– Нужно уходить, начинаем привлекать внимание. Не известно, когда наш жлоб приедет и сколько еще придется стоять. Минут через десять дед обязательно выглянет и если увидит, что мы еще здесь, вызовет чекистов.

– Жаль, это единственный подъезд, где срабатывает универсальный код отпирания на домофоне.

– Придется следить с улицы. Или нет?..

В следующую секунду во дворе промелькнул свет фар. Под окнами проскользнула белая легковушка.

– Она! Точно она! Его машина! – взволнованным шёпотом сказал Миша.

Филипп сосредоточенно прильнул к стеклу. Мешок хотел что-то сказать, но выставленный вверх указательный палец заставил его замолчать. Машина проехала по определенному маршруту и встала напротив входа в казино на расстоянии тридцати шагов. В сумерках было видно, как из-за руля вывалилась значительная фигура и развалистым шагом направилась к железной двери. Филипп старался не упустить ни одного движения до тех пор, пока дверь за жлобом не закрылась. Он посмотрел на часы, затем сказал:

– Я увидел то, что мне нужно. Пойдем домой. Я вернусь сюда завтра, днем и один. Необходимо будет провести кое-какие пешие замеры. Сегодня составлю список нужного оборудования, и если успеем собрать всё за завтрашний день – послезавтра приступим.

Нерешительность – состояние, которое в эти дни попеременно наваливалось то Мешка, то на Филиппа. Выручало то, что они друг друга подбадривали. Этой ночью Филиппу снился сон: он, старый и больной, лежит в пустой крохотной комнате. Смотрит в потолок, не в силах пошевелиться. Над сознанием нависает память о впустую прожитой жизни. Точнее, даже не память, вспоминать в этой жизни нечего, а страшное осознание упущенных возможностей. В этом сне он понимает: жить остались считанные минуты, а он даже не подвел итог. Ну что за никчемный старик! И вот, в шатком и ускользающем сознании, на пороге главного мгновения, он решается обозначить смысл своего существования. Комната темная и пустая, окна засалены, всё это говорит, что старик я несостоятельный. Один – значит, семьи у меня нет. Пока еще могу воспроизвести в памяти свою жизнь, но нет в ней чего-то яркого, за что можно зацепиться. Выходит, я всего лишь человек-тень. Боже мой, ведь должна же быть хоть какая-то отрада?! – Придя в ярость, старик заканчивает злой иронией: – Одна отрада все же есть: таких неудачников, как я, за всю историю сгинуло миллиарды…

Филипп вскочил из-под одеяла в холодном поту. Осмотрелся. Несколько раз глубоко вздохнул. Молодость еще при нем; вот она, в его коже, в жилах, в глазах, но это не успокаивало. После приснившегося в душе остается неприятный осадок.

Кажется, я уже видел этот сон. Он в разных интерпретациях снится мне регулярно вот уже года два. С какого, спрашивается, переполоху?

– Я еще могу понять, зачем тебе GPS-трекер, куча батареек и свинцовые грузики из рыболовного магазина. Но зачем нужна квадратная жестяная коробочка из-под леденцов, я, как ни гадал, понять не смог, – говорил Миша, раскладывая по столу предметы из списка. На улице вечерело, он вернулся из долгого похода по магазинам.

– Леденцы можешь высыпать, – сказал Филипп, – а коробочка будет нашей страховкой.

– Не понял.

– Мы нагрузим её свинцом, обмотаем черной изолентой, приклеим маленький калькулятор и выведем наружу красный светодиод.

– Какой от всего этого будет толк?

– Я на глазах жлоба засуну эту коробку под переднее сидение. Причем, сделаю это без лишних слов. Помимо прочего, он будет постоянно думать, какую функцию несет эта таинственная коробка. Естественно, заподозрит в ней бомбу. И пусть: нам только на руку его лишний испуг. Страх на время должен парализовать его волю. Кстати, он точно не военный? Нервы у них в этом плане чуть крепче.

– Он, скорее всего, нет. А ты?

– Что я?

– Откуда такая расчетливость? Откуда идея с бомбой?

– Ну, я тоже почитываю твои детективчики, – улыбнулся Филипп, указав на полочку с книгами Мешка. – Лучше скажи, ты достал самое главное, о чем я тебя просил?

