— Понятно. Отсюда недалеко шахматный клуб мадам Шодэ, где мы и познакомились с Василием Петровичем.

— Я знаю, — ответила Симона и щелкнула брелком сигнализации.

Они подошли к массивной деревянной двери зеленого цвета, Симона нажала металлическую кнопку на пульте домофона.

— Qui est là?[38] — раздался знакомый голос.

— Это мы! — весело проговорила девушка.

— Отлично! Открываю!

Они поднялись по винтовой лестнице на третий этаж.

Василий Петрович уже ждал у входа в свое жилище:

— Прошу!

Квартира русского эмигранта была похожа на филиал исторического музея. Многочисленные картины висели на стенах всех пяти комнат. В дальней, самой небольшой, несколько десятков полотен стояли на полу, тесно прижатые рамками друг к другу.

Старинные вещи были расставлены в порядке, понятном только хозяину квартиры.

— А Вы здесь живете один? — спросил Одинцов, пораженный открывшимся великолепием.

— Нет, жена Анастасия Михайловна уехала неделю назад в загородный дом, что у нас в Нормандии.

— Сколько картин! — не удержался Виктор.

— Василий Петрович известный искусствовед и коллекционер — пояснила Симона.

— Ну-с, прошу к столу! — улыбнулся хозяин. — На горячее я приготовил вам курочку.

И, обращаясь к шахматисту, спросил:

— С каким маслом пожарить мясо: оливковым, соевым или подсолнечным?

Виктор сглотнул слюну.

Он вспомнил, как еще совсем недавно в Москве выстаивал двухчасовые очереди за подсолнечным маслом. Упитанная продавщица в замызганном халате разливала его прямо из большой бочки специальным ковшиком.

Хвост очереди выходил на улицу.

Горбачевские «реформы» завели страну в болото всеобщего дефицита. Логический конец воплощения в жизнь бредовых идей, изложенных когда-то бородатым евреем по имени Карл.

— С оливковым, пожалуйста! — наугад рубанул Одинцов. Хотя до этого ни разу не ел мясо, поджаренное на этом продукте.

Название понравилось.

Василий Петрович засуетился на кухне.

Симона вместе с Виктором медленно осматривали квартиру-музей.

— Смотрите, подлинник Шемякина! — воскликнула девушка.

Со стены на Одинцова смотрели странные, изогнутые фигуры на фоне какого-то мистического пейзажа.

Он пожал плечами:

— Я, если честно, ничего не понимаю в этом. Например, вот та картина мне намного больше нравится.

И он указал на красивый морской пейзаж.

— Тоже известный художник, француз, автор этой работы.

Симона назвала фамилию, но она ничего не говорила Одинцову.

— Василий Петрович рассказывал занимательную историю об этом полотне, — продолжала девушка, — он купил его у художника давно, прямо на улице, тот совсем не бьи известен.

— И что? — заинтересовался Виктор.

— Потом, спустя двадцать лет, когда имя художника гремело по всей Франции, Василий Петрович привез ему эту картину.

— Зачем?

— В последние пять лет, с тех пор, как только живописец «пошел в гору», стал модным, он по-другому подписывает свои полотна. Василий Петрович хотел получить новый автограф мэтра.

— И что?

— Тот сначала не узнал свою работу. Потом отошел на несколько шагов назад, прищурился и воскликнул: «Да, этот пейзаж я написал! Сколько лет прошло!» Взял кисть, сделал несколько мазков, и сзади полотна поставил свой новый знак.

— И теперь эта картина изменила свою стоимость?

— Конечно! В десятки раз. Вложение денег в искусство давно считается надежным, прибыльным делом.

— Интересная история, — улыбнулся Виктор.

Старинный паркет слегка скрипел под их ногами. Русская старина: самовары, прялки, иконы, пасхальные яйца и другие предметы молча смотрели на потомков.

— Ну-с, молодые люди, прошу к столу! — раздался голос хозяина.

— Минутку, мы сейчас! — весело отозвалась Симона.

Она подвела Одинцова к ванной.

— Перед едой надо помыть руки, — заботливо проговорила девушка, — и вообще…

— Что вообще? — чуть покраснел Виктор.

