– Должны ли мы родиться, чтобы умереть, или умереть, чтобы родиться? В прямом и в переносном смысле, естественно. В течение жизни мы несколько раз умираем и рождаемся заново, – продолжал задумчиво Томас, стоя около Марты и Ники. – И суть всего этого – это наши внутренние изменения, которые ведут к изменениям внешним. К таким, о которых вы даже и не мечтали. Вернее, наоборот, мечтали.

– А что, если не судьба? Что, если то, о чем мы мечтаем и чего страстно хотим, не предусмотрено нашей судьбой? – спросил кто-то умный из небольшой, но крайне заинтересовавшейся происходящим толпы. – Судьба – это ведь то, что нам предуготовлено свыше, и мы не можем изменить ее ход.

– Что значит не судьба? Что значит не предусмотрено? Что значит не можем изменить ее ход? – сердито спросил Томас, выискивая глазами вопрошающего – им оказался один из студентов-интеллектуалов в очках. Теперь он явно ждал ответа от маэстро. – Изменяй себя и будет изменяться твоя судьба. Убей себя – в переносном смысле, естественно, пройди через испытания и возродись заново, как он, – тут художник ткнул пальцем на феникса, парящего над смертью, и все дружно уставились на птичку, – тогда и твоя жизнь поменяется. А если ты не будешь трансформироваться, то и судьба твоя соответственно тоже застынет. Не знаешь итальянского, тебе не судьба будет общаться с детьми солнечной Италии, но как только выучишь, приложив усилия и волю, то и судьба твоя поменяется – сможешь, например, познакомиться с хорошенькой итальяночкой и жениться на ней. Чемпионом мира по биатлону не стать тому, кто впервые видит лыжи в сороковник. Певицей не стать тому, кто рожден мужчиной. Все закономерно, друзья мои, все закономерно и держится в равновесии и равновесием. Вашем внутренним, естественно. И вообще, живите и дышите свободно, без рамок и ограничений! – вдруг улыбнулся собравшимся художник. – И не путайте судьбу с предназначением или собственным бессилием. И да, – добавил он, – если ты не будешь меняться, то у тебя не будет опыта, чтобы отличить попугая от птицы счастья. – С этими словам знаменитый художник протянул руку к двум другим птичкам, гордо воспаряющим над смертью в гнезде. – Короче, живите свободно, – объявил Томас громко и убедительно. – Мы не зависим от судьбы, мы ее выбираем. От судьбы не убежишь – ее просто-напросто поменяешь своими поступками и мыслями. Впрочем, я увлекся.

– Вы бесспорный талант! – захлопала ему от избытка эмоций женщина-журналист с пегими волосами, и к ней присоединились и другие люди.

– А можно ваш автограф? – попросила Ника с сияющим лицом, подумав, что этот день ею точно прожит не зря. Это ведь так классно – встретить того, кто дарил тебя своими картинами, пусть на первый взгляд непонятными и странными, столько эмоций. Да и к тому же о судьбе Томас говорил правильные вещи.

– Конечно же, оставлю его вам с большим удовольствием, – благосклонно согласился художник, принимая из рук Ники ручку и блоконтик. Молчаливый фотограф вновь усиленно защелкал затвором – видимо, хотел сделать как можно большее количество снимков, лучшие из которых в скором времени должны были пойти в материал, посвященный приезду в их город такой личности, как господин Радов.

Томас с удовольствием расписался для обеих девушек – Марта зря волновалась: подпись он ставил хоть и оригинально, слегка коряво, но привычно, вполне себе по-человечески. А после художник оставил автограф на память и всем остальным желающим, одновременно шутя и рассказывая о своем творчестве, да с таким энтузиазмом, что даже далекая от художественного мира Марта заинтересовалась им.

– Я под впечатлением, – улыбнулась скрипачка, у которой было такое чувство, что она и сестра побывали в теплом, чуть-чуть сумасшедшем вихре.

– Видишь, какой он классный, – с гордостью, как будто бы художник был ее собственным сыном, сказала Ника. – А насчет судьбы – это он в точку. Просто кое-кто боится ее менять, – добавила она неожиданно зло, вспомнив Укропа и его дурацкие теории, которые явно не приведут ни чему хорошему. Тесеюшка тоже, наверное, не был счастлив, отказавшись от Ариадны.

