— Как только мы минуем ступени отеля «Де Карно», мы с вами друг друга не знаем, мадам. Вы поняли меня? Мы с вами незнакомы.

Мой голос, дрогнув, зазвучал хрипло, что, к счастью, никак не повлияло на контакт. Но все же чуточку мести не помешает. Слишком уж часто доводилось мне видеть, как мадам Руссо осуждающе качала головой, провожая меня взглядом.

— И вот я вам приказываю — каждый раз, если я только обращусь к вам, вы окинете меня недобрым взглядом и вслух возмутитесь: «Что вы тут болтаете? Это неслыханно!» Если сейчас вам захотелось умыться и переодеться, в таком случае просыпайтесь. И после этого почувствуете себя будто заново родились на свет. Мадам Руссо, очнитесь, прошу вас!

На рю де Бретань царила настоящая сутолока — люди, экипажи, шум. Гости прибывали отовсюду — кто пешком, кто в нанятом экипаже, кто в элегантных каретах. После недели поедания себя заживо в добровольном заточении я пребывал в таком состоянии, что даже щелканье хлыстов кучеров, цокот копыт по мостовой и грохот колес доставляли мне истинное наслаждение, как и заученные улыбки и формально-вежливые жесты приглашенных. Куда ни кинь взор — везде раскланивались, направо-налево расточая улыбки. Меня даже не раздражали навязчивые запахи дамских духов, конского пота и табачного дыма, мало того, я воспринимал их сейчас как естественную и неотъемлемую часть действа.

Широкие двери на балкон второго этажа были гостеприимно распахнуты, по обе стороны их красовались триколоры и старый герб Парижа. Fluctuant nec mergitur: И волнами несмываем.

Консьержка мадам Руссо, в лучшем своем платье, унаследованном от бабушки чернущем вдовьем одеянии, смущенно-ошарашенно прикрыла ладонью рот. Мне доставляло удовольствие вывести ее в свет. Сейчас ей предстояло оказаться в бастионе человеческой суетности, где сплетни самые свежие, где их холили, будто бедняк единственную пару обуви. Дворяне, банкиры, рантье, коммерсанты, дамы, включая таковых полусвета, — воздух вокруг был напоен запахами денег, помады, лосьонов и духов. И драгоценности, представавшие изумленному взору мадам Руссо, были самые что ни на есть подлинные.

Одним словом, моя консьержка была удивлена, поражена и сокрушена, ей не терпелось вычленить из числа присутствующих дам кокоток. Взяв меня под руку, будто сына, она демонстрировала миру ревниво-гордый взор. Я упорно делал вид, что навязанная ею игра мне по душе. Стараясь подделаться под семенящую поступь мадам Руссо, чуть склонил к ней голову, вроде бы прислушиваясь к ее шепоткам. Разумеется, я пребывал в страшном напряжении. Удастся ли мой эксперимент? Сколько еще мадам Руссо пробудет под моим гипнотическим воздействием? Во власти моего духа? Не случится ли так, что ее подхватит и унесет прочь салонный ропот, этот неумолимый демон богатства? Не испарятся ли все мои внушения под напором внешних впечатлений?

— Весь Париж, — донесся до меня восхищенный шепот мадам Руссо.

— Не так уж и весь. Однако граф де Карно, мадам, — не только почитатель Франца Антона Месмера и друг маркиза де Пюсепора, но и, как это стало известно совсем недавно, покровитель и меценат «Милосердных братьев» в Шарентоне.

— Как глупо.

Ну что с нее взять? Консьержка остается консьержкой. Даже под гипнозом.

Еще несколько шагов до первой ступеньки.

Я невольно затаил дыхание. Мадам Руссо все еще доверчиво вцеплялась мне в локоть…

— Простите, месье. Что вы себе позволяете?

