— Вз-во-о-од, правое плечо впер-е-ед, шагом… арш! Вслед за стражей увязалось несколько ответственных чиновников синедриона и слуг первосвященников. Так вся процессия добралась до ограды Гефсиманского сада. Тут капитан стражи забеспокоился:

— Погоди-ка! А как мы узнаем мессира Иисуса в толпе прочих оборванцев?

— Не извольте беспокоиться, — ответил Иуда. — Это я беру на себя. Кого я поцелую, тот и есть наш человек.

— Понятно.

Было еще темновато. Солдаты зажгли факелы и фонари. Простодушные апостолы, разбуженные этой иллюминацией, наивно удивлялись:

— Смотри! Это еще что за факельное шествие? Должно быть, где-то неподалеку свадьба и они хотят почествовать новобрачную!

Они даже не подозревали, что роль новобрачной в ту ночь предстояло играть сыну голубя.

Что касается Иисуса, то он не строил никаких иллюзий. Он знал. И спокойно ждал, чтобы стража вошла в сад.

Иуда тем временем решил предупредить солдат стражи относительно сверхъестественных способностей лица, подлежащего задержанию. Как это ни покажется странным моим читателям, но факт остается фактом. Евангелие утверждает, будто Иуда, обратившись к капитану стражи, сказал:

— Будьте осторожны! Он может совершать всякие чудеса, так что хватайте его быстрее, пока он не опомнился. Когда вы его схватите, он уже ничего вам не сделает, тогда все его божественные качества ему не помогут. Но действовать надо быстро. Главное — навалиться на него и схватить, как только я его укажу. Однако осуществить свой план он не успел. Едва солдаты ворвались в сад,

Иисус вышел к ним навстречу и спросил:

— Кого вы ищете?

Иуда понял, что все его расчеты рухнули, и словно проглотил язык. Но капитан стражи, которому нечего было скрывать, ответил:

— Нам нужен Иисус из Назарета.

Миропомазанный сделал шаг вперед и просто сказал:

— Это я.

Слова его произвели потрясающий эффект. Произнося их, Иисус дохнул, и весь взвод стражи повалился наземь, словно карточный домик. Получилась всеобщая куча-мала. Несчастные солдаты думали, что их поразила молния. Лежа на земле, они с опаской щупали свои руки и ноги и перешептывались:

— Вот это да! Рука вроде уцелела… А нога?

— А моя рука? Ага, вот она!..

— Я уже думал, что умер…

Подобные сетования слышались со всех сторон. Иисус улыбался. Он только хотел продемонстрировать свою чудодейственную силу, и это ему вполне удалось. Ему важно было подчеркнуть, что если он и попадет в руки врагов своих, то лишь по собственной доброй воле. Когда желаемый результат был достигнут, сын голубя приготовился играть свою роль дальше.

— Так скажите наконец, кто вам нужен? — снова спросил он.

— Нам нужен Иисус из Назарета, — снова ответил капитан стражи.

— Так я ведь уже сказал вам, что Иисус из Назарета — я! На сей раз никто не полетел вверх тормашками. И никаких сомнений у стражи уже не оставалось. Так что Иуде совсем незачем было целовать своего учителя, который уже дважды представился полиции сам.

Тем не менее храмовая солдатня пребывала в великом смущении. Правонарушитель, который одним дуновением может опрокинуть на землю целый взвод, явно казался им слишком опасным.

— Раз вам нужен именно я, — продолжал Иисус, — позвольте моим приятелям удалиться.

Стража охотно пошла ему навстречу. И тогда Иуда, обещавший поцеловать Иисуса и стремившийся выполнить взятое на себя обязательство, приблизился к сыну голубя, хотя в подобных нежностях теперь уже не было ни малейшей нужды.

— Учитель! — воскликнул он.

— А, это ты?

— Да, учитель, я хочу с тобой проститься.

И вместо того, чтобы просто пожать Иисусу руку, Иуда его обнял и поцеловал. Надо сказать, что этот поцелуй Иуды был все равно что горчица после обеда — вещь абсолютно лишняя. Однако Иисус его вытерпел и только сказал предателю:

— Друг мой, между нами говоря, я прекрасно знаю, что означают твои объятья. Видишь ли, меня не так-то легко провести. Мне известно, зачем ты сюда явился, и я могу тебе только посочувствовать. Предать поцелуем сына человеческого, это, знаешь ли, просто неприлично!

