Я также заметил, что магнитная стрелка в этом городе отклоняется от полуночи [севера] к западу на целых 9 градусов.

В Нижнем живут русские, татары и немцы; все они подданные великого князя и управлялись в наше время воеводой Василием Петровичем.

Здесь мы нашли самых крайних на востоке лютеран, которые могли служить по своей вере в открытой церкви; в то время их община доходила до 100 человек. Многие из них были военные офицеры, шотландцы, частью существовавшие службой великому князю, частью жалованьем мирного времени, а также винокурением, пивоварением и продажей крепких напитков, — что, по особой милости, было им предоставлено. Провизия в Нижнем была весьма дешева: молодая курица, а также 16 яиц стоили 1 копейку или в мейсенской монете 6 пфеннигов, овца — 12, 16, 18 копеек.

24 того же месяца я с нашим шталмейстером фон Мандельсло, Гансом Арпенбэком, русским толмачом и приставом был отправлен к воеводе, чтобы, за доброе расположение и помощь, оказанные им нашему люду, прожившему здесь, ради постройки корабля, более года, поднести ему ценный подарок в 100 рейхсталеров. Что воеводе это было очень любо и приятно, мы заметили по тому, что он не только дал нам прекрасное, великолепное угощение, но при уходе нашем подарил нам 20 кусков копченой свинины и другой провизии на дорогу. Это был вообще человек вежливый и разумный. Дом его содержался весьма прилично. Когда мы велели приставу доложить о себе, нас два человека повели по двору через прекрасно разубранный ход, по обе стороны которого, вплоть до крыльца, стояли слуги и рабы. В сенях нас встретили два осанистых старых человека, которые провели нас к воеводе в комнату, украшенную обоями, занавесами, серебряными чарами и бокалами. Воевода стоял в золотой парчовой одежде, окруженный многими красиво одетыми мужчинами, принял нас ласково, благодарил за поклон и подарок послов во многих почтительных словах, а затем заставил нас сесть за стол, причем он начал говорить тосты за здоровье его царского величества, его светлости князя голштинского и княжеских послов. Во время угощения, заключавшегося в пряниках, очень крепкой водке и многих родах меду, он говорил всякие веселие и умные речи, так что мы — ввиду странности этого явления в России — должны были удивляться ему. Он спросил также, боимся ли мы казаков, которые разбойничают на Волге и вряд ли оставят нас в покое? Это жестокий, бесчеловечный народ, любящий разбои более Господа Бога своего; они нападают на людей, точно вот это животное; при этом он показал на нарисованного на столе льва, которому [на рисунке] Самсон разрывал пасть. Когда мы ответили: «Если казаки окажутся львами, то мы окажемся Самсонами», он сказал: и он на это надеется, и выразил надежду, что «имя немцев, известных храбростью в России, ввиду добрых услуг, ими оказанных его царскому величеству, прославилось и среди казаков и, без сомнения, удержит их от нападения». Когда мы простились с ним, он, в прежнем порядке, опять велел проводить нас через двор к воротам.

В эти дни были улажены споры, происходившие во время кораблестроения между рабочими, и был потребован отчет о строительстве. При более точном расследовании оказалось, что тот, кто нанимал рабочих, убедил их обещать ему подарок в 40 рублей или 80 рейхсталеров, чтобы он по более дорогой цене принял для них работу. Так как кузнец при поставке железа и в работе допустил большие злоупотребления и обманы, то ему, правда, пригрозили суровым наказанием, которое воевода — даже если бы потребовали смертной казни — предоставил совершенно на волю послов, но, в конце концов, так как он упал в ноги послам и, лежа у ног их, долго со слезами просил о прощении, то его и простили, ввиду преклонных лет его (ему было более 70 лет), и оставили без наказания.

