К девятнадцатому июня после учений почти все крупные корабли морских сил Балтийского моря собрались в Ревеле — «Император Павел I», «Андрей Первозванный», «Слава» и крейсер «Рюрик» пришли из Гангэ, «Цесаревич» — из Гельсингфорса, группа крейсеров — из Лапвика. А ранним утром двадцатого «Павел» и «Андрей» покинули рейд и вышли в Балтийский порт.
Переход занял каких-нибудь два часа. Не успели корабли стать на бочки на Рогервикском рейде в нескольких кабельтовых от берега, как со стороны моря подошли два выкрашенных в черный цвет судна с ослепительно белыми палубными надстройками — царские яхты «Штандарт» и «Полярная звезда». Следом подошли и стали в линию пять эсминцев.
Всего порта с верхней палубы не было видно — скрывали от глаз амбары, вытянувшиеся вдоль берега серой вереницей. Только колокольня маленькой православной церквушки виднелась из-за крыш. Но с высоты решетчатых металлических мачт «Павла» город можно было видеть как на ладони. Сергею Краухову опять было поручено протягивать гирлянды электрических ламп, и он, возясь на смотровой площадке мачты, видел и сам город с пристанью, и развалины старой, петровских времен крепости, и протянувшееся на добрую версту скопление железнодорожных составов — поезда, которые привезли гостей из Петербурга и эшелоны 85-го пехотного Выборгского полка. Гавань пестрела русскими и немецкими флагами, деревянную триумфальную арку на пристани обвивали гирлянды зелени. С берега ветерок доносил стук молотков и визг пил — там заканчивались последние работы.
Время от времени Сергей взглядывал в сторону «Штандарта», но на палубе царской яхты, стоявшей совсем близко от линейного корабля, было пустынно. Видны были лишь часовой возле кормового флага да вахтенный офицер.
От берега отвалил катер, потом подошел к трапу «Штандарта». Группу штатских встретил вышедший на палубу бородатый офицер, взял под козырек, показал жестом, куда идти, и сам пошел сзади. Наверное, это высокие гости, и прибыли они к царю. Может быть, даже министры. Другой катер шел к борту «Павла». Увидев синие мундиры с серебряными погонами, Сергей вздрогнул. Невольно для себя он связал появление жандармских офицеров с тем делом, в котором он согласился участвовать. В сердце вползла тревога. Неужели что-то пронюхали?
Тревога не оставляла с тех пор, как исчез неизвестно куда Костя Недведкин, никто из матросов даже не знал — куда. Может быть, эти прибыли за кем-то? Хотя вряд ли — на кораблях арестовывают свои морские власти и только на берегу передают в руки жандармов… Но что все-таки случилось с Костей? Куда он мог подеваться? А вдруг тоже арестован на берегу — не случайно же обыскали оставшиеся на корабле вещи Недведкина…
Да, было от чего прийти в смятение. А с тех пор как он дал Королеву согласие участвовать в покушении на царя, время полетело со стремительной быстротой. Сергей уже успел подержать в руке вороненый браунинг, с которым он будет в день приезда царя. Такие же пистолеты были приготовлены для Королева и кочегара Шухова — третьего участника покушения. Сергей ни разу в жизни не стрелял из пистолета, но в упор, конечно, не промахнется. В бортовом каземате позавчера ночью он раз тридцать подряд нажимал на спусковой крючок. Так же будет и в решающий день, только в стволе тогда будет боевой патрон… И он не промахнется!
Когда именно царь прибудет на корабль, заговорщики еще не знали, но вполне возможно, что это произойдет совсем скоро, и, может быть, не случайно «Штандарт» встал рядом с «Императором Павлом I». Не исключено, что и приезд жандармов связан с этим же…
Когда Сергей закончил работу на мачте и спустился вниз, возле ходового мостика его как бы невзначай повстречал Королев, шепнул мимоходом, что жандармы б сопровождении старшего офицера лазают по всему кораблю.
Но вскоре неприятные гости отбыли восвояси, а Сергей пошел в кубрик. Команду, как объявили по ротам командиры, на весь остаток дня освободили от работ по кораблю, всем приказано было приводить в порядок обмундирование, и это тоже говорило о том, что вскоре на борту «Павла» может появиться царь.
