— «Авантюрист»! — засмеялся Павел, вставая из-за стола. — А те, кто с завода бегут?

— Ишь, как подвел, Павел Семеныч! — Лазарев скосил глаза на нас. — У меня причина на то есть…

Я почувствовал, что ему неловко, и сказал Игорю:

— Давай займемся приемником.

Мы отошли к окну, но невольно прислушивались к разговору за столом.

— Ну и у парня причина была, — закуривая, спокойно говорил Павел. — На Чукотку спасать челюскинцев… Вон ребята-то знают. Ты скажи мне, Василий, хочешь настоящим металлистом стать? Например, токарем, а?

— Что вы, Павел Семеныч! Смеетесь! Когда я смотрю, какие вы вещички на станке работаете, у меня аж нутро жжет.

— Завидуешь?

— Завидую. Только не суметь мне этого!

— Почему же?

— Вы у нас знаменитый человек на заводе, первый токарь механического цеха, а я что… Прямо от плуга.

Павел расстегнул воротник рубахи, сгреб руку Василия и просунул ее за рубашку к лопатке:

— Чуешь? Рубец на спине. А под ним, внутри, — пуля-стервятка. Колчаковец засадил, не вытащишь… Так вот, я с гражданки прямо на завод подался. Пять лет грузы таскал, как ты. А потом — в токаря. Понял?

— Понять-то понял, да ведь семья подмоги требует, Павел Семеныч. Ваньку в люди выводить надо.

— Вот упрямый человек! — уже горячился брат. — Понимаю, что из грузчиков в ученики переходить не денежно. Да ведь я сам учить тебя стану, как когда-то меня Петрович. — Павел встал и прошелся по комнате. — Слыхал о Петровиче? Старик такой у нас в цехе. Бывший токарь. Когда-то с нашим отцом на сходки хаживал…

Пока у Лазарева с Павлом шел этот разговор, мы с Игорем всё возились с приемником. Я еще раз проверил батарею, схему присоединения аппаратуры. Все, кажется, было на месте.

— А ну, попробуем! — предложил я Игорю.

Установив приемник на табурете, мы присоединили к клеммам антенну, потом «землю» — кусок ржавой проволоки, уходящей наружу сквозь отверстие в оконных рамах, — и, волнуясь, принялись за настройку. Игорь то и дело смахивал со лба пот, щупал руками обмотку, проводнички, зажимы. Но двухламповый молчал.

— Чего ты расстраиваешься? — стал я успокаивать Игоря. — Сходим к Максиму Петровичу, он поможет.

— Максим-то Петрович сделает, а вот мы, безрукие, не смогли. Плохие мы радисты! Эх, Лешка, какая мысль у меня была!

— Ну, какая?

— Да что уж теперь… Думаешь, почему у Вовки не получилось с Чукоткой? Действовал без подготовки. А вот мы приемник собирали…

— Что ты этим хочешь сказать?

— Лешка, — шепотом заговорил Игорь, — нам с тобой скоро по семнадцати. Кончим девятилетку. А что делать дальше?

— Пойду работать, — ответил я просто. — На иждивении брата сидеть не хочу.

— А мне что?

— Смотри сам, у тебя дела получше: отец профессор… И мать есть.

— А я тоже не собираюсь на отцовской шее сидеть. Ясно? Давай, Лешка, двинем радистами на полярную станцию!

— Куда, куда?

Да, попал Игорь в самую точку… Я от неожиданности не мог больше сказать ни слова.

— Ребята, чай пить! — Зина с пыхтящим самоваром в руках стояла рядом с нами.

Самовар, купленный еще когда-то отцом, был как бы фамильной драгоценностью и ставился по особо праздничным дням. Пузатенький, сияющий затейливыми узорами на своих потертых боках, самовар стоял посередине стола, посвистывая, попыхивая паро́чком. Казалось, вот-вот он возьмет да и притопнет одной из своих четырех ножек.

Медные бока его блестели, и мы с Игорем не без интереса смотрели на наши искаженные самоваром изображения.

«Значит, согласен?» — прочитал я на отраженном в самоваре лице Игоря.

Я надул щеки и закивал головой. И вдруг между нашими лицами мы увидели нахмуренное лицо Зины.

— Ну, говорите, говорите, куда собрались.

Наши лица вытянулись. «Ишь ты, услышала!» — подумал я. Игорь спрятался за самовар и из-за него выпалил:

— Ну и скажем! На Чукотку, радистами.

Крышечка чайника, которую Зина придерживала рукой, наливая заварку, упала и звонко покатилась по полу. Игорь уткнулся подбородком в стакан.

