Минут десять он попеременно обливал себя то горячей, то холодной водой, пока окончательно не избавился от чувства нереальности. Обтерся, оделся и вышел. Мешок достал откуда-то бутылку вина.

– Филь, у нас есть штопор?

– Нет. Дай сюда, открою отверткой. Откуда ты раздобыл вино?

– Помню, в сауне ты говорил, как тебе не нравится пиво и как хотелось бы выпить вина. Когда я узнал, что намечается крупное дело, вспомнил твое желание и купил бутылку красного грузинского. Перед уходом я загадал, что мы обязательно выпьем её, когда всё получится. Уже потом перед глазами рисовалась совсем другая картина: мы, худые, небритые, с синими от наколок руками, возвращаемся через много лет из тюрьмы и находим эту бутылку, поросшую пылью. Я говорю: «Вот, мол, Филипп, я так хотел, чтобы у нас с ограблением все получилось, но нихера не вышло, поэтому давай просто выпьем»… К счастью, мы возвратились утром, а не через много лет, поэтому давай выпьем с удовольствием!

– Красиво. Доставай стаканы, сейчас я её вскрою.

Вино было прохладным и удивительно вкусным. Филипп выпил первый стакан с наслаждением. Налили по второму. Молча чокнулись.

Спустя какое-то время, Миша произнес:

– Практически всю работу выполнил ты. Всё самое ответственное и сложное. Идея с жилеткой, нападение, все-всё…

– Это к тому, что мне светит больший срок? – кисло улыбнулся Филипп.

– Это к тому, что деньги предлагаю поделить в неравной пропорции: я хочу, чтобы тебе досталось процентов шестьдесят-семьдесят. Тебе они будут нужнее, ведь теперь ты сможешь начать торговлю на Форексе. Может, на сей раз сыграешь по-крупному?

– Так говоришь, будто просрать шестьдесят штук за день – это по мелочи!

Миша засмеялся и, сделав очередной глоток, подытожил:

– Короче, тысяч триста тебе хватит.

– Сколько-сколько? – переспросил Филипп.

– Не, ну ты не борзей, мне хоть сотка должна остаться?

– Ты вообще о чем?.. – И тут он вспомнил, что с самого начала о сумме, которую будут требовать с казиношного жлоба, они не упоминали ни разу. Было и так понятно: задолжал размер приза второго места, четыреста тысяч – значит, и требовать нужно столько, плюс-минус. По крайней мере, это казалось логичным для Миши.

– Загляни в пакет, – меланхолично посоветовал Филипп.

Мешок заглядывать не стал, просто вытряхнул содержимое на стол.

– Не понял, – прогудел он, увидев некое несоответствие ожиданий и реальности. Взял плотную красно-оранжевую котлету и освободил от банковской ленты. Пока он считал, между купюрами собирался воздух, своеобразная прослойка размером в сотую долю миллиметра. Но именно эта прослойка к концу пересчета сделала пачку объемной и визуально увеличила в два раза.

– Сто! – подсчитал Мешок и сдвинул пачки в кучу. – Восемь пачек. Пять тысяч умножить на сто, получится пятьсот. Пятьсот умножить на восемь… – Он смолк, посмотрел на Филиппа, затем на деньги. Потом опять на Филиппа. – Ты понимаешь, что здесь четыре миллиона? – спросил он сдавленным голосом.

– А как же. Ведь это я приказал ему собрать такую сумму.

– Но…

– Миша, ни слова! Взять четыре лимона – моё осознанное решение. Я рисковал, делая такие запросы, но, тем не менее, был уверен: с именно таким количеством денег он сможет более-менее легко расстаться. И самое главное – был уверен, что они у него в свободном доступе.

– Круто. Реально круто! Не знаю, что сказать. – Миша залпом выпил бокал вина. – Ты оказался дальновидным: ведь попроси ты четыреста или даже пятьсот тысяч, он бы догадался, кто устроил нападение.

– Вот именно.

За окном бушевала метель. Вино закончилось. Тем временем следы, оставленные между деревьев у аэропорта, без остатка исчезли под свежим снегом. А в паре километров от общежития, на десятом этаже элитной квартиры, в кабинете за своим столом сидел Макс.

Открытая дверца сейфа подсвечивалась настольной лампой. В его глубине лежал холщовый мешочек с драгоценными монетами, важные бумаги и одинокая пачка денег.

