— Ну вот и сходил… — вздохнула Зина. — Началась карусель.

— Да, а как ты думаешь, зря сходил? — отложил ручку Павел. — Нет, правильно сделал! Нельзя допускать такую беспечность. Вот пишу в партком…

— А что случилось? — встревожился я.

— Песок… в станке, — хмуро повернулся ко мне брат.

— Какой песок?

— Наждачный… Кто-то подсыпал. В десять станков.

— И в твой?

— И в мой! — Павел тяжело вздохнул. — Петровича поранили… В больнице старик.

Потирая ладонью лоб, Павел коротко рассказал о происшествии на заводе.

Вчера в полночь, когда рабочие второй смены ушли домой, Петрович погасил огни и решил, как он часто делает, переночевать в цехе. Есть у него там любимое местечко — у батареи парового отопления. Но в эту ночь что-то не спалось старику. Ворочался он с боку на бок, а потом вдруг открыл глаза и видит, что кто-то, крадучись, ходит возле станков. Старик сначала подумал, что ему померещилось. Да нет! Петрович присмотрелся. Открывая крышки коробок скоростей, человек торопливо бросал туда что-то. Слесарь смекнул, что дело неладно. Кинулся к станкам, чтобы изловить неизвестного, но его опередили — ударили чем-то по голове. Когда старика обнаружили лежащим у дверей цеха, он в бреду шептал о коробках скоростей… Решили проверить и обнаружили в станках наждачный песок.

«Какой подлец мог это сделать?» — ломал я голову над рассказом брата.

Максим Петрович созвал классное собрание по поводу предстоящих экзаменов. «Выпускных!» — подчеркивали ребята. Я пришел в класс раньше всех и стоял у окна, ожидая, когда придут остальные. Вдруг сквозь открытую форточку до меня донеслись встревоженные голоса:

— Медвежонок! Медвежонок!

Уж не выбежал ли из юннатской Мишка? Тоня говорила, что с наступлением весны наш таежник стал скучать. К тому же он вырос за зиму! Я мигом выскочил на улицу. В самом деле, по палисаднику, неуклюже перебирая лапами, мчался наш байкальский Мишка, а вдогонку ему улюлюкали и свистели мальчишки с забора. За медвежонком, шлепая по грязи, бежали сторожиха Матвеевна и какой-то долговязый парень в замасленной куртке.

Я сразу узнал его. Перед глазами мелькнули заснеженные штабеля кирпича у нефтяного склада и двое связанных парней. Один — вертлявый, боевой, другой — долговязый, мрачный. «Антон». Я даже имя вспомнил. Но почему он здесь?

Не добежав нескольких шагов до медведя, Антон провалился ногой в приготовленную под посадку дерева яму, заплывшую весенней жижей. Он упал, перепачкался, но сейчас же вскочил и продолжал погоню, и, когда Мишка хотел перемахнуть через забор, парень ухватил его за ремень ошейника. Скуля и мотая головой, упрямый зверь вынужден был следовать за человеком. Я помог перевалить медвежонка через штакетник и затащить его в комнату юннатов.

— Ведь, что за молодец парень-то! — приговаривала бледная от пережитого Матвеевна. — Не доведись его, убежал бы наш медведь. И как он ухитрился выскочить?

В юннатской стали собираться десятиклассники. Тоня сначала подбежала к медвежонку, погрозила ему пальцем и потом, подойдя к молодому рабочему, пожала ему руку. Выпачканный в грязи, красный от смущения, Антон стоял, опустив голову, и мял в руках кепку.

— Мы, кажется, знакомы, Антон, — заговорил я.

— Ой, верно ведь! — воскликнула Тоня.

Парень приподнял голову:

— Да, вроде знакомы… — И он как-то виновато посмотрел на Тоню. — Иду мимо, вижу — из окна медведь лезет. Школьный, думаю. В деревне-то жил, приходилось медведей ловить.

— А-а, ты, значит, из деревни на завод пришел? — спросила Тоня. По всему было видно, что ей хотелось вызвать Антона на откровенность.

— Батрачили мы с отцом, — угрюмо добавил парень. — Отец потом в колхоз вступил, а я вот сюда…

— А тот, второй, дружок-то твой? Семка, кажется? Он откуда?

У Антона сверкнули глаза. Напялив на голову кепку, он повернулся и пошел прочь. Вопрос остался без ответа. Мне вдруг припомнились штабеля кирпича, контора завода. Да, за всем этим действительно что-то скрывалось…

Зайдя в класс и слушая Максима Петровича, я размышлял о случившемся. «Иду мимо», — сказал Антон. Может, не случайно шел он мимо?