Нет, ничего подобного просто не могло произойти. Слишком уж фантастично! Мадам Руссо высвободила руку, причем сделала это довольно резко, в полном соответствии с предрассудками, годами вбиваемыми ей в голову, после чего, придерживая полы своего жутко черного одеяния, стала резво подниматься по ступенькам, словно пытаясь избежать домогательств назойливого кавалера. В одно мгновение я стал для нее чужаком, не отличимым от десятков других в этом вестибюле. Едва ли меньше поразили меня и перемены в ее поведении. Какое достоинство! Заурядная консьержка шествовала по мраморным плиткам фойе столь привычно непринужденно, будто выросла в этом дворце. С улыбкой она приблизилась к группе приглашенных и тут же элегантным жестом раскрыла веер. На лицах стоящих не было и следа недоумения или смущения. Любой, кто наблюдал бы ее сейчас, подумал — вот мадам решила выйти в свет на поиски состоятельного вдовца. Больше всего меня поражало то, что все здесь принимали мадам Руссо за свою. Я отчаянно пытался встретиться с ней взглядом, но, когда это удавалось, ровным счетом ничего не происходило, разве что мадам недовольно сводила брови и поджимала губы и, разумеется, возмущенно вздымавшаяся грудь грозила прорвать плотную материю вдовьего наряда.

Пытаясь успокоиться, я созерцал классические скульптуры и батальные сцены на полотнах, время от времени рассеянно покачивая головой. Я щипал себя за руку, вперивался в мадам самым невежливым образом — каждый раз она просто-напросто раздраженно отворачивалась.

Как же она поведет себя, убедившись, что у нее нет входного билета?

Я не сводил взора с мадам Руссо, готовый в любую минуту броситься на выручку, стоило ей приблизиться к дверям, ведущим в роскошный зал. Гости предъявляли билеты лакею, выряженному на старинный манер в ливрею. Его, похоже, пригласительные билеты занимали мало, куда более серьезно лакей относился ко второй своей задаче — указывать гостям на шампанское, в ожидании их игравшее в бесчисленных высоких бокалах.

В зале граф де Карно лично приветствовал самых именитых гостей. Лысый граф с внушительной бородавкой между носом и правым глазом был одет в мышиного цвета панталоны и жилет, к ним темнокрасный галстук и аквамариновый сюртук. Я заметил его через распахнутые настежь двери в зал, когда он был занят разговором с одним господином, с которым меня связывало шапочное знакомство, месье Даниелем Роланом, следственным судьей. То был небольшого роста человек с вольтеровским подбородком и изборожденным морщинами лицом, с которым резко контрастировал мягко очерченный чувственно-припухлый рот. Расшитый жилет господина Ролана украшала бриллиантовая заколка, выгодно смягчавшая вид неряшливых, измятых панталон и явно тесноватого сюртука.

Менее всего мне хотелось встревать в беседу графа и судьи, но именно в этот момент мадам Руссо вдруг вздумалось войти в зал. Рука ее скользнула вниз, явно в поисках запропастившегося невесть куда пригласительного билета.

— Мадам Руссо! Одну минуту!

Протиснувшись между двумя господами, я довольно бесцеремонно оттолкнул и стоявшую рядом даму. Отчаянно пытаясь не потерять из виду мадам Руссо, я даже не удосужился извиниться и тут же наступил на ногу какому-то престарелому аббату в переливавшейся в свете свечей сутане, который стоял, опершись на посох.

— Мадам Руссо! Обождите! Ваш билет, мадам! Вы только что обронили его, я видел!

Консьержка вздрогнула. Но не успела опомниться, как тут же произнесла внушенную мной фразу:

— Что вы тут болтаете? Это неслыханно!

И тут же, взяв бокал, поспешила в зал. Мгновение спустя разговоры словно по команде стихли. И аббат, и лакей, и граф де Карно, и судья Ролан — все застыли с таким видом, будто им явилось привидение. Я же про себя рассмеялся. И тут приглашенные снова вернулись к прерванным столь неожиданным образом разговорам. А граф решил лично поприветствовать меня.

— Ах, это вы, месье. Помню, помню вас. Нам случалось встречаться в Шарентоне, если не ошибаюсь. Я оказался там из желания вспомнить прошлое. В августе девяносто второго меня после интернирования Людовика XVI бросили туда как якобы невменяемого, и это уберегло меня от устроенных якобинцами чисток. Ловко, не так ли? Но слава Богу, эти времена миновали. И все же мне всегда приятно встретиться с учеником достойнейших корифеев Пинеля и Эскироля. Вообще-то я надеялся увидеть здесь самого месье Эскироля. Но вы, похоже, прибыли сюда вместо него.

— Спешу уверить вас, граф, что мне весьма лестно слышать это от вас, однако при всем моем уважении к упомянутым вами господам я не их ученик, но почитаю их безмерно. Уже хотя бы потому, что судьба уготовила мне не Сальпетрие, а лечебницу «Милосердные братья».