Когда вечером около 11 часов несколько немцев остановились, глядя с большим страхом на стоявший в пламени великокняжеский кабак, они вдруг увидели черного монаха, стонавшего и кряхтевшего, точно он тащил за собою большой груз. Когда он подошел поближе, он громко начал кричать о помощи и сказал: «Этот страшный пожар прекратится не раньше, как будет брошено в огонь и сгорит проклятое тело безбожного Плещеева». [Как оказалось], он и притащил сюда это тело. Так как [немцы] ему не хотели оказать помощи, монах начал свирепо ругаться. Тогда подошло несколько взрослых юношей, которые помогли донести труп до пожарища и бросить его в огонь. И как только этот труп начал сгорать, тотчас же стало уменьшаться и пламя, и погасло на глазах у наблюдавших это удивительное зрелище [немцев].

Немного дней спустя его царское величество велел стрельцов, составлявших отряд его телохранителей, угостить водкою и медом. Точно так же и тесть великого князя, Илья Данилович Милославский, выказал любезность и доброту к знатнейшим гражданам, стал ежедневно принимать несколько человек из цехов, по очереди, к себе во двор, обходился с ними милостиво и старался приобрести расположение главарей. Патриарх также приказал попам и священникам, чтобы они смягчали возмущенный нрав народа. Его царское величество также заместил вакантные должности и места людьми умными, благочестивыми и пользовавшимися сочувствием народа.

Когда теперь увидели, что эта печальная непогода и буря в общем улеглись, и стали полагать, что все подготовлено для мирного, улучшенного положения, его царское величество в день, когда происходит процессия, велел вызвать народ, чтобы он явился перед ним у помоста вне Кремля, причем присутствовал здесь и вельможа Никита Иванович Романов. Его царское величество стал говорить речь. Он выразил сильное сожаление, что народ, без его ведома, испытал такие бедствия со стороны безбожных Плещеева и Тихоновича, ныне получивших заслуженное воздаяние. Он сказал далее, что ныне на их места назначены благочестивые люди, которые будут кротко и справедливо управлять народом и соблюдать пользу и благосостояние народные, находясь под бдительным его, царя, оком. Усиленный налог на соль, по его слову, должен также быть отменен. Царь обещал также, при первой возможности, взять обратно выданные им милостивые грамоты о монополиях; кроме того, он обещал расширить и увеличить их привилегии и те льготы, какие у них были. Кроме того, он сказал, что во всем будет, как отец отечества, и царской своей милости благосклонен народу. После этого народ низко наклонил перед ним свои головы и пожелал царю долгой жизни. Затем царь продолжал: что же касается личности Бориса Ивановича Морозова, которого он также обещал им выдать, то он не желает его вовсе обелять, но, тем не менее, не может счесть его виновным во всем решительно. Он желал бы верить, что народ, у которого он еще ни разу ничего особенного не просил, исполнить эту первую его просьбу и простить Морозову на этот раз его проступки; сам он готов быть свидетелем, что Морозов отныне выкажет им только верность, любовь и все доброе. Если же народу угодно, чтобы Морозов более не занимал должности государственного советника, то он сложит ее с него, лишь бы ему не пришлось выдавать головою того, кто, как второй отец, его воспитал и возрастил. Он не мог бы перенести этого и надеется, что они не будут, как до сих пор, требовать от него такого поступка. Когда слезы, во свидетельство сильной любви к Морозову, показались в глазах его царского величества и как бы заключили его речь, народ посовещался и начал затем весьма громко кричать: «Бог да сохранит на многие лета во здравии его царское величество. Да будет то, чего требуют Бог да его царское величество!». После этого его царское величество столь же сильно повеселел, как он раньше печалился, когда народ требовал головы Морозова. Он благодарил народ за это решение, увещевал его быть спокойным и послушным и сказал, что сам он всегда будет верен тому, что он теперь обещал. После этого его царское величество, со своими провожатыми и с лицами, шедшими в процессии, вновь мирно вернулся в Кремль.

Немного спустя его царское величество отправился в монастырь Св. Троицы, и Морозов поехал с ним, очень низко и униженно кланяясь народу по обе стороны лошади После этого, кто бы ни подавал прошения или просьбы его царскому величеству через Морозова, никому не было отказа, если хоть что-нибудь могло быть сделано. Достоверные свидетельства также доказывают, что он стал теперь великим покровителем и благодетелем немцев так же, как и русских.

Такой опасности в то время подверглось счастие как молодого правителя, так и подданных его ввиду того, что несправедливым и своекорыстным чиновникам дана была воля. И вот, следовательно, каков, при всем рабстве, нрав русских, когда их сильно притесняют, впрочем, об этом было сказано и выше.

