Симона пошла вниз, к Сене. Пора было ехать домой.

Она вошла в метро «Châtelet» и удивленно остановилась около края эскалатора.

Негр, держа сжатыми ногами раскладной столик, деловито считал купюры, которые вытаскивал из кармана тот самый «везунчик»-толстячок в приличном сером костюме.

«Вот сволочи» — подумала Симона и, проходя мимо, не выдержала:

— Давно в паре работаете?

Толстяк резко вздрогнул и обернулся с испуганным видом.

Негр набычился, зло сверкнул желтоватыми белками глаз.

Кожей ощущая его тяжелый, пристальный взгляд, Симона, спустилась по эскалатору к поездам метро.

Через полчаса она уже шагала по улице Виктора Пого.

Этот длинный, насыщенный событиями день был закончен.

Виктор Одинцов разглядывал нового сокамерника. Тот уже третий час подряд неподвижно лежал на бывшей Лёхиной кровати, закрыв глаза. Стойкий запах водочного перегара распространился вокруг, заполнив своими отвратительными молекулами пространство камеры.

Внушительного вида синяк темнел под правым глазом новичка. Одежда его была порвана в нескольких местах.

Наконец, мужчина зашевелился и, открыв глаза, повернулся к Одинцову. — Здоров, братан! Меня Юрок звать, для тебя просто Юра.

— Виктор.

Глаза новичка внимательно ощупывали фигуру Одинцова. Юрок сделал усилие и, морщась, приподнялся на кровати.

— Скоты, так отметелили, все болит… — он осторожно коснулся рукой синяка на лице.

— За что попал? — спросил Виктор.

— Да погуляли славно с корешами тут в одном кабаке, — ухмыльнулся Юра, — они свалили вовремя, а я зацепился за тачку, и повязали меня полицаи.

Он осторожно приподнял край черных брюк и посмотрел на ногу. Синяя полоса шла вдоль берцовой кости, заканчиваясь около коленной чашечки.

— А ты что тут паришься? — спросил новенький.

— За драку с французом.

— Отдубасил его? — весело воскликнул Юрок.

Виктор кивнул головой.

— Ну, молодчик! Терпеть не могу этих лягушатников! Я б каждому, будь моя воля, рыло начистил! — и Юрок ожесточенно сжал кулаки.

— А зачем тогда сюда приехал, если ненавидишь их? — Одинцов вопросительно взглянул на сокамерника.

— Да пришлось смыться с Красноярска, поприжали нас с корешами. Сначала рванули в Германию, но там уж больно тоскливо. Поэтому переехали сюда, здесь наших русаков побольше будет. А там, бля, из бывших совков одни евреи почему-то.

— Не в районе Кёльна случаем?

— Точно! Откуда ты знаешь? — Юрок заинтересованно посмотрел на собеседника.

— Да туда по специальной программе евреев впускают на ПМЖ. Вроде как немцы, чувствуя свою вину перед этой нацией, загладить ее пытаются. Видел я у посольства Германии в Москве специальную, отдельную очередь для них.

— Правее основного входа для остальных? — улыбнулся Юрок.

— Точно.

Через несколько часов общения Одинцов почувствовал, что как будто был знаком с красноярцем пол-жизни. Тот, не умолкая ни на минуту, громко балагурил, рассказывая свою биографию.

Внезапно их разговор прервал резкий стук металлического предмета о решетку соседней камеры.

Юрок смолк на полуслове:

— Кто это?

— Да сосед, Миша Лернер есть тут такой, недоволен видно, что громко разговариваем.

— Что-ооо? — протянул Юрок и, взяв со стола металлическую кружку, с силой ударил ею о решетку:

— Ты, крыса французская, не точи свои зубешки о прутья! Иначе повышибаю все! — заорал новичок на весь коридор.

В камерах зашевелились.

За завтраком заключенные внимательно разглядывали новоприбывшего. Юрок, несмотря на синяки и шишки, выглядел внушительно.

Почти двухметрового роста, блондин, он вызывал опасливое уважение.

Толстые вены как будто вздувались каждый раз, когда он сгибал руку в локте, накаченные мышцы играли своим сорокасантиметровым объемом.

