Фиби с огромным воодушевлением вживалась в новую для себя роль: организация концертных бригад в рамках Национальной ассоциации службы развлечений для нужд фронта и выступления на передовой и в тылу. Все как в старые добрые времена, когда она исполняла зажигательные песни перед участниками Христианского союза молодежи в составе труппы знаменитой Ашвелл, с легкой руки которой и зародился в годы Первой мировой этот почин, когда артисты всех жанров стали выезжать на фронт с концертами.

Несмотря на то что многие из ее театральных друзей поначалу скептически отнеслись к идее возрождения концертных бригад и даже подтрунивали, говорили, что лучше всего английскую аббревиатуру, обозначающую саму Национальную ассоциацию, расшифровывать так: «каждый вечер мы предлагаем вам нечто ужасное», так вот, вопреки всем этим разговорам, Фиби снова с удовольствием надела на себя военную форму и принялась делать ту работу, которая нужна в военное время. И так приятно было снова вдохнуть в себя запах грима, почувствовать шорох кулис, даже если порой приходилось добираться по разъезженным дорогам в каком-нибудь древнем шарабане, бог знает на какой дальний форпост, и все для того, чтобы хоть немного повеселить уставших и замерзших солдат.

Их концертная бригада была сборной командой: подозрительно кудрявый тенор, явно с накладкой из искусственных волос, хорошенькая пианистка, подвизающаяся в роли аккомпаниатора, с перманентными кудряшками на голове, радующая глаз своими восхитительными пышными формами, три вечно хихикающие хористки с хорошим взмахом ноги. Девицы отплясывали канкан с такой искрометностью, что, казалось, под их ногами даже бетонное покрытие на импровизированной сцене может превратиться в крошево. А еще еврей с печальными глазами, который исполнял музыкальные номера на виолончели. Своей музыкой он не раз заставлял всех их плакать, ронять скупые слезы прямо в чашки с чаем. Сама Фиби отвечала за, так сказать, классическую литературу: она читала стихи, отрывки из прозы, разыгрывала смешные сценки из старых комедий, пытаясь поднять настроение своим зрителям. Конечно, все это очень смахивало на обычную самодеятельность, особенно если учесть, что пианино было на последнем издыхании, в качестве сцены использовались деревянные поддоны, которые сверху закрывали старым ковром, театральный зал заменял собой какой-нибудь заброшенный холодный овин или рига, а все освещение – это десятки фонариков в замерзших руках зрителей. Но в каких бы условиях они ни выступали, концерт всегда завершался исполнением бравурной патриотической песни. После чего Фиби, словно курица-наседка, внимательно следила за тем, чтобы все хористки вернулись в места своего расквартирования с незапятнанной репутацией и непопранной честью.

На ужин им обычно предлагали картофельный пирог, к чаю подавали печенье на внутреннем жире, твердое, как подошва сапога, или небольшой кусочек фруктового пирога. Если фортуна улыбалась и им удавалось поужинать вместе с офицерами, то была и выпивка. Если вдруг с неба к ним в бригаду спускалась настоящая эстрадная звезда, которая в самую последнюю минуту заявляла, что тоже готова поучаствовать в сборном концерте для солдат, то хлопоты многократно увеличивались. Его или ее нужно было обязательно обеспечить отдельной гримерной или, на худой конец, отгородить портьерой часть общего помещения, в котором они все готовились к выступлению, отутюжить театральный костюм (а еще попробуй разыщи этот утюг на фронте), а после концерта сопроводить звезду до ближайшего приличного отеля.

Больше всего Фиби любила выступать в госпиталях. Она видела, с каким вниманием, с каким жадным интересом смотрят и слушают их искалеченные солдаты и матросы, готовые даже подпевать артистам, когда те исполняли любимые всеми старые песни. И снова память невольно возвращала ее в те далекие времена, когда она впервые встретилась с Артуром в офицерской столовой после одного из таких концертов. Он тогда показался ей почти полубогом: только что с передовой, еще весь в грязи и пыли, но такой красивый! И такой уставший… Как же она могла так опрометчиво расстаться с ним еще до войны? И ведь могла бы так и пройти мимо главной любви всей своей жизни. Разве можно забыть те прекрасные дни, когда она была молода, когда они с Артуром были полны надежд и планов на будущее? Какое же это было блаженство – лежать в его объятиях в номере отеля «Кавендиш»! А потом они отправились покупать ей обручальное кольцо… Ах, если бы на той войне Артур остался в живых! Да, но тогда он, скорее всего, снова бы оказался на фронте! И уже вторично рисковал бы своей жизнью, подвергая ее смертельной опасности. Как же она устала от всех этих войн! Сколько горя принесли они в ее жизнь!