— Исподтишка хотели, как ваш Рябинин? — повысила голос Зина. — Тайком, значит, от родного брата? Нечего сказать, вырастили…

Голос Зины вдруг осекся и, закрыв глаза кончиком косынки, лежавшей у нее на плечах, она вышла из-за стола.

Наступило неловкое молчание.

— Куда же вы собрались? — строго спросил Павел.

— На полярную станцию… Да не сейчас… — пытался выкрутиться я.

— Нет уж, — снова закричала Зина. — Я им покажу Чукотку! Ремнем по одному месту!

— Тише, ты! — косясь на молчавшего Лазарева, сказал брат. — Ох, неспроста, выходит, эти лыжи! Думал, озорство одно. — Он встал, прошелся по комнате. — Ну что же, хорошо… Не маленькие, пусть решают сами. Радисты, так радисты…

Павел, походив, остановился возле меня:

— Видишь ли, Алексей, отец, отправляясь в девятнадцатом на Колчака, давал мне наказ определить тебя по литейному делу, на инженера выучить. А ты, вишь, радистом на Север захотел… Запретить не могу, иди, куда душа зовет. Одного не пойму: как случилось, что завод, который вскормил всех Рубцовых, не близок и не дорог тебе? Нет, не пойму я этого!

— О-го-го! Победитель пожаловал! — Андрей Маклаков сидел развалясь за партой, с ухмылочкой поглаживая квадратный ершик волос своего великолепного «бокса». Ворот его рубахи под бостоновым пиджаком, как всегда, был расстегнут. — Тут по тебе все белугой ревели, — продолжал своим баском Недоросль. — И я, и еще кое-кто… и даже Филипп Могучий!

Филя Романюк, стоявший с Вовкой у карты, повернулся к Маклакову и угрожающе вздохнул.

— А-а! Понимаю! Ну, пожалуйста, пожалуйста! — лениво поднялся Маклаков. — Нужно мне ваше п-полярное общество… как слону боржом! — Сунув руки в карманы, он, раскачиваясь, вышел из класса.

— Иди-ка сюда, Лешка! — подозвал меня Филя. — Погляди на карту.

— Чего глядеть-то, и так известно: циклоны, погода нелетная.

Но все же я подошел, стараясь не глядеть на Вовку.

— Циклоны… Заладили одно и то же, как сороки! — сердито сказал Вовка. — А если циклоны еще с месяц просвистят? Ждать ясна солнышка? Нет, какие это там летчики! С Уэллена до льдины не могут долететь.

Распахнулась дверь, и в класс стремительно вбежала Тоня.

— Ты чего это, Вовка, своих собак распустил? — набросилась она на Рябинина. — Чуть чулки не порвали!

— А что я им, пастух?

— Хоть бы на дворе оставлял! С целой свитой в школу ходишь!.. Ой, Леша, здравствуй!

— Кому здравствуй, кому палкой по голове! — проворчал Вовка. — Все равно сбегу от вас!

— Опоздал, мальчик, — рассмеялась Тоня. — Пока вы тут у карты геройствуете, челюскинцев начали вывозить.

— Что? Что ты сказала? — Вовка был уже возле Тони.

— Только-только по радио передали. Вывезли с льдины несколько человек.

— Как — вывезли? Кто? — стал допрашивать Вовка.

— «Кто, кто»! Твои летчики! — Тоня отошла от ошеломленного Вовки и тихо спросила меня: — Тебе передали записку?

На уроке немецкого языка, усаживаясь, Вовка вдруг громко сказал:

— Подумаешь, спасли несколько человек. А их сто!

— Ахтунг, ахтунг, геноссе! — добродушно успокаивала Мария Павловна. Волосы ее, затейливо убранные на голове, возвышались монументальной башней. — Сегодня мы с вами займемся…

Но мы ничем не успели заняться. В классе вдруг раздалось собачье повизгивание. Затем послышались удары коготков по крашеному полу, и от парты Недоросля в сторону Марии Павловны побежала косолапенькая Малявка. На хвосте у нее, стоявшем торчком, подрагивал пышный бумажный бант с крупной чернильной надписью: «Полярная собачка В. Рябинина».

Раздался смех. Малявка тем временем добежала до учительницы и с подвизгом тявкнула на нее. Мария Павловна, обомлев, поднялась со стула. Малявка вцепилась ей в платье. Мария Павловна повернулась. Повернулась вместе с ней и собачка. Учительница повернулась еще и еще и закружилась, словно в танце, и вместе с ней кружилась и Малявка.