Тем временем солдаты заметили, что Иуда, несмотря на все свое нахальство, не был опрокинут ни до, ни после предательского поцелуя. Поэтому они не без оснований рассудили, что бояться больше нечего, и дружно устремились к богочеловеку, по видимости утратившему свое всемогущество.

Мы уже знаем, что у апостолов на одиннадцать человек было два меча. Один из этих мечей принадлежал Петру.

И вот один из бывших с Иисусом, обладатель второго меча, спросил:

— Может, умрем героями?

Иисус не успел ответить, как Симон-Петр уже пустил свое оружие в ход. Он ринулся на одного из рабов первосвященников, который стоял поблизости, и своим секачом для рубки капусты отхватил ему напрочь правое ухо.

Евангелие сохранило имя невинной жертвы: слугу, лишившегося уха, звали Малх.

Это отчаянное сопротивление с кровопролитием могло привести к непредвиденным осложнениям. Разъяренные солдаты в отместку за своего изувеченного приятеля несомненно бросились бы на апостолов и в три минуты приготовили бы из них рубленый бифштекс, если бы Иисус не вмешался. И вовремя! Всего несколько минут назад от чрезмерного страха у него был нервный припадок, но сейчас к нему вернулось все его былое хладнокровие, и он сумел успокоить остальных.

Подойдя к Малху, Иисус подобрал с земли отрубленное ухо, поплевал на него и приложил к голове несчастного раба. И-о чудо! — ухо тотчас приросло, и с того дня держалось на своем месте крепче прежнего.

Если верить евангелию, Малх отплатил чудотворцу черной неблагодарностью и не сказал Христу даже «спасибо». Между тем Иисус, повернувшись к Петру, отечески пожурил своего ученика:

— Что это такое! Ты оказываешь сопротивление властям? Я этого не потерплю!.. Какое тебе дело до всего, что здесь происходит? А ну-ка, живо вложи саблю в ножны! Ибо взявшие меч от меча и погибнут.

Петру это замечание показалось явно неуместным. Он проявил свою преданность и рвение. Он подал апостолам пример мужества. И вот в награду ему приходится выслушивать кисло-сладкие нотации. Тут бы любой смешался. Ничего не понимая, Петр вложил меч в ножны. Раз учитель велел, пусть будет так, однако про себя он подумал: «Вот и ратуй за эту скотину! Если меня еще раз попросят за него вступиться, я за себя не поручусь. Ну и влип же я!.. Ко всем чертям, пусть теперь выпутывается сам, как знает!» Если Петр не произнес эти слова во весь голос, то наверняка пробормотал их сквозь зубы, ибо Иисус, чтобы положить конец его воркотне, сказал:

— Я сам напросился на все эти неприятности, понятно? Неужели ты думаешь, что я не мог бы их избежать, если бы захотел? Или думаешь, что я не могу теперь умолить отца моего, и он не представит мне более дюжины легионов ангелов, дабы меня защитить? Но все дело в том, что, если я уничтожу солдат

— а мне это раз плюнуть, — как же сбудутся писания? Нет, этого я не сделаю, ибо надо, чтобы пророчества исполнились.

На сей раз Петр решил, что больше не проронит ни звука и не шевельнет даже пальцем, что бы ни случилось.

Солдаты тоже сообразили, что, судя по странным речам странного правонарушителя, им ничто не грозит и его вполне можно хватать, не опасаясь последствий. Поэтому они окружили Иисуса и крепко связали ему руки веревками.

В толкотне и суматохе перед сыном голубя вдруг предстала кучка старых знакомых из синедриона. Иисус их узнал и обратился к ним.

— Что я вижу! — закричал он. — Как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями, чтобы взять меня! А между тем каждый день бывал я с вами в храме и учил, и вы не брали меня. Так вот, сказываю вам то, что уже сказал Петру: «Да сбудутся писания!» Ибо, если бы я захотел и не дал сбыться тому, что сбылось, все эти писания и пророчества можно было бы выбросить свиньям на подстилку!

Вполне естественно, что завсегдатаи храма, заслышав такие слова, оскорбились и подняли страшный крик, понося и пороча Иисуса. Перед лицом столь единодушной вспышки гнева апостолы струхнули.