— Ишь ты какой! — хмурился он, растирая мои руки, ноги, лицо. — Да еще с котенком! Ладно, обошлось. Ложись, — показал он рукой на койку. — Спи до утра да не стесняйся, это мой кабинет.

— Операция была?

— Спи, Алексей, спи, — вздохнул доктор.

Надев больничный халат и белый колпак, он вышел.

С тревожным чувством я закрылся одеялом. Замяукал котенок, но вскоре затих, а я так и не смог уснуть.

Когда рассвело, в комнатку вошла какая-то женщина в белом.

— Спишь? — погладила она меня по голове.

— Нет. А где доктор?

— В палате. Прислал тебя проведать.

— Операция кончилась?

— Да.

— Ну как?..

Я приподнялся, с трепетом ожидая ответа, но женщина сказала:

— Ступал бы ты, голубчик, домой. Вечером все узнаешь…

В ногах мяукнул котенок. Я приподнял его и, сунув котенка под рубашку, стал собираться домой.

С котенком я и прокоротал весь долгий день.

В сумерках пришла Зина. Увидев меня, она разрыдалась.

— Потеряно много крови… Дышит кислородной подушкой…

Жизнь Павла находилась в опасности. Это было совершенно ясно. Когда совсем стемнело, я пошел в больницу.

И здесь, у крыльца, меня встретила Тоня.

— А я к тебе заходила… Я ведь только сегодня все узнала от папы!

— Отец твой был дома? — спросил я.

— Да, обедал… И снова уехал в больницу.

— Как Павел? Он ничего не говорил?

Тревожные глаза Тони уставились на меня прямо, открыто.

— Крепись, Леша… Не сразу ведь хорошо бывает. А раз папа взялся… Ой, да ты без рукавичек! — дотронулась она до моих холодных рук и тотчас сунула их в свои теплые варежки. — Теперь лучше?

— Да, — ответил я, сжав ее пальцы.

— Вот давно бы так. Ходишь один, переживаешь… Чем ты сегодня занимался?

Я рассказал про котенка.

— Ну вот, котенок… А чертежи приспособления, о которых ты говорил мне на катке?

— К чему они теперь?

— Ты неправ, Леша. Нужно взять себя в руки. Павел Семенович выздоровеет, вернется домой, вот увидишь… Он вернется! Как же ты в трудную минуту забыл о своих верных друзьях?

И вот потекли дни трудного и медленного выздоровления брата. Да, таких дней я еще никогда не переживал. С утра я садился за чертежную доску, которую раздобыл где-то Игорь. Потом, когда приходил мой друг, я уступал ему место, а сам отправлялся проведать брата. Чем радостнее шли вести из больницы, тем быстрее продвигалась наша работа…

К середине каникул чертежи приспособления были готовы, и мы с Игорем принесли их в цех.

— Толково сделали. Должно получиться, — одобрил Василий Лазарев.

— Это что! — вмешался в наш разговор Петрович. — Надо не чертежи, а само приспособление сделать к приходу Павла Семеновича. Вот сюрприз будет!

— А когда делать-то? — покачал головой Лазарев.

— Вот нашел о чем горевать! — посмеялся Петрович. — Да сегодня и начинать. Меня в бригаду берите. — И старый слесарь повел нас в свою мастерскую под лестницей.

Деревянный потолок мастерской просвечивал, и ходившие по лестнице люди могли свободно видеть все, чем занимался старик. Эта особенность потолка и послужила, очевидно, причиной того, что вскоре после нашего прихода в мастерскую в ней появился главный энергетик завода Бойко.

— Почему стоим? Работы нет? — спросил он придирчиво.

— Работы хватает, товарищ начальник, — объяснил Петрович. — Решаем, как «сквозной» способ внедрить…

— «Сквозной»? Что это за слово «сквозной»?

Лазарев расстелил перед энергетиком чертеж и стал рассказывать о новом способе обточки втулок, предложенном моим братом. Инженер слушал токаря рассеянно, лишь изредка по его чисто выбритому лицу пробегала снисходительная улыбка. Не дослушав Василия, он раздраженно махнул рукой:

— Это в вас грузчик еще сидит, Лазарев, а техника не терпит наскока. Для выдумок существуют инженеры, дело рабочего — выполнять наряд.