События надвигались стремительно, и Сергей в какой-то миг пожалел, что необдуманно влез в смертельно опасное дело. Но отступать уже было поздно. Он ни за что не даст повода для того, чтобы о нем подумали как о трусе!
Утро 21 июня выдалось теплым, безветренным и безоблачным — будто его нарочно приурочили к торжественной встрече двух монархов.
Все было готово к ней — выстроились на рейде боевые корабли и царские яхты, принарядился, как на именины, порт, опробовали сапогами наспех оборудованный плац вымуштрованные роты Выборгского полка, надели парадные мундиры чины свиты, министры и дипломаты, привели себя в готовность приехавшие журналисты, рассыпались кругом городка агенты охранного отделения и дворцовой охраны.
Все вокруг выглядело пышно, пестро, но было в этой праздничности что-то мишурное, театральное, несерьезное. Из-под экзотических гирлянд триумфальных арок выглядывали плохо оструганные, наспех скрепленные доски, высокие флагштоки стояли косо, от плаца летела желтая едкая пыль, а сановники и дипломаты в расшитых мундирах гуськом ходили по нужде в деревянные, загаженные скворечники-клозеты.
Но не только в антураже, а и в самой встрече было нечто двусмысленное, несолидное, лежал на ней этакий налет опереточной игривости. Была она в полном диссонансе со сложившейся в Европе обстановкой, где два военно-политических союза — англо-франко-русский и австро-германо-турецкий — настороженно следили друг за другом, готовясь к вооруженной схватке. Хотя были подготовлены к встрече тексты со словами о дружбе, сердечности и мире, все прекрасно знали, что уже не первый год германский генштаб разрабатывает план операции против России, а русская армия отрабатывает схемы будущих боев против немецкой.
Но даже не это придавало встрече несерьезный оттенок — чем-чем, а лицемерием прожженных политиков удивить было нельзя. Оно было для них вполне привычным и как бы само собою разумеющимся. Шокировал приглашенных характер отношений, сложившихся между двумя монархами. И ладно, если бы дело упиралось в их родственные связи и привязанности, это еще полбеды. Можно было примириться и с тем, что напыщенный, самовлюбленный и напористый Вильгельм II — большой любитель театральных поз и речей, будет назойливо вылезать на первый план во время церемониалов, подавляя своей импозантной фигурой малорослого и неказистого русского царя. И эта беда невелика.
Хуже всего было то, что царственный родственничек Вилли подавлял своего «милого Ники» не только внешне. Перед его настойчивостью и твердой волей русский монарх попросту тушевался и порою совершал глупости и не просто в семейном кругу, а такие, от которых начинало трясти государственный аппарат империи. До сих пор министры с дрожью вспоминали о случае, происшедшем во время свидания Николая II и Вильгельма II в июле 1905 года в финских шхерах близ острова Бьёрке.
В тот раз оба монарха хорошо пообедали и изрядно выпили в кают-компании, а потом кайзер позвал царя в свою каюту и показал ему текст договора между Россией и Германией. Если одна из сторон, говорилось в нем, подвергнется нападению какой-либо европейской державы, то союзница обязана прийти на помощь всеми своими сухопутными и морскими силами. Такой договор начисто ломал сложившуюся в Европе систему отношений между странами, превращал Россию во врага Англии и Франции. Однако все это отнюдь не смутило пребывавшего в благодушном настроении Николая, И к тому же родственник назойливо гудел над ухом, доказывал, что вдвоем они зажмут в кулак всю Европу и незачем им с нею церемониться.
Лишь одно смущало русского царя — такой договор по законам Российской империи мог иметь законную силу, если его наряду с императором подпишет один из членов правительства. На яхте, правда, присутствовал морской министр адмирал Бирилёв, но звать его царь не решался, чувствовал, что в этом деле даже его монаршая воля может не сработать. Вильгельм II высмеял его сомнения и сыграл на самолюбии — какой же он самодержец, если не может заставить министра сделать для него такой пустяк. Налитый до краев чужой решимостью, Николай пригласил Бирилёва, прикрыл текст договора ладонью и приказал подписаться внизу рядом с царской подписью. Адмирал ослушаться не посмел.