Одна рука Макса подпирала голову, другая держала стакан с коньяком элитного сорта. Он много лет не испытывал такую злость и унижение. Но, несмотря на это, несказанно радовался, что остался жив. А еще думал о необходимости обзавестись охраной.

Утром в дверь ломились менты. Им удалось в момент прошибить несчастную деревяшку, и комнату наводнило множество людей в форме. Мешок шмалял из «Макарова». Огонь велся в упор, но пули летели мимо. Потом было что-то страшное, вроде тюремной камеры. В сознании возвышался судья, провозгласивший какой-то запредельный срок. Жлоб тоже находился рядом – всё время смеялся. Смех был ужасен, а улыбка невыносима, но отчего-то из глаз жлоба двумя ручейками струилась кровь. Он хохотал, а кровь, словно молодое грузинское вино, наводняла судебный зал. Потом Филипп проснулся.

На соседней кровати, уткнувшись в стенку, похрапывал Мешок. На тумбочке, среди кучки денег, стояла бутылка. За окном – снежный день. По жестяному подоконнику клювами постукивали снегири. Птицы любят кружиться возле окон, они знают: оттуда может высунуться рука и положить что-нибудь вкусненькое. Филипп частенько подкармливал пернатых крошками хлеба, а Мешок, с тяжелым вздохом подходя к окну, возмущался: мол, наружный подоконник превратился в свинарник.

Деньги – с глаз долой – Филипп решил накрыть футболкой. Спору нет, в комнату редко кто внезапно заходит, но так спокойнее. Затем отправился в ванную, включил душ. Захотелось согреться. Перекрыл слив и стал набирать воду. Затем лег, насколько позволяло старенькое советское корыто, вытянулся и, млея от теплоты, закрыл глаза.

«Мир благосклонен ко мне. Как только я потерял в одном месте, судьба тотчас позволила приобрети в другом».

Потом провалился в сладостную дремоту и думал, что нет никакой благосклонности мира, есть только он, Таланов Филипп Эдуардович, умный, сильный и неповторимый. Монотонный шум воды, льющейся из крана, подталкивал ко сну. Он приоткрыл слив и задремал. А когда слилось больше, чем надо, проснулся от озноба и пяткой надавил на сливную фишку, дожидаясь, пока теплая, согревающая кости вода вновь наполнит ванну.

В чудесном состоянии полусна принимались разные жизненные решения, которые хотелось осуществить уже в ближайшие месяцы. Мысли шли мягко. Кто-то внутри тихонечко намекнул, что надо готовиться к другой жизни. Она еще не наступила, но уже грядет. И приобретенные сегодняшней ночью деньги здесь ни при чем. Они лишь маленькая ступенька в начале первого лестничного марша. Впереди много ступенек и много маршей. Готовность к другой жизни, прежде всего, заключается в перестановке приоритетов и изменении ментальности. «Как бы то ни было, – говорил этот кто-то, – ты, Филипп, еще мальчик. Пусть серьезный, во многом прагматичный, но мальчик. Тебе предстоит стать мужчиной. Не тем из многих, а настоящим. Значимость чьих слов можно измерять в золоте. Таких на весь мир едва наберется тысяча. Но и среди них ты должен занять почетное место».

Филипп открыл глаза. Бодрый, словно отоспал еще одну суточную норму. Быстро покинул ванну, обтерся чистым махровым полотенцем и надел шорты.

«Откуда у меня такие фантастические запросы? Мне за себя становится страшно».

Мешок совмещал два дела: попивал чай и пересчитывал деньги. В комнате витал специфический запах свежих банкнот.

– Не знал, что считать бабки так утомительно! – воскликнул он, отложив очередную пачку.

– Скажи спасибо, что пятитысячными, – хохотнул Филипп. – Представь, если штуками? Трудиться пришлось бы в пять раз усерднее.

– Ладно, во мне еще остались задатки усидчивости. – Мешок вновь потянулся к деньгам. – Пересчитаю. Хоть и утомительно, но до свинячьего визга приятно. Тем более, пока ты там плавал, с двумя лимонами я уже справился, осталось еще два. Или, может, ты?

– Не хочу. Мне доставляет удовольствие просто на них смотреть. Кстати, зачем пересчитывать? Ты ведь разрываешь банковскую ленту с указанием суммы. Нахрена?