Снаружи донесся крик бегущих по улицам жриц.

Стэгг и Кальторп прислушивались. Они стояли, окаменев, слушая шум мнимой схватки между жрицами и Почетной Стражей. Затем схватка переросла в битву, когда в бой против жриц пошли Лоси.

И вот — шаги в коридоре, с грохотом Лоси срывают двери с петель, берут Стэгга на плечи и выносят наружу. Всего мгновение он, казалось, понимал, что происходит. Потом обернулся и закричал:

— Помоги мне, Док! Помоги!

Кальторпу оставалось только всхлипывать.

Их было восемь: Черчилль, Сарвант, Ястржембовский, Лин, Аль-Масини, Стейнберг, Гбве-Хан и Чандра.

Они, да еще отсутствующие Стэгг и Кальторп, составляли десятку уцелевших из тридцати, покинувших Землю 800 лет назад. Они собрались в большой гостиной здания, где их держали узниками шесть недель, и слушали Тома Табака.

Том Табак не было настоящим его именем. Как звали его на самом деле, никто не знал. На этот вопрос он отвечал, что не имеет права называть свое имя и откликаться, на него. Став «Томом Табаком», он уже не был больше человеком. Для жителей Ди-Си он был полубогом.

— Если бы все шло как положено, — говорил он, — с вами разговаривал бы не я, а Джон-Ячменное Зерно. НО Великой Седой Матери Было угодно прервать его жизнь до Праздника Посева. Состоялись выборы, и я, как глава великою братства Табака, занял принадлежавшее ему место правителя Ди-Си. И буду им, пока не состарюсь и не ослабею, и тогда, чему быть, того не миновать.

В то короткое время, когда экипаж звездолета был в Вашингтоне, его члены изучали произношение, грамматику и словарный состав языка Ди-Си, хотя от акцента им избавиться было практически невозможно. Английский язык изменился сильно, появились многие звуки, которых никогда не было не только в английском, но и в древнегерманском, много новых слов пришло из других языков, ударения и интонации стали играть важную роль в значении фразы. К тому же, незнание культуры Ди-Си было серьезной помехой для понимания языка. Да и сам Том Табак плохо говорил на основном диалекте. Он родился и вырос в Норфолке, в Виргинии — самом южном городе Ди-Си. Язык его соплеменников отличался от языка жителей Вашингтона так же, как испанский язык от французского или шведский от исландского.

Том Табак, как и его предшественник Джон-Ячменное Зерно, был высок и очень худ, но в отличие от того, вся его одежда была коричневого цвета. Такими же были его длинные волосы, из коричневых зубов торчала толстая коричневая сигара. По ходу разговора он вытаскивал из кармана юбки сигареты и вручал членам экипажа. Кроме Сарванта никто не отказывался, и все находили их превосходными. Том Табак выпустил густое облако зеленого дыма и продолжил:

— Вас отпустят на свободу после моего ухода. И случится это очень скоро, так как я человек весьма занятой. Мне еще многое нужно решить, подписать немало бумаг и отдать много распоряжений. Все мое время принадлежит Великой Седой Матери.

Черчилль был первым помощником на «Терре» и теперь, когда Стэгга не было, он стал не только формальным вожаком, но, благодаря силе своей личности, и фактическим.

Он был невысок и коренаст, с мощной шеей, пышной курчавой шевелюрой, толстыми руками и массивными ногами. Лицо его имело детское выражение, но в тоже самое время было волевым. Оно было розовое, в веснушках, а глаза были круглыми и прозрачно-голубыми, как у ребенка. И хотя с первого взгляда могло показаться, что он и есть беспомощный ребенок, но оказалось, что ему присущ природный дар командовать теми, кто был рядом. Голос его звучал уверенно и мощно.

— Возможно, вы занятой человек, мистер Табак, но все-таки не настолько, чтобы уйти, не рассказав, что происходит. Нас взяли в плен. Нам не позволяют общаться ни с капитаном, ни с доктором Кальторпом. Есть все основания подозревать, что вокруг них затеяли какую-то нечистую возню. Когда же мы справляемся о них, нам спокойно отвечают: «Чему быть, того не миновать». Очень успокаивающе!

Я требую, мистер Табак, ответов на вопросы. И не думайте, что мы побоимся ваших телохранителей за дверью. Мы хотим, чтобы вы ответили и притом сию же минуту!