— Этот, что ли? — кивнул головой Юрок в сторону фиолетовой шевелюры.

Жан Темплер, выпущенный из карцера две недели назад, сосредоточенно склонился над своей тарелкой.

— Да — ответил Одинцов, — только не стоит обращать внимания на эту мразь.

— Замочить бы его надо, — задумчиво проговорил Юра, допивая чай, — только по-умному.

— Как это? — не понял Одинцов.

— А вот так. Тихо, чисто, без помарок. Чтобы ни одна тюремная собака не заподозрила.

— Брось, не связывайся. Можешь за это говно пожизненное схлопотать.

— Но он ни за что убил русского парня, — глаза напротив потемнели, — у нас за такое один приговор: мочить!

— Мы не у себя в России. Здесь другие порядки.

— Чихал я на эти ихние порядки — придвинулся к Одинцову Юрок и вроде бы как невзначай махнул рукой вдоль стола.

Пустой стакан полетел в сторону жующего Темплера.

Грохот разбившегося стекла заставил поднять головы всех присутствующих в зале пищеблока.

Темплер поднял голову, внимательно посмотрел на Юрка и шаркнул ногой, отбрасывая в сторону осколки стакана.

— Je vous remercie[37] — спокойно проговорил француз.

— Что он сболтнул? — поинтересовался Юра.

— Я сам не понял толком. Вроде как благодарит тебя за что-то.

— В морге когда будет, тогда и отблагодарит! — бросил сибиряк.

— Ты что, серьезно?

— А ты думаешь, я — болтун? — раздраженно спросил Юрок.

Чуть помолчав, он добавил:

— Я в таких передрягах бывал, тут никому не снилось. Разборки еще те в Красноярске были. Как видишь — выжил. Потом затихло. Стали бизнесом ворочать. Но слишком большой кусман проглотили. Думали — отобьемся, как обычно. Не вышло. Пришлось свалить, лечь на дно.

Он хотел еще что-то сказать, как в зал вошла Женевьева и сразу направилась к их столу.

Подойдя, остановилась и молча разглядывала новичка.

— Бонжур, мадам! — чуть привстал из-за стула Одинцов.

— Бонжур, — ответила женщина.

— Кто это? — удивленно приподняв брови, спросил Юрок.

— Она начальник тюрьмы, — коротко бросил Виктор.

— Есть проблемы? — по-русски, с заметным акцентом спросила Женевьева, обращаясь к новичку.

— Никаких проблем, мэм! — почему-то на американский манер ответил двухметровый блондин и раздвинул зубы в улыбке.

— А это что? — взгляд женщины указал на валяющиеся осколки под ногами Темплера.

— Это я нечаянно задел, вот он и полетел случайно на пол, — ответил Юрок, кротко глядя на начальницу.

— Приятного аппетита! — сухо сказала Женевьева, и быстро вышла из зала.

Юрок проводил ее внимательным взглядом:

— А ничего бабенка! Никогда бы в жизни не сказал, что она начальник французской тюряги! — засмеялся красноярец.

Одинцов помолчал.

— И она весьма странно на тебя смотрела, — продолжал Юрок.

— Как странно?

— А вот так. Обычно бабы так смотрят на мужика, которого хотят.

— Брось, Юрка, не до шуток мне…

— Ну, хватит грустить, зёма! Вылезем отсюда, такой пир закатим мы с корешами! С тобой непременно! Вздрогнем так, что долго помнить будут французики нас!

…Сильнейший удар пришелся прямо в переносицу Темплера. Француз резко упал навзничь, ударившись головой о землю.

Мишель Лернер, находившийся рядом, громко закричал, выражая свое возмущение.

— А что? Я ничего! — спокойно оглядывался Юрок. — Я ж не хотел, так получилось!

Игроки сгрудились вокруг фиолетоголового. Тот лежал без сознания. Футбольный мяч, тяжелый после прошедшего дождика, далеко отскочил от места столкновения с лицом наркомана.

Игра между заключенными была прервана.

Подбежавшие охранники с трудом приподняли Темплера и, закинув его руки к себе на плечи, поволокли с поля.

— Врача! Он без сознания! — раздались выкрики.