Так приятно было после фронтовых гастролей снова возвращаться в Далраднор, хотя бы на несколько дней. Ванна, вкусная еда, и Фиби буквально на глазах оживала. В доме все было отлажено, как в хорошем часовом механизме. Мима и мадам Лапланш следили за старшими детьми, Джесси возилась с Дезмондом. Каролина куда-то постоянно исчезала, щеголяя в новенькой униформе Женского добровольческого батальона оказания первой помощи. Новые обязанности требовали постоянного присутствия на каких-то курсах, то тут, то там. Но о работе Каролина говорила неохотно, сказала только, что ее привлекают прежде всего в качестве переводчика. Дескать, будет переводить какие-то бумаги в офисе. Из Лондона ее дочь вернулась совсем другой. Судя по всему, предложение поработать военным переводчиком ее очень взволновало. Но Фиби пришла в ужас.

– У тебя же маленький ребенок на руках!

– Но я же не вступаю в регулярную армию, – возразила ей Калли. – Мне предложили заняться делом, которое я хорошо знаю. И зачем, скажи мне, торчать без дела в доме, где полно женщин? Уж они-то позаботятся о том, чтобы огонь в нашем семейном очаге не погас. Разве ты сама не так поступала когда-то? – Калли бросила на мать укоризненный взгляд.

Сколько еще ей придется терпеть эти упреки от дочери, подумала про себя Фиби. Но права возражать у нее действительно не было. Ведь она точно так же бросила когда-то малышку дочь на руки Марти в этом же самом доме и уехала прочь, зарабатывать деньги на стороне.

Конечно, Джесси – хорошая няня, никто не возражает. Но будет жаль, если ее дочь тоже пропустит те счастливые мгновения, когда наблюдаешь за тем, как растет твой ребенок. А Дезмонд растет не по дням, а по часам. Ему уже три годика. Живой, любознательный ребенок. И такой умненький! Высокий не по годам и очень независимый. Слава богу, мальчик совсем не похож на Тоби. Дети мадам Лапланш уже давно приняли малыша в свою компанию, и все четверо с упоением носятся по саду, копошатся в стоге с сеном, которое заготовил рачительный мистер Баррел, собирают яйца в курятнике или строят шалаши в ближайшем леске. Достаточно посмотреть на ребенка, чтобы понять, что Дезмонд полностью и абсолютно счастлив. Каролина вернулась домой из Лондона с маленькими подарками для каждого, а детям привезла еще и немного конфет, редчайшее лакомство по нынешним временам. Все свое свободное время, пока ее не призвали на службу, она проводила с сыном.

Говорили, что немцы начали бомбить Глазго и есть сильные разрушения. Но никто толком ничего не знал, потому что почти все дороги были перекрыты военными блокпостами. Регулярным бомбардировкам подвергались и портовые сооружения Клайда. В результате было разрушено и множество жилых домов вокруг. К счастью для обитателей дома, в Далраднор долетал лишь отдаленный гул вражеских самолетов. В такой глубинке их никто не бомбил.

Фиби понимала, что ее дочь должна сама определиться со своим выбором, как и где она хочет помогать фронту. Единственное, что ее смущало, так это то, что Каролина постоянно колесит по стране, переезжая с одного места в другое. А однажды она вернулась домой вся в синяках, со сломанными ногтями и ссадинами на руках. Стараясь не смотреть на мать, она пояснила, что в темноте светомаскировки за что-то зацепилась и упала. И вот сильно побилась. Впервые Фиби заподозрила неладное, нечто такое, что настораживало и даже пугало. Что же это за работа такая у дочери? Насколько она опасна? И что так тщательно скрывает от нее Каролина?