– Ты чего? – посмотрела на сестру Марта.

– Нет, ничего…

– Знаешь, эта зеркальная комната… Может быть, ведра нужны были, чтобы ловить звезды? Я видела несколько падающих…

Когда девушки вышли на улицу, вновь оказавшись перед торгово-развлекательным центром «Рай» и совсем неподалеку от ресторана «Милсдарь», то солнце уже начинало садиться – по-тихому, медленно, с ленцой, которая больше была присуща томному изнеженному июню, а не активному броскому маю. Марта только счастливо вздохнула, глядя на то, как лучи цепляются за крыши зданий, как будто бы не хотят покидать эту часть земли. Точь-в-точь, как маленькие дети, которых строгие мамы зовут домой, а они не хотят прерывать интересную игру и кричат: «Еще пять минут! Пожалуйста! Мы только доиграем!»

– Боже, я думала, из этого филиала ада я не вырвусь! – сказала девушка в шутку, поправляя волосы. Выставка-инсталляция Томаса Радова порядком ее впечатлила.

– Мы культурно просвещались!

– Вот в следующие выходные я возьму тебя на оперу. Там окультуришься не на шутку, – мстительно пообещала Марта сестре, зная ее нелюбовь к данному виду музыкального искусства. – Куда сейчас пойдем? В сторону проспекта или к парку на Императорской площади? – отчего-то чувствуя себя немного уставшей, но почти счастливой, спросила девушка. Может быть, это было связано с началом мая, который девушка очень любила, может быть, с выходными теплыми дни, а может быть, с тем, что, как казалось скрипачке, ее чувства к Саше становились менее яркими и болезненными.

Ника, у которой после общения с художником на душе было радостно, словно он заразил ее своей харизматичной творческой энергией, задумалась.

Она хотела предложить кузине просто пройтись по близлежащим улочкам города, на которых частенько встречались нарядные и недавно отреставрированные особняки прошлого и позапрошлого веков, но как только девушка открыла рот, то увидела, как к находящемуся справа от них претенциозному ресторану «Милсдарь» подъезжает знакомый ей автомобиль – черный серьезный «Джип-Вранглер». Первым из него вылез Александр, а следом за ним и его накачанный друг Миха со шрамом через всю щеку, принявшийся что-то бурно доказывать Саше. Тот смотрел на Миху, как на огромного рыжего таракана, и скептически молчал, как будто бы уже принял какую-то точку зрения и не собирался от нее отказываться, несмотря на все уговоры. Если бы Ника точно не знала, что эти двое – партнеры, она бы, наверное, приняла Михаила за Сашиного телохранителя.

Марта перехватила взгляд двоюродной сестры и тоже заметила Александра, мгновенно подобравшись. Когда скрипачка видела его, она разрывалась между двумя чувствами: скукой по любимому человеку и нежеланием встречать его вообще. Он же девушек не видел, все свое внимание обратив на подъезжающий к ресторану вальяжный белый «Мерседес», откуда выбрались двое мужчин лет тридцати пяти или, быть может, старше. Одного из них, с колючим, очень жестким взглядом глубоко посаженных глаз, как запомнила Ника, звали Максом. Она видела его всего лишь дважды: первый раз осенью, когда Сашка притащил ее в ресторан на обед, а второй – где-то в феврале, и оба раза Карлову посещало странное нервное чувство, что этого мужчину она уже когда-то встречала. Вот только где и при каких обстоятельствах, девушка припомнить так и не могла, и ее это очень мучило.

– Ой, твой Саша, – произнесла Марта, стараясь, чтобы ее голос был обрадованным. Ника никогда не узнает о ее чувствах к Дионову, поэтому она всегда строго следила за собой, дабы не выдать собственных чувств. Раз он называет ее сестренкой, она будет относиться к нему как к брату – старшему брату. – Подойдешь к нему?

– Нет, – покачала головой Ника, внимательно наблюдая за Александром, который по очереди здоровался за руку с мужчинами из белого «Мерседеса», – не хочу мешаться. Завтра, наверное, с ним увижусь. Он пока занят. Какие-то проблемы в бизнесе. Сказал, что сегодня должен встретиться с какими-то там важными людьми. Пойдем, сестричка-лисич… – Девушка вдруг замерла. Сердце ее тревожно запело.