– Бросьте меня здесь! – взмолилась она, обращаясь к подругам, но те и слушать не стали и потащили ее за собой.

Но прошли они совсем немного, потому что впереди замаячил наряд СС. Солдаты заметили женщин и двинулись в их сторону. Сердце у Калли упало. Что они скажут? Ведь у них нет при себе никаких бумаг: ни удостоверений личности, ни пропусков. А уже темнело.

– Молчите! – неожиданно прикрикнула на подруг Мадлен. – Все беру на себя! А вы притворитесь умирающими лебедями. Сделайте вид, что вам очень плохо.

Женщины прильнули друг к другу и замерли в страхе.

– Документы! – заорал один из эсэсовцев, подойдя к ним почти вплотную, и внимательно оглядел подозрительную троицу.

Мадлен выпрямилась во весь рост и проговорила почти на безупречном немецком:

– У нас нет при себе документов! Они в лагере! – она неопределенно махнула рукой куда-то в сторону. – Мы – француженки. Работаем в здешнем лесу. Взгляните на нас! Мы же все в иглице. А вот эта заболела совсем, и нам велели отвести ее в медчасть. У нее началась лихорадка. Не подходите близко! Вдруг это туберкулез?

Солдат тут же отпрянул назад и с интересом уставился на Калли. Та уже едва стояла на ногах. Пот обильно катился по ее лицу. Конечно, не вызывало сомнения, что дотащить такую больную одной женщине было бы не под силу. Вот и выделили для сопровождения двоих.

– Проходите! – коротко скомандовал немец, и женщины, все еще не верящие своему счастью, что так просто вырвались из рук эсэсовцев, заковыляли дальше и вскоре растворились в сгущавшихся сумерках.

Вот уже во второй раз Мадлен спасла всем им жизнь.

– Нужно держаться уверенно! – наставительно заметила она подругам. – Отвечайте, глядя им прямо в глаза! Врите, несите всякую чушь, какая придет в голову, но на хорошем немецком. Слава богу, у меня с немецким полный порядок! Вот одно из преимуществ того, что мы жили на границе с Эльзасом, – добавила она не без гордости в голосе.

Когда они подошли вплотную к городу, то увидели толпы людей с гружеными повозками и тележками, в спешном порядке покидающих город. На повозках вперемешку лежал домашний скарб, плакали дети, растревоженно кудахтали куры. Жители Лейпцига, практически стертого с лица земли мощнейшими бомбардировками, покидали город, спасаясь от голода и смерти.

– Русские вот-вот войдут в город! – предупредили они беглянок. – Поворачивайте назад!

– Нам надо поискать себе кров для ночлега! – проговорила Мари, оглядывая стремительно пустеющие улицы города. – Больше мы не можем идти! – И тут взгляд ее сам собой выхватил из городского ландшафта церковный шпиль. Церковь, как оказалось, была почти в двух шагах. – Вот и замечательно! – обрадовалась Мари. – Уж они-то наверняка дадут нам приют! Не посмеют ведь выставить вон из Божьего дома! Вот она, наша последняя надежда!

Калли с трудом поднялась по ступенькам, ведущим к храму. Мари открыла массивную деревянную дверь. Внутри было холодно и царил полумрак, освещаемый только нескольким десятком горящих свечей. Калли в изнеможении опустилась на пол возле самых дверей. Расписанный фресками потолок поплыл у нее перед глазами, превращаясь в стремительный калейдоскоп цветовых пятен. Храм оказался не лютеранским, а католическим. Позолоченные статуи святых выступили вдруг из темноты и с жалостью уставились на болящую.

А следом из исповедальни показался и сам священник.

Мари тут же рухнула перед ним на колени и взмолилась.

– Помогите, умоляю! Предаем себя в ваши милосердные руки, отче! Наша подруга очень больна. Мы – французские рабочие. Нам нужна ваша помощь. Мы уже три дня ничего не ели. Проделали такой огромный путь, но идти дальше у нас уже нет сил.

– Вы сбежали из лагеря? – спросил он, окинув внимательным взглядом каждую.

– Да! Из рабочего лагеря под Мекленбургом. Нас погнали куда-то, и мы сбежали по дороге. Если нас поймают, то обязательно повесят. Пожалуйста, умоляю вас! – добавила она уже на немецком. – Помогите нам! Нам больше не к кому обратиться за помощью. Лотта очень больна. Мы все пили грязную воду, и вот результат…

Священник запер на засов церковную дверь и поманил их к себе.