Я хочу привести еще пример мятежа, бывшего во Пскове. В этом примере можно усмотреть подобные же действия своекорыстных чиновников и рассвирепевшего простонародья.

(Книга III, глава 17)

О мятеже, возникшем во Пскове

В 1649 г. его царское величество отправил к ее величеству королеве шведской Христине видное посольство, во главе которого находился окольничий Борис Иванович Пушкин. Между другими важными делами задачею посольства было покончить с большим спором из-за подданных, бежавших через границы по обе стороны, ликвидировав претензии и обязательства из-за этого дела, по которому в течение 32 лет не было решения. По этому поводу состоялось соглашение, что если кто перебежал в течение первых 30 лет (многие из них уже успели помереть, а другие рассеялись повсюду), то о них с обеих сторон нельзя заявлять никаких претензий, что же касается перебежчиков последних двух лет, то их следует выдать. Так как на русской стороне гораздо больше оказалось шведов, чем русских на шведской стороне, то постановлено было, чтобы его царское величество заплатил за это сумму в 190000 рублей, т. е. 380000 рейхсталеров, частью наличными деньгами, частью рожью, уплата должна была произойти следующею весною в 1650 г. В назначенное время королевский шведский комиссар г. Иоганн де-Родес и прибыл для этой цели в Москву и получил наличными деньгами в копейках и дукатах 150000 рублей. Остальные 40000 рублей следовало додать рожью. Для этой цели русскому купцу во Пскове Федору Омельянову от его царского величества было поручено купить это количество ржи. Этот последний, как грубый, своекорыстный человек, распространил смысл данного ему поручения дальше, чем полагалось, и не позволил никому из народа купить хотя бы четверик ржи, за исключением разве того, что он им уступал [как бы] из дружбы и по достаточно дорогой цене. При этом он указывал, что все решительно, для уплаты долга его царского величества, должно быть послано короне шведской. Это обстоятельство сделало для псковской общины имя шведов ненавистным, народ стал устраивать частые совещания в кабаках, обвиняя бывшего посла Пушкина в измене, за то, что он такую уйму денег посулил и обещал короне шведской. Некоторые хотели заподозрить и Морозова в этом деле, так как они еще не забыли того, что два года тому назад из-за него произошло в Москве. Они предполагали, что все это произошло без ведома его царского величества. Они сообщили обо всем этом и жителям Великого Новгорода и стали подстрекать наиболее видных из них к мятежу, так что у воеводы в этом городе было много хлопот с тем, чтобы удержать таких людей от этого их злого умысла. Они решили также не пропускать денег, когда их повезут из страны. Они никак не хотели допустить, чтобы закупалась рожь для уплаты шведам, ввиду того, что эта закупка вызвала бы у них вздорожание хлеба. Поэтому ими были в качестве ходоков посланы в Москву три лица: купец, казак и стрелец; они должны были узнать, известно ли его царскому величеству о происходящем. В то же время они, сообразно с решением своим, направились к дому Омельянова, насильно ворвались к нему и, так как сам он бежал, они схватили его жену и стали ее пытать, чтобы она сказала, где ее муж хранит деньги. Они все здесь забрали и ограбили дом, и сам Омельянов, без сомнения, если бы они его схватили, не вышел бы живой из их рук. Самого воеводу, который хотел показать по отношению к ним свой авторитет и имеющуюся у него власть, они выгнали из города, потом созвали всех живших вокруг Пскова дворян в город и заставили их под присягою действовать с ними заодно. Когда три почетных ходока псковских прибыли в Новгород, через который им нужно было идти, воевода велел их заключить в ножные кандалы и в таком виде прислал их к великому князю. Бежавший Федор Омельянов, равно как и воевода, принесли в Москву известие о случившемся. Вслед за тем пришел еще гонец с сообщением, что они отняли у выдающегося шведского купца из Нарвы, по имени Левина [Логина] Нумменса, несколько тысяч рейхсталеров, били его, качали, посадили на несколько поставленных друг на друга бродильных чанов, ругались над ним и совершали с ним всякие выходки. Вследствие этого его царское величество послал сюда знатного господина и боярина для расследования дела и успокоения народа. Они, однако, сначала не хотели впустить его, заперли городские ворота и избрали из своей среды себе начальника. Наконец, они все же впустили воеводу и боярина, но воеводу немедленно посадили в тюрьму, а на боярина, который стал им говорить суровые речи от имени его царского величества, напали и ужаснейшим образом избили его. Когда он захотел спрятаться в близлежащий монастырь, они выбили двери, вытащили его и так обошлись с ним, что долгое время можно было сомневаться, останется ли он жив.