23-го увидели Диоплой, Dioploy [122] и Музу, Musa [123], и поплыли бросить якорь в Кременках, Kremonski [124].

24-го причалили к селу Пармину, Parmino [125], возле которого. запасшись очень дешевыми съестными припасами, проплыли еще (несколько) островков: рощи и луга на них приятно развлекали нас.

Васильгород, Vvasiligorod [126], к которому мы причалили 29-го, большое, весьма многолюдное местечко, лежит под 55? и 51'. Волга орошает его с одной стороны, а речка Сура — с другой. За этим городом начинают попадаться пограничные жители Татарии. Эти народы составляют две ветви и разделяются Волгою. К Югу от нее всюду тянутся горы, почти бесплодные и населенные Нагорными Черемисами, Czeremissi Nagornoi. К Северу страна ровная и более приятная. Пастбища здесь весьма хороши, а сена так много, что его достало бы для пропитания скота с другого берега, жителей которого называют Черемисами Луговыми. Эти народы суровы, грубы и неразвиты; привычки у них скотские. Мало сказать, что грамота им неизвестна, так как и говорить-то они едва умеют; говорят они обыкновенно по-русски, но понимают и даже в некоторых местах говорят по-татарски, Нет у них ни жрецов, ни храмов, и не признают никаких евангельских истин. Некоторые верят в невидимое существо, но их понятие о нем такое слабое и грубое, что они не извлекают никаких правил для жизни. Так как они слышали, что существуют цари, которые выше прочих людей, то и верят, что это существо невидимо, имеет двор, подобный царскому и что если оно нами управляет, то подобно царям. О будущей жизни они говорят, что если она существует, то для людей, созданных иначе, чем они, не будучи в состоянии понять, что разрушающая смерть есть переход к чему-то более лучшему, чем то, что они испытали. Когда им говоришь, что существуют бесы и объясняешь их свойства, то они возражают, что это — люди, которых они не знают и не желают знать, потому что они так злы; наконец, люди достаточно злы и причиняют друг другу довольно зла и без вмешательства дьявола с целью мучить людей. Со всем этим они признают невидимый народ, но не называют его; верят только, что этот последний враждебен и всегда готов их обижать, если бы они заботливо не предупреждали и не смягчали его дурное расположение принесением ему в жертву скота, С этой целью у них посвящены дни, когда они начинают торжество с того, что привязывают к столбу кожу, нарочно снятую с коровы, барана, или лошади. Мясо этих животных кладут на раскаленные уголья; когда же оно изжарится, то его режут на малые куски, а когда ими наполнят блюдо, то берут мясо в одну руку, в другую же — чашку меду, затем бросают все это на кожу, шевеля губами и бормоча неизвестные мне слова до тех пор, пока подымается пар от мяса. Они питают особенное благоговение к солнцу. Сие последнее, также как огонь и воду, признают чем-то выше всего остального видимого мира.

Одежда их шьется из толстого, очень грубого холста. Мужская вся состоит из одного куска, выкроенного на подобие наших панталон. Новую одежду шьют только тогда, когда прежняя изорвется в клочки. Женатые отличаются от холостых тем, что бреют голову, между тем как сип последние оставляют на макушке косму волос, которую иногда завязывают иногда же небрежно распускают по плечам. Женская одежда шьется также из холста, но выкраивается иначе и гораздо шире. Голову покрывают чепчиком, который спускается до самых глаз. Новобрачные присоединяют к этому украшению только им присвоенное. Оно состоит из рога, длиною в аршин, насаженного посреди лба; к концу его прикрепляется шелковая кисть, а в средине сей последней колокольчик, звон которого должен напоминать новобрачной о недавней перемене ее положения. Может быть, это делается с целью напомнить мужу, что это украшение было бы к лицу ему, так как у этих народов, также как у Сингалезов, населяющих остров Цейлон, существует обычай жениться только на девушке, своим отцом лишенной девства. Они утверждают, что надобно быть сумасшедшим, чтобы не воспользоваться подобным случаем, что каждый сажает дерево с намерением сорвать с него плод.

Поэтому то, за десять или двенадцать дней до свадьбы своей дочери, Черемис веселится с нею и часто даже в одно и тоже время женится на ней и на нескольких других, пользуясь всеми без различия и не заботясь о том, единокровны ли они с ним, или нет. У них нет ни обряда крещения, ни обрезания. Шесть месяцев спустя после рождения ребенка, они уведомляют некоторых из своих знакомых о том, что избрали такой-то день для того, чтобы дать ему имя. Те отправляются навестить его в тот день; имя первого вошедшего дают ребенку.

Так как рождение и жизнь у них не сопровождаются обрядами, то и умирают они также без соблюдения каких-либо обрядов, не боясь будущей жизни, когда, по их мнению, не будет ни зла, ни добра, которые, как говорят (им), ожидают их в ней. Таким образом их хоронят без сожаления, не оплакивая и не беспокоясь об их участи. Если покойник был богат, то его родственники собираются и убивают лучшую его лошадь, которую все вместе равнодушно съедают, а для того, чтобы известно было, что наслаждались его добром, вешают на дереве его одежду и хвост лошади.

В последний день Июня мы продолжали свой путь, но не плыли дальше, потому что сели на мель. Как мы ни старались сойти без потери, однако лишились двух якорей, а немного погодя подверглись той же неприятности и даже несколько раз сряду, так как река была очень мелка, что замедляло наше плавание.[127] Наконец, с большим трудом мы достигли [128] Козьмодемьянска, где запаслись съестными припасами, так как наши стали истощаться. За этим городом видно множество гор совершенно покрытых липой, tillaux, в которой жители полагают весь свой промысел. Покупают у них ее отделенную кору для выделки коробов и саней; из остального же выделывают блюда, миски и прочую домашнюю утварь, что не приносит им большого дохода [129].

1-го Июля, проходя мимо островов Тюрига, Turig [130] и Маслова, Maslof, мы потеряли еще один якорь. Здесь было так мелко, что мы несколько раз становились на мель, а потому очень поздно приплыли к Макрицу, Makrits.

2-го мы бросила якорь в пристани Чебоксары, Sabacsar, где нам надлежало предъявить свои паспорты. Воевода, найдя их в порядке, приказал жителям проводить нас до Астрахани.

Чебоксары конечно лучший и сильнейший из городов, лежащих на пути. Гарнизон в нем был тогда сильнее обыкновенного для того, чтобы обуздывать взбунтовавшихся казаков[131]. Здесь, снабдив себя тем, в чем нуждались, мы 3-го отчалили отсюда и прошли мимо острова Козина, Kosin ^[132], где опять едва не стали на мель, чего избегли, благодаря ловкости одного из данных в Чебоксарах лоцманов. Отсюда мы двинулись мимо села Сундырь, Sundir [133]и бросили якорь у Кокшаги, Kokschaga [134], где хотя и рано прибыли, оставались однако ж до следующего дня, не решаясь в тот же день плыть дальше, так как недалеко лежала мель длиною более десяти миль.