Напротив городка Кизилагач лежат в море в 1 1/2 милях от берега два острова Келехол и Аалибалух [на карте — Алибулах]. Последний из них, длиной в 3 мили, получил, по словам персов, название оттого, что Али однажды был здесь и, не найдя для утоления жажды свежей воды, божественной силой своей создал здесь колодец, который теперь еще дает пресную воду. Остров этот у берега порос камышом.

(Книга VI, глава 6)

Путешествие из Гиляна к реке Араксу… Также о Муганской степи

12 февраля мы оставили Гилян и поехали дальше через открытую местность и через некоторые глубоко в земле лежавшие небольшие речки, важнейшими из которых были: Ускеру и Бутару [на карте — Питару], перекрытые мостами. К вечеру пришли мы к деревне Эллиесду [по карте — Эйлисду]. Она лежит в начале Моканской [Муганской] степи на склоне низких плодородных холмов. Ведь и вообще вся эта область у подножья гор повсюду весьма плодородна и обработана. Деревни, которых в этой местности было много, состояли из плохих домов, были сплетены вроде плетней и вымазаны глиной. Все они были заняты шахскими солдатами. Шах предоставил солдатам эти деревни для кормления: не только крестьяне должны были доставлять им кое-что для пропитания, но и сами они имели земли и пашни, которые могли обрабатывать. Деревня Эллиесду принадлежала офицеру по имени Бетер-Султан; он жил в трех милях отсюда…

Отсюда мы двинулись дальше по Моканской степи, прошли две мили и расположились в Оба в круглых пастушьих хижинах…

В этот день утром, а именно 13 февраля, в означенной деревне солнце взошло в точности на [румбе] юго-восток к востоку [Зюйд-Ост-тен-Ост], так что магнитное склонение от С к 3 оказалось здесь в 24°. У Оба я высоту солнца в полдень определил в 40°48′, а высоту полюса под тем же меридианом в 39°28′. Побережье здесь тянется с ЮЗ к СВ. Мы вновь могли видеть перед собой Шемахинские горы.

О Моканской [Муганской] степи нужно сказать подробнее. Полагают, что она тянется в длину более чем на 60, а в ширину на 20 миль. Турки зовут ее Миндюнлук (1000 дымовых отверстий), а персы Моган или Мокан. В этой степи живет весьма много племен и родов, которые во времена Гуссейна (против него их предки сражались под начальством Иезида) были в наказание как бы сосланы сюда. Им не разрешают жить ни в городах, ни в деревнях, но лишь в хижинах [кибитках]; зовут их Сумек-Райети, с одной стороны, потому, что они от кости к кости [от поколения к поколению], как самые жалкие рабы, навеки покорены шаху, с другой — потому, что им едва оставлено для пропитания, чем сохранить свои кости. Они кормятся от скотоводства, летом направляются под горы, где у них хорошие пастбища и приятный климат, зимой же они располагаются лагерем в ровной степи. Их считают полудикими людьми и роды их перечисляются следующие: ходже-чаубани, текле, элменкю, хаджиказилю, султанбахшелю, караи, ардендюшенлю, халедж и др.

14 того же месяца мы продвинулись на три мили дальше к северу и пришли к племени хаджиказилю. По дороге в поле мы встретили часовню, в которой похоронен некий Байрам-Текле-Обаси. Он был во времена шаха Аббаса, когда турецкий паша Джалал-оглы напал на Персию, разбойником; с несколькими сотнями собранных вокруг себя оборванцев он часто с хитростью нападал на турок и почти ежедневно доставлял шаху Аббасу несколько турецких голов. Наконец ему дана была для набегов армия в 12000 человек, с которой он, пожалуй, больше зла сделал неприятелю, чем шах с своим главным войском. За это шах освободил его от наказания, сделал князем и подарил ему несколько деревень в этой местности.