— После обеда мы пройдемся по магазинам, тебе надо переодеться…

— Я пахну тюрьмой? — напрямик спросил Одинцов.

Девушка встряхнула копной каштановых волос и, посерьёзнев, ответила:

— Просто тебе надо избавиться от этой одежды. Да, она пропахла тюрьмой. Не обижайся…

— Но у меня совсем нет денег. Я не знаю, как уеду в Москву.

Симона посмотрела мужчине в глаза:

— Домой ты всегда успеешь. Мы разговаривали об этом с Василием Петровичем. Деньги ты отдашь мне позже, когда заработаешь.

Щеки Виктора вспыхнули.

Он ничего не ответил, молча прошел в ванную и умылся.

Пара бокалов прекрасного «Bordeaux» чудодейственным образом меняли сознание Одинцова.

Мир набирал краски.

Что-то тягучее, страшное, липкое, неприятное до омерзения оставалось позади. Три месяца тюрьмы слились в один мутный временной поток. И теперь, сидя в этой симпатичной кухоньке в окружении своих соотечественников, принявших живое участие в его судьбе, Виктор чувствовал, что как будто покинул эти неприятные липкие воды и ныряет в звенящий своей свежестью и чистотой горный ручей.

— Ну, за твои будущие спортивные успехи! — поднял очередной бокал Василий Петрович.

— Спасибо…

Все по-русски чокнулись, Симона пригубила вино и вопросительно взглянула на Виктора.

— Три команды, играющие в первенстве Франции, хотят видеть тебя в своих рядах.

— Какие команды?

Василий Петрович вытер салфеткой губы и проговорил:

— Значит так. Первым позвонил мне президент клуба «ISSY — les — MOULINEAUX». Это — пригород Парижа, один из районов. Команда неплохая, крепкая. Затем о тебе спрашивали из «Caissa», что у нас здесь рядом. Мы познакомились в этом месте, ты помнишь. И, наконец, тобою интересуется эмигрантский клуб, за который еще когда-то играл Александр Алехин. Его президентом является мой друг Жорж Гиршманн.

— И, кстати, мой деловой партнер по работе, — добавила Симона.

— А какие условия предлагают команды?

— У всех примерно одинаковые. Они оплачивают тебе дорогу, проживание, и дают еще деньги за игру, правда, не слишком большие. Но что поделать, огромные гонорары бывают здесь разве что у теннисистов и футболистов.

— А вы что посоветуете мне?

— Я бы выбрал на твоем месте клуб Жоржа. Верно, Симона?

Девушка утвердительно кивнула.

Виктор улыбнулся, и, осмелев, поднял еще бокал:

— Спасибо, я так благодарен вам! Что ж, за клуб Александра Алехина!

Виктор Одинцов не узнавал себя в зеркале. Он похудел за три месяца килограммов на десять, осунулся, и в глазах появилось доселе незнакомое выражение.

Немного усталое, опустошенное.

Симона помогла подобрать ему костюм, рубашки, новую обувь, белье. Они вышли из супермаркета, держа в руках пакеты, где лежали старые вещи мужчины.

— Давай! — девушка потянулась к руке Одинцова.

Одежда, пропитанная молекулами тюремной камеры, полетела в мусорный контейнер.

— Ну вот, и отлично! — засмеялась Симона. — Ты теперь выглядишь совсем по-другому!

— Как по-другому? — спросил Виктор, и в этот момент в его душе что-то дрогнуло.

Он еще не осознавал, что в нем просыпалось давно забытое чувство. Симона понравилась ему с первого взгляда, но это было, скорее всего, похоже на констатацию простого факта: девушка необычайно привлекательна.

Точно такое же ощущение испытывал Одинцов, листая, например, каталог мод, где с глянцевых страниц ему улыбались молодые красотки.

— А вот так! Ты стал похож на настоящего джентльмена…

И Симона, взяв свого рослого спутника под руку, направилась к автомобилю, в котором их поджидал Василий Петрович.

— Ну, как? Оцените! — воскликнула она, когда русский эмигрант оторвался от газеты.

— Замечательно! У тебя, я заметил довольно давно, весьма хороший вкус. Щеки девушки порозовели…