– Ступайте за мной! Хватит сил, чтобы вскарабкаться по лестнице наверх? – Он повел их по винтовой лестнице вверх, под самую крышу на колокольне. Калли уже не шла, а ползла, цепляясь за каждую ступеньку руками и ногами. – Ждите меня здесь! – скомандовал он всем троим, когда они, наконец, вскарабкались на площадку рядом с колоколами. – Сейчас я принесу вам что-нибудь поесть.

Когда священник ушел, Мадлен и Мари принялись гадать, выдаст ли он их гестаповцам или нет. Неужели они спаслись? Пока однозначного ответа на этот вопрос у них не было. Время покажет, справедливо рассудили женщины. И лишь Калли мало волновало, что будет потом. Ее сознание угасало, и в эти последние мгновения перед наступлением полного мрака она вдруг увидела, как над ней закружился хоровод из ангелов. Острая боль пронзила тело, пот ручьями лил по лицу. Какая разница, останется ли она жить или умрет прямо сейчас?

Калли разбудил колокольный звон. Она обвела глазами крохотную комнату с кафельными стенами. Поначалу взгляд ее никак не мог сконцентрироваться ни на чем. Какие-то тени скользили вокруг. Наверное, это все же люди, подумала она, заметив раковину и кувшин. Она лежала на чистых простынях, на кровати возле высокого сводчатого окна, за которым виднелось дерево с густой зеленой кроной. Солнечные блики скользили по комнате. Было тепло и приятно.

– Наконец-то очнулась! – пробормотала женщина на плохом французском. – Наша спящая принцесса проснулась!

– Merci, Madame! – почти на автомате прошептала Калли по-французски и добавила: – Где я? В Брюсселе?

Какой же кошмарный сон ей приснился!

– Вы в госпитале при монастыре Святой Елизаветы… Не волнуйтесь! Война уже окончена. Вы нам больше не враг, а мы перестали быть вашими врагами. Вас привез к нам отец Бернард. Сказал, что вы потеряли сознание в его церкви.

– Так это не тюремный госпиталь? – переспросила Калли. Она вдруг смутно вспомнила каких-то надзирательниц, охранников с собаками, но воспоминания были расплывчатыми и никак не сливались в единую картину. Интересно, кто этот отец Бернард, имя которого только что упомянули?

– Пожалуйста, не напрягайтесь! Вы очень долго и серьезно болели! А потому пока никаких резких движений. Вам вообще нельзя двигаться. Слава богу, что вы хоть пришли в себя. Ваше тело, в нем уже почти не было жизни, а теперь вы вот ожили! Настоящее чудо!

– Но где я? – снова повторила Калли. Она все еще никак не могла уразуметь смысл произошедших с ней перемен. В голове – полный туман, мысли путаются. Кажется, ей снилось, что она бежит по лесу, удирает от солдат, а за ней гонятся собаки, слышатся выстрелы, какие-то люди прячутся за деревьями, на снегу валяются убитые. Потом вдруг стали мерещиться скелеты на полу в какой-то камере. Ум отказывался воспринимать происходящее. Ее рассудок напоминал паровой двигатель, из которого выпустили пар, шестеренки отчаянно стучат, но сцепления между ними нет. Разрозненные обрывки воспоминаний мелькают и исчезают, никак не складываясь в целостную картину прошлого. Почему она ничего не помнит? Что делает в этом монастыре? Калли бессильно откинулась на подушки. Слишком много вопросов. Она уже успела устать, едва задав их себе. И последний вопрос. Так кто же она такая? Не помнит! Она даже не знает, как ее зовут. Последнее открытие вызвало панику.

Днем ее навестил врач. Белый халат, очки… Он внимательно осмотрел пациентку, прослушал, простучал грудь, пощупал мускулатуру, велел открыть рот и изучил язык и полость рта. Вот только в глаза ей он не взглянул ни разу.

– Кто я? – спросила она у него беспомощным голосом, словно маленький ребенок.

– Согласно документам, вы – француженка. Работали в лагере. Вас доставил к нам священник, сказал, что вы нуждаетесь в уходе, – ответил врач, старательно избегая встречаться с нею взглядами. Он говорил по-французски плохо, с трудом подбирая слова. – У вас было сильное инфекционное заражение, сопровождавшееся лихорадкой, и это на фоне полнейшего истощения организма и общей простуды.