Мы вновь расположились в круглых пастушьих хижинах [кибитках]. Поздно вечером, едва успев прилечь, мы услышали несколько выстрелов, которые быстро следовали один за другим. Мы подумали, что это измена или нападение, — и поспешно собрали наш багаж, устроили бруствер и приготовились к обороне. Однако оказалось, что русский посланник, Алексей Савинович, расположившийся на расстоянии выстрела от нас, поднял эту стрельбу, чтобы напугать посла Брюг[ге]мана и посмотреть, как он будет вести себя. Он объяснил потом свой поступок тем, будто устроил стрельбу в честь посла, полагая, что это — день рождения Брюггемана.

15 того же месяца мы прошли через степь восемь миль и расположились лагерем в четверти [мили] пути от реки Аракса. Мы бы вошли и в Джават, где в предыдущий раз мы останавливались, если бы там не поместился Аребан, хан шемахинский, со всем своим двором, заняв все помещения. Он и следующий день пробыл там, так что мы остались поэтому на месте.

Мы от Аребана, по приведенным выше причинам, не ожидали особой дружбы и благодеяний. Он, однако, пока мы были в его области, все время был к нам очень любезен и делал нам добро. Всю вину в недоразумениях, возникших у нас с ним, он свалил на бежавшего у нас персидского толмача Рустама, который часто передавал ему от нас враждебные ему речи. По его словам, переводчик, вероятно, то же делал с его речами у нас; он грозил его поэтому обезглавить, как только удастся его схватить. Когда хан услышал, что мы вновь пришли к Араксу, он послал знатнейших своих слуг, чтобы принять нас и поднести нам три меха хорошего вина, которые нам были очень приятны, так как в этот, как и в предыдущий день, у нас угощения было ценного. С посланными от хана прибыл также наш бывший в Ардебиле мехемандар Неджеф-бек, чтобы посетить нас; он подарил послам прекрасную персидскую гончую собаку и очень весело беседовал с нами.

(Книга VI, глава 7)

Сообщение о реках Араксе и Куре и о поездке в Шемаху

17 того же месяца мы вновь собрались в путь и перешли через важную реку Араке, через которую у Джавата наведен был корабельный [понтонный] мост, у них именуемый джиср. Мост этот ежегодно весной в июле месяце, когда вода разливается, должен сниматься, так как река тогда выходит из берегов и заливает соседнюю плоскую низменность на милю и более водой; в это время никто не может путешествовать этим путем.

Остановиться несколько на этой реке и подробнее поговорить о ее качестве, мне дают повод географы, которые частью помещают ее в правильной местности, но неточны в подробностях, частью же сбиты с толку. Квинтом Курцием, так как он упоминает реку Араке в двух разных местах в различном смысле: он говорит, что река эта находится в области Персиде и течет к полудню (кн. V), а в то же время он (кн. VII, гл 5) и в особенности Плутарх в биографии Помпея (стр. 636) и Марка Антония (стр. 939) пишут, что Аракс через Мидию впадает в Каспийское море. Страбон, в данном случае, следует Курцию в однородных и полных сомнений речах (кн. XI и XV). Радер в комментарии к Курцию старается примирить эти с виду противоположные мнения и говорит, что река Мед, в которую Араке впадает, сначала, должно быть, имеет направление от полуночи к полудню, но потом поворачивается и в сторону полуночи впадает в Каспийское море. Это рассуждение его, однако, также не разрешает вопроса. Невозможно, чтобы река от Персеполя могла течь, совершая такие изгибы и переходя через чудовищный, во много миль шириной, Тавр, посередине пересекающий страну персов или даже всю Азию «непрерывным хребтом», как говорит Курций в указанном месте. Истинное сообщение об этом таково: имеются две различных реки, именовавшиеся Араксом; одна из них в Мидии, другая в Персиде. Ортелий это хорошо усмотрел и указал в следующих словах в своем «Thesaurus geographicus» при упоминании истинного Аракса: «О другом Араксе упоминают Страбон в кн. XV и Курций в кн. V». Последнюю реку, протекающую мимо города Персеполя (ныне Шираз), войскам Александра угодно было назвать Араксом подобно тому, как Александр назвал реку Яксарт, на границах Скифии, Танаисом, а восточную часть Тавра — Кавказом; см. об этом у Страбона, кн. II, стр. 348, § 30.

По каким причинам и в каком убеждении это им сделано, о том можно прочитать у Радера и в других комментариях.