— Какая ерунда! — не выдержал Игорь. — Люди вносят ценное предложение, стараются поднять производительность труда…

Бойко не без интереса перевел взгляд на Игоря.

— Я где-то видел вас, молодой человек… Вы инженер или техник? — иронически прищурил он глаз.

Мне показалось, что в эту минуту главный энергетик очень похож на Ковборина.

— Я ученик десятого класса подшефной заводу школы, — ответил Игорь.

— Ну, знаете ли, это больше чем дерзость! Мальчишкам нечего делать в цехе! Как вас сюда пропустили? — Бойко повернулся и пошел прочь, небрежно сунув руки в карманы своего кожаного пальто.

Мы растерянно взглянули друг на друга, на Петровича.

— А вы бы, ребятки, молчали, и точка. От него это дело не зависит, — сказал Петрович. — Если задержка насчет пропуска будет, к Чернышеву пойдем. Тот поможет!

Донесся протяжный гудок. На морщинистом лице слесаря заиграла улыбка:

— Теперь спокойно поработаем. Конец первой смены, начальство-то все поуходит из цеха.

Петрович присел на корточки, открыл дверцу верстака и стал подавать инструмент:

— Резцы победитные тебе, Алексей. Корпус приспособления вместе выточим. Напильник бархатный Василию причитается, он всеми мелкими штучками займется. А тебе, — протянул он руку Игорю, — зубило и молоток, слесарить станешь.

Петрович смерил линейкой чугунное кольцо, лежавшее в углу мастерской, и велел мне катить его прямо в цех.

— Так, так, — подбадривал старик, идя за мной, — двигай прямо к станку Павла.

Вторая смена токарей уже приступила к работе. Мне казалось, что все рабочие смотрят на нас с Петровичем.

Василий с Игорем задерживались в мастерской, и, не дожидаясь их, Петрович приступил к делу. Взявшись за рукоятку станка, он проверил, все ли в порядке. Потом вынул из инструментального ящика специальный ключ, разжал им патрон.

— Подымай, Алеша, — негромко скомандовал слесарь.

Ставя чугунное кольцо в патрон, я предупредил Петровича, что мне еще не приходилось работать на станке.

— Знаю, что не умеешь. Поэтому и в помощники взял. Гляди, — протянул свои жилистые руки Петрович. — Четыре десятка годков они с резцом дружили, а под старость лет пришлось в ремонтники переходить, слесарить.

Склонившись над патроном, он долго и терпеливо устанавливал в нем кольцо, чертыхаясь, что на установку всегда идет много времени.

— Ну вот, теперь можно к обдирочке приступить. Где у тебя чертеж?

Я подал Петровичу свернутый в трубку лист ватманской бумаги. Он долго и сосредоточенно рассматривал чертеж, что-то тихонько напевая, потом зажал в суппорте резец и, сказав: «Дай-то бог», надавил кнопку. Раздалось монотонное гуденье станка.

— Ну, Алексей, начали!

С этими словами Петрович осторожно подвел резец к чугунному кольцу, и на темном теле отливки появился тонкий серебристый поясок. Он становился все шире, светлее. На жестяной противень под станиной станка градом сыпались стружки.

Обточив кольцо раз, другой, Петрович отвел резец и передал мне рукоятку:

— Пробуй-ка, парень!

— Я?

— Ну конечно, ты.

Стараясь не выдать охватившей меня робости, я повернул рукоятку. Резец двинулся к детали. Еще поворот — он впился в нее, и в волосах моих запуталась горячая стружка.

— Не торопись, подачу убавь. Вот так, — густо задымил махоркой Петрович. — Еще проточи разок…

Но вдруг раздался треск, и резец вылетел из державки.

— Перепугался, поди? — Петрович выключил станок. — На первый раз всегда резцы ломают. Попробуй-ка еще. Вот так, так… А у тебя, Алексей, пойдет токарное дело!

Оставшиеся дни каникул мы с Игорем почти целиком провели в цехе. Корпус приспособления, над которым трудились вместе с Петровичем, вышел точно по чертежу. Не совсем ладилось вначале с накидной гайкой, но Игорь проявил столько упорства, что получились и гайка и остальные детали приспособления.