— Думайте о своем будущем! — между тем говорил Максим Петрович. — Большая жизнь впереди у вас, у страны — готовьте себя к этой жизни!

Я знал, что и Игорь и Филипп Романюк получили из вузов ответы на свои запросы. Им сообщали программы вступительных испытаний, описывались лаборатории, кабинеты, общежития… А что же я? Никуда не пишу, никого не запрашиваю.

Перед глазами встал цех. Станок Павла. Сыплющаяся из-под резца стружка. Дымящий махоркой Петрович, его слова: «А у тебя, Алексей, пойдет токарное дело!..» А Василий Лазарев, а инженер Чернышев? Почему же я должен бежать, словно одурелый медвежонок, от этих людей? В Сибирске нет индустриального института. Ну так что же? Павел сумел найти время учиться дома и, если бы не болезнь, уже заканчивал бы седьмой класс. Почему же не смогу работать и учиться я?

— Ты о чем, Лешка, задумался? — потянул меня за рукав Игорь. — Давай сходим после собрания в кино, мне так хочется с тобой поговорить.

— Зачем в кино? На завод пошли! — схватил я руку Игоря. — Пошли!

Я еще сам хорошо не знал, для чего мы должны были идти сейчас на завод, но мы должны быть там. Нет, не зря приходил Антон в школу, — именно приходил, а не очутился возле нее случайно. И, казалось, стоит только появиться нам с Игорем на заводе, как все станет ясным.

На завод нас не хотели пускать. После вредительства охрана строже относилась к пропускам, пришлось искать и просить Чернышева.

Так же, как и в те дни, когда шла наша работа над приспособлением, в цехе монотонно гудели станки, гулко катался над головами подъемный кран.

— Чего пожаловали? — удивился Лазарев.

— Да вот, Лешка затянул, — ткнул меня в бок Игорь.

— А ну, тогда, паря, вставай к станку, — пошутил токарь. — Гляди, сколько втулок подвалило.

Я принял его приглашение всерьез и подошел к станку Павла.

— А я ведь с ним наловчился, — кивнул Василий на работающее приспособление. — Здесь пущу в ход и потом бегу к своему станку обтачивать фланец. Хлопотно одному только.

— Дай-ка резец, — попросил я токаря.

Лазарев с нескрываемым удивлением открыл инструментальный ящик, вынул резцы, помедлил.

— Давай, давай!

Засучив рукава, я взялся за рукоятку суппорта, сказав Игорю, чтобы он держал наготове следующую втулку.

Резец плавно врезался в металл, попыхивала дымком стружка, и я уже не испытывал прежнего страха, что он может сломаться или вырваться из державки. Вспомнился весенний ангарский берег, печеная картошка в костре и рассказ брата о какой-то хитрой детальке… «Это как понять? Не романтика?»

Приближалась полночь, а мы всё не уходили с завода. Работа на многих станках прекратилась, и в цехе то там, то здесь стали гаснуть огни. Пройдясь меж станков, мы осмотрели, нет ли лишнего народа, и уселись возле батареи, где частенько ночевал Петрович. Игорь беспрерывно зевал, жаловался, что у него сосет под ложечкой. Но когда Василий рассказал какую-то смешную историю и вдобавок, сбегав за кипятком, угостил нас ужином, сон у моего друга прошел. Оставив Лазарева отдыхать у батареи, мы стали с Игорем бродить по цеху.

Ночная смена не была полностью загружена. Работали только карусельный и строгальный станки и светилась конторка мастера. Кругом стоял полумрак.

— Лешка, — взял меня под руку Игорь, — я тебе что-то давно хотел сказать.

— Говори.

Игорь смущенно кашлянул.

— Понимаешь, какая со мной история приключилась. Она ведь такая славная…

— Кто — она? — удивленно поглядел я на друга.

— Милочка Чаркина… Только ты, пожалуйста, не смейся, — предупредил Игорь. — Живет она сейчас на другой квартире, и ходить нам с ней почти по пути. И вот иду я как-то с занятий, гляжу — впереди меня шествует Милочка, идет и напевает. Я догоняю ее и спрашиваю: «Поешь, Мила?» — «Пою! — засмеялась она. — Когда идешь и напеваешь, то расстояние от школы до дома кажется совсем коротким…»