– На Западе сейчас хорошо покупают салонную живопись, – объяснила Людмила, отыскавшая Панкратова в толпе. – Вот и пишут, жить-то надо.

Она постоянно здоровалась со знакомыми, знакомила их с мужем. Как подозревал Панкратов – не в первый раз, со многими он знакомился раньше на таких же сборищах, но сразу о них забывал, как забывали и о нем. Налетел долговязый рыжий парень в джинсах и красном пиджаке с шейным платком вместо галстука, шумно расцеловался с Людмилой.

– Сто лет тебя не видел! Цветешь! Как тебе Сухов? Играет с огнем. Доиграется, Лариса никому даром не проходила!

– Познакомься, это мой муж, – представила она Панкратова. – А это Гоша, самый пронырливый репортер светской хроники из «МК-бульвара».

– Выше, бери выше, – весело возразил Гоша. – Ушел я из «МК». Ну их к черту, надоели.

– Да ну? Где же ты сейчас?

– Скажу – не поверишь. Пресс-секретарь у одного крупного дельца, водочного короля. Водка «Дорохово», слышали?

Людмила вопросительно посмотрела на мужа, Панкратов кивнул.

– Пробовали?

– Не пришлось.

– Рекомендую. Приличная выпивка, если не подделка. И вполне демократичная по цене. Вот его я и приобщаю его к культурной жизни столицы. А сколько он мне платит, не скажу, все равно не поверите.

– Приобщается? – спросила Людмила.

– С трудом. Хотя очень старается. Знаешь, что он спросил после перфоманса? Куда они потом кур девают.

Людмила засмеялась:

– То же самое, почти слово в слово, сказал мой муж.

– Да? Нужно их познакомить, они найдут общий язык. Обязательно познакомлю. Потом, после аукциона, – пообещал Гоша и скрылся в толпе.

В последнем зале были развешены картины основателя и идеолога «Новых реалистов» Федора Сухова. Сам Сухов, в черной вязаной фуфайке на голое тело стоял, набычась, у стены и с неприязнью, как казалось, разглядывал посетителей, осматривающих экспозицию. У одной из картин движение публики замедлялось. Панкратов подошел. Это был портрет молодой женщины – той, что так эффектно появилась в финале перфоманса. Зеленое шелковое платье на бретельках оставляло открытым белые плечи, слабые, беззащитные, волосы были собраны на затылке тяжелым золотым узлом, глаза полузакрыты, но от них словно бы исходило зеленое свечение такой пронзительности и бесстыдства, что невольно хотелось отвести взгляд как от чего-то сокровенного, запретного.

«Портрет подруги художника».

Люди перед портретом менялись, лишь один человек как встал перед холстом, так и стоял, будто загипнотизированный колдовской магией взгляда. Он был высокий, во фраке, ладно сидящем на его стройной фигуре, с сединой на висках, с правильными чертами высокомерного лица. Возле него крутился Гоша, из чего Панкратов заключил, что это и есть водочный король, интересующийся культурной жизнью Москвы.

И только тут Панкратов его узнал. Ну, правильно! Водка «Дорохово». Хаджаев. Ну, конечно же, Алихан Хаджаев, давний знакомый по Киеву и Осетии. Вот так встреча! Но как он оказался в Москве?

Панкратов хотел подойти к нему, но звонок известил о начале аукциона, и вся толпа перетекла в зал.

Аукционист, вальяжный лысый господин в золотых очках, будто бы куда-то спешил и вел торги со стремительностью футбольного комментатора, описывающего острые ситуации у ворот. Салонная живопись ушла быстро, по две-три тысячи долларов, покупали ее иностранцы. Концептуальные картины торговались с трудом, продвинутых коллекционеров, охочих до «Новых реалистов», оказалось немного. Четыре с половиной тысячи долларов за холст метр на два – максимум, что аукционисту удалось выжать из зала. Остальные шедевры шли и того меньше, а некоторые пришлось снять с торгов, потому что авторы самоуверенно заломили неподъемные цены. Наконец служащие установили на подиуме очередной лот, аукционист объявил:

– «Портрет подруги художника». Холст, масло. Автор Федор Сухов. Стартовая цена – пять тысяч долларов. Поверьте, это совсем недорого, потому что…

– Шесть, – сразу перебили из зала.

– Шесть, спасибо. Такого Сухова мы еще не видели…

– Семь.