Пробыв в Нижнем до конца июля и заметив, что вода, которая до сих пор была высока, начала быстрее спадать, мы поспешили уйти. Корабли или большие струги и лодки, идущие по Волге к Астрахани, соблюдают это время и пускаются в путь, когда вода еще поднимается или оказывается выше всего, как это и происходит в мае или июне, когда реки на севере разливаются и приносят много воды в Волгу; в такое время эти суда не только безопасно проходят через мелкая места, но и через низкие острова, которые в это время оказываются глубоко под водой. Бывают, впрочем, случаи, что, после ночевки их на таком острове, они, при быстром спаде воды, остаются сидеть на мели: подобного рода засевшие и погибшие большие струги и лодки мы встречали во многих местах на Волге.

Так как эта река, по моему заключению, одна из величайших, длиннейших и важнейших в мире, то я прилежно наблюдал ее, и при помощи опытного голландского моряка Корнелия Клаус(ен)а и некоторых русских лоцманов не только по компасу определил и нанес на план ее течение, изгибы, углы ^[195] и берега, но также и глубокий фарватер на ней, мели, острова и местности, от мили до мили и даже от версты до версты. Так как в первом издании я обещал, что со временем сообщу настоящую карту этой реки, то я ее теперь и изготовил и прилагаю здесь изображение реки со всем тем, что имеется на берегах ее.

Река Волга берет свое начало (как упоминает о том Герберштейн) в области Ржевской, где имеется лес, называемый Волконским. В этом лесу есть озеро, из которого вытекает река, протекающая через 2 приблизительно мили, затем через озеро Волго; дающее этой реке свое название. До соединения своего перед Нижним Новгородом с Окою, река эта протекает мимо многих выдающихся городов: Твери (упоминаемой выше), Кашина, Холопьего [городка], Углича, Ярославля, Костромы, Галича и т. д. Так как я этих мест не проходил, то я этой части течения Волги и не буду описывать, а начну только с соединения у Нижнего НовгородаОки с Волгой.

(Книга IV, глава 3)

От Нижнего до Васильсурска

После того как наш корабль теперь был снаряжен и снабжен хорошими запасами провизии, и мы также взяли с собой и лоцмана, или путеводителя, который должен был показывать нам истинный фарватер, мы 30 июля собрались в путь, не глядя на то, что ветер был нам противен, и стали лавировать. При нас на корабле находился его княжеской светлости комиссар в Москве Бальтазар Мушерон, дьяк или канцелярист воеводы, пастор из Нижнего и наш фактор Ганс Бернгарт, проводившие нас на несколько верст и желавшие посмотреть, каково плавание на корабле. Едва, однако, мы в 2 верстах под городом прошли за именье Грамотина ^[196], напротив Печерского монастыря, как мы уже попали на мель и засели. Пришлось заносить якорь и с большими трудами в течение 4 часов стаскивать корабль.

На другой день, а именно в последнее число июля, проехав с версту дальше, мы снова засели, однако скоро сошли с мели, и когда выпал сильный дождь, а также буря с юго-востока подула нам навстречу, мы остались на якоре до следующего дня.

Здесь на корабле была произнесена вышеупомянутая немецкая речь об опасности, которую мы выдержали на Балтийском море, и о кораблекрушении у Гохланда; мы благодарили Бога за милостивое спасение. Нашим людям был внушено в дальнейшем в других подобных случаях, могущих быть при предстоящем долговременном и опасном путешествии, возлагать твердое упование на Бога и на терять мужества. По окончании богослужения, после веселой музыки, наши провожатые и добрые друзья простились с нами и вернулись обратно.

1 августа заведен был порядок, как быть со стражей. Навербованные солдаты, а равно и свита послов, были разделены на три роты с тем, чтобы чередоваться на службе. Во главе первой должен был находиться посол Крузиус, во главе второй — Брюг[ге]ман, а третьей — маршал. У каждого из послов был свой капитан: у Крузиуса — шталмейстер, у Брюг[ге]мана — секретарь; они вмести с маршалом поочередно, с обычным барабанным боем, приводили и уводили стражу. Часовые посты у передней и задней боевой рубки корабля были всегда весьма многочисленны.