– А как же! Два левых мобильника купил в привокзальной комиссионке. Документов у меня не спросили, так что я, можно сказать, даже не засветился. Батарейки вставил новые, как ты и рекомендовал. С сим-картами пришлось поднапрячься: без паспорта их не продают, а просить знакомых, сам понимаешь, рискованно. Прошвырнувшись по общагам, где тусуются наркоманы, наткнулся одного обдолбанного утырка, готового за пятьсот рублей продать две сим-карты, которые он якобы нашел. Дал ему три сотни, на том и разошлись. Теперь, в случае чего, на наш след никто не выйдет, всё слишком запутанно.

– Ты проверял, вдруг они заблокированы?

– Обижаешь! Выйдя из той вонючей общаги, поочерёдно вставил их в один из мобильников, воспользовался услугой «Узнать номер» и кинул по пятьдесят рублей – обе симки рабочие.

– Очень хорошо. Только не включай телефон в пределах нашего общежития, – предостерег Филипп. – Даже батарейки не вставляй.

– Почему?

– Нельзя допустить, чтобы сигнал с этих мобильников регистрировался в месте нашего проживания. По сим-карте фактического обладателя отследить не смогут, зато сигналы с сотовых вышек – запросто. Если дело дойдет до полиции и начнут копать, сразу сделают запрос по этим мобильникам, и к радости следователей обнаружится, что два никак не связанных друг с другом телефона за сутки до ограбления появлялись в одной точке.

– Понял, включаю только за пределами общаги.

– Желательно только тогда, когда непосредственно прибудем на место.

– Если нельзя вставлять батарейки, то как их заряжать?

– Придется тебе прогуляться до какого-нибудь кафе и найти столик, где есть розетка. Заказывай себе много чая, булок – заряд аккумуляторов нужен полный.

– Почему нельзя зарядить их здесь? По-моему, Филипп, это паранойя.

– Завтра мы либо разбогатеем, либо сядем в тюрьму. От слаженности наших действий зависит исход. Миша, я тебя прошу, начиная с этой минуты, проснуться и мобилизоваться. Поверь, когда по нашим следам пойдут профессионалы, ты поймешь: лучше было перестраховаться. С точки зрения здравой логики, выключенный телефон не должен передавать сигнал на вышку, но я неоднократно слышал, что даже будучи выключенным, он в определенный промежуток времени посылает какой-то импульс. Отсюда вывод: батарейки вставлять нельзя. Я никогда не проворачивал такое, но уверен: даже если всё пройдет как по маслу, мы вернемся уставшими и потрёпанными. И в наших же интересах не оставить ни малейшего следа, ни единой чертовой зацепки, дабы не мучить себя тяжелыми раздумьями. И кстати, провернуть дело – еще не значит закончить: искать нас будут и потом. И, боюсь, даже не полицейские.

Миша не смог возразить столь здравой аргументации. Его друг определенно встал на волну преступного куража.

– Елки палки, забыл! – Филипп сел на стул и устало склонил голову. – Лыжную шапочку, черт ее дери! – Посмотрел на часы: – Магазины закрываются, не успею! Придется завтра.

Мешок полез в шкаф и стал рыться в пакете со своими вещами. Через мгновение у него в руках оказалась шерстяная шапка черного цвета.

– Моя старая запасная шапка. Прорежем отверстия для глаз – и готово. Сейчас пойду в кафе, заряжу мобилы, а когда вернусь, нам до следующего вечера лучше вообще носа на улицу не показывать.

Ночью холодный ноябрьский ветер пригнал снег. Утром Филипп проснулся и сразу подошел к окну. Может статься, это его последнее утро. Он отдавал себе отчет, на какое серьезное дело отважился. Страха, неуверенности или сомнений он в себе не обнаружил: напротив, в нем тлело желание восстановить справедливость. Наблюдая за редкими прохожими и машинами, он задал себе вопрос: насколько плох его поступок с точки зрения этики? Но, поразмыслив, счел его бессмысленным. Мы, люди, ежедневно покушаемся на мораль, ходим по её грани. Но кто задает эти границы? Бесспорно, принудительное изъятие собственности – это плохо! Однако если при этом никто не страдает, ограбление относится к самой легкой категории преступлений. В моем случае всё проще: разве можно считать ограблением возврат собственных денег? Я не собираюсь причинять жлобу вред – хотя уверен: за ним числятся поступки, за которые его следовало бы расстрелять. А мы этой ночью собираемся лишь немного его потрясти. Разве он после этого обеднеет?