– Семь, господин справа… «Новые реалисты» открывают новую эру в современной живописи… Восемь, дама в третьем ряду… Десять? Я не ослышался? Десять, прямо, спасибо. Десять тысяч – раз… Одиннадцать, справа. Приятно иметь дело с настоящими знатоками… Двенадцать, господин прямо. Правильное решение, деньги преходящи, искусство вечно… Двенадцать с половиной, дама в пятом ряду… Тринадцать? Господин прямо, тринадцать? Браво. Тринадцать тысяч – раз, тринадцать тысяч – два…

Сбоку поднялся рыжий Гоша и помахал рукой, привлекая внимание аукциониста.

– Гоша, вы хотите что-то сказать?

– Тридцать.

– Тридцать тысяч? Я вас правильно понял?

– Правильно.

– У вашего поручителя прекрасный вкус, поздравляю. Тридцать тысяч – раз. Тридцать тысяч – два… Даже мне трудно расставаться с этим шедевром… Тридцать тысяч – три. Продано!..

К концу аукциона в зале, где происходил перфоманс, был уже наведен порядок и накрыты столы с фуршетом. Оголодавшие гости, оживленно обмениваясь впечатлениями, набросились на закуски и выпивку, шампанское и виски, заранее налитые в бокалы и тяжелые хрустальные стаканы. Шампанского на три четверти в каждом сосуде, виски на донышке. По общему мнению, вернисаж удался. Всех интересовало, для кого Гоша купил «Портрет подруги художника». Но он только ухмылялся и налегал на выпивку. Когда в зале появился Федор Сухов, его встретили аплодисментами, как героя дня. С ним была и подруга художника – в таком же зеленом шелковом платье, что и на портрете, легком, коротком, не прикрывающим колени, отчего казалось, что ей холодно в тонких чулках и босоножках на высоком каблуке. Зеленый газовый шарф прикрывал белые плечи, золотой узел волос своей тяжестью как бы запрокидывал голову, потому создавалось впечатление, что она смотрит на всех свысока, полуприкрыв глаза, как змея.

Не отвечая на приветствия, Сухов пробрался к столу с выпивкой, под осуждающим взглядом официанта слил в стакан виски из четырех стаканов, сыпанул льда из хрустальной вазы и не оторвался от стакана, пока не высосал все досуха, до льда.

– Ты много пьешь, – проговорила она равнодушно.

– А, плевать. У меня такое чувство, что сегодня я продал своего ребенка.

– Что за беда? Нарисуешь еще. Я у тебя всегда под рукой.

– Нарисую еще? – переспросил Сухов. – Ты совсем дура или прикидываешься? Чтобы такое нарисовать, мало иметь тебя под рукой. Нужно кое-что еще.

– Что?

– Бог!..

Панкратов и Людмила, ставшие невольными свидетелями этого разговора, переглянусь.

Возник Гоша, заметно навеселе, закричал:

– Федор, ты гений! Лариска, ты чудо! Пойдемте, познакомлю вас с психом, который купил картинку. Пойдемте, пойдемте!

Подтащил к Алихану, стоявшему в сторонке с бокалом шампанского, представил:

– Шеф, это гениальный художник Сухов. А это его модель, Лариса Ржевская, самая загадочная женщина Москвы. Прошу любить!

Алихан сдержанно поклонился:

– Рад познакомиться.

Не подавая руки, Лариса скользнула по нему безучастным взглядом.

– Это вы купили мой портрет? Очень мило.

И повернулась к Сухову:

– Поехали домой. Я устала.

Гоша уставился ей вслед.

– Сука, – сказал он. – Но хороша.

– Давайте, Георгий, договоримся, – вежливо предложил Алихан. – Если вы еще раз напьетесь в моем присутствии, я вас уволю. Не забывайте, вы на работе.

– Да будет вам строить из себя моралиста! – нахально отмахнулся Гоша. – Тот, кто делает водку, не должен бороться с пьянством. Так недолго и разориться. Лучше давайте я познакомлю вас с человеком, которого волнует тот же вопрос, что и вас, – предложил он, заметив Панкратова.

– Какой вопрос?

– Куда девают дохлых кур после вернисажа.

– Куда?

– Вот об этом вы и поговорите.

– Здравствуйте, Алихан, – сказал, подходя, Панкратов. – Не узнаете?

– Здравствуйте, Михаил Юрьевич. Почему не узнаю? Я вас сразу узнал. Хотел подойти, но вы с дамой…