… это… отдай и мне мои…, а? Я ж к жене и тёще еду, а?

Я повернулся и увидел краснокожее лицо бывшего вояки.

Злость опять толчком ударила в мозг…

— Пошел ты на …уй, замполит… без смыков, без смычков — с… — медленно и отчетливо произнес я, и, чтобы не видеть этих растерянно заморгавших белесых ресничек, отвернулся к стене.

2003 г.

Стрелки шахматных часов гэдээровской фирмы «Гардэ» сближались, но я не делал очевидного хода. Мерный тик времени цейтнота, мчащегося со скоростью экспресса, не волновал меня. Краем глаза я смотрел на красный, изогнутый крестик пульсирующего секундомера, на медленно поднимающийся роковой флажок и не мог разжать скрещенные до боли пальцы рук, опущенные на колени.

Я смотрел на свои застывшие в причудливом орнаменте шахматного боя черные фигуры, и вспоминал… Передо мною сидела Она, и я прекрасно знал, чувствовал ее недоуменный немой вопрос: «Ну что ты медлишь? Почему?? Стоит тебе протянуть руку, сделать этот последний, 40-й ход перед контролем времени, как партия, самая важная в жизни — будет решена в твою пользу… Ну же… ну!! Что ты застыл? Я же пошутила, быть может, только что, не понял разве?»

Пятью минутами раньше она «пошутила». Придвинувшись животом вплотную к кожаному прямоугольнику шахматного столика, на который обычно игроки кладут локти, она, сбросив с легким стуком маленькую туфельку, неожиданно тронула меня своей ступней между широко расставленных ног.

Я вздрогнул и поднял голову.

Ее глаза призывно искрились миллионами веселых, таких знакомых чертиков. Никто в зале не заметил происшедшего между нами, — низ стола с обеих сторон был закрытым.