— Возьмите еще сигарету и поостыньте, — с важным видом ответил Том Табак. — Конечно, вы обеспокоены и недовольны, но о правах не говорите. Вы не граждане Ди-Си, и положение ваше очень шаткое.

Но я все же отвечу на ваши вопросы. Ради этого и пришел сюда. Первое — вас освободят. Второе — вам будет дан месяц на то, чтобы вы могли прижиться в Ди-Си. Третье — если к концу месяца вы не оправдаете надежды стать хорошими гражданами, то будете убиты. Да, не изгнаны, а убиты. Если бы мы выпроводили вас через границу в другую страну, это увеличило бы население враждебных нам государств. Мы этого делать не намерены.

— Ну что ж, теперь нам понятно наше положение, — задумчиво протянул Черчилль. — Хотя и весьма туманно. Мы сможем попасть на «Терру»? Ведь в этом корабле результаты десяти лет уникальных исследований.

— Нет, не сможете. Но ваше личное имущество вам возвратят.

— Спасибо. Только вот, вы знаете, что кроме нескольких мелочей у нас нет ничего личного? Откуда мы возьмем деньги, пока будем подыскивать работу? Возможно, что мы даже не сможем получить ее в вашем довольно примитивном обществе.

— Мне действительно больше нечего сказать, — ответил Том Табак. — Благодарите за то, что вас пока оставили в живых. Многие не хотели даровать даже этого.

Он приложил ко рту два пальца и свистнул. Появился слуга со шкатулкой в руках.

— Я должен сейчас уйти, господа. Дела, дела. Но для того, чтобы у вас не было причин нарушать законы нашей благословенной Родины по незнанию, и для уменьшения искушения украсть, этот человек расскажет вам о наших законах и даст взаймы денег, которых хватит на покупку еды в течение недели. Деньги вы вернете, когда у вас появится работа, если только она появится. Да благословит вас Колумбия!

Через час вся восьмерка беспомощно стояла на улице. Настроение было далеко не приподнятым.

Черчилль обвел товарищей взглядом и, хотя его чувства были такими же, сказал:

— Ради Бога, встряхнитесь! Что это с вами? Ведь мы бывали и не в таких переделках. Помните, на Вольфе-69111? Плот — и ничего больше. А вокруг юрское болото. Мы же не хныкали а, парни? А помните похожих на баллоны тварей, что обступили нас, и то, как мы уронили в воду оружие и вынуждены были голыми руками расчищать себе обратный путь на корабль? Тогда нам было похуже, не так ли? Но никто не пищал! Что произошло? Разве мы сейчас другие?

— Боюсь, другие, — пробормотал Стейнберг. — Пожалуй, мужество мы не потеряли. Но от Земли ожидали слишком многого. Когда мы высаживались на неизвестную планету, то были готовы к любым неожиданностям и опасностям. Даже искали их. А здесь нас провели как котят. У нас даже не осталось оружия, и попади мы сейчас в передрягу, нечем будет расчистить себе путь на корабль, чтобы укрыться там. Мы лишились опоры.

— Поэтому вы собираетесь ждать сложа руки в надежде на то, что все будет хорошо? — спросил Черчилль. — Ждите! Вы, мужчины, сливки человечества, отобранные от десятков тысяч кандидатов благодаря высокому интеллекту, образованию, изобретательности, физической закалке. А теперь вы среди людей, знаний у которых не больше, чем у вас в мизинце! Вы, мужчины, должны были бы быть богами, а вы — мышата!

— Хватит, — оборвал Лин. — Мы еще не пришли в себя. И не знаем, что делать! Именно неопределенность нас пугает…

— Я лично не собираюсь ждать тут, пока какая-нибудь добрая душа возьмет меня за руку, — решил Черчилль.

— Я буду действовать, и сразу же!

— И что же ты собираешься делать? — заинтересовался Ястржембовский.

— Поброжу по Вашингтону, погляжу что и как. Идемте со мной, кто хочет. Но если хотите идти своей дорогой — пожалуйста. Я могу быть предводителем, но поводырем не буду.

— Ты так и не понял кое-чего, — сказал Ястржембовский, — шестеро из нас даже не с этого материка. Каждого тянет в родные места. Меня — в Сибирь, Гбве-Хан хочет вернуться в свою Дагомею, Аль-Масини — в Мекку, Чандра — в Индию, Лин — в Шанхай. Но это, пожалуй, невозможно. Стейнберг мог бы вернуться в Бразилию, но там сейчас пустыня, джунгли и дикари. Так что…