Я чувствовал, что лишь благодаря невероятным усилиям воли я не упал на паркет тут же, посереди комнаты. Сколько я простоял, отчаянно сопротивляясь наваливающемуся сну, не знаю, но, когда услышал сзади легкое шуршание и повернулся. В комнату в красном халате вошла Анфиса. Сексуально торчавшие соски подсказали, что под халатом ничего нет, и это меня возбудило так, что сон и усталость как рукой сняло. Она прошла мимо меня, слегка покачивая бедрами, и каждое ее движение отдавалось у меня импульсом невероятного возбуждения. Когда она, не снимая халата, упала на кровать, лицом в подушку, я представил ее в своих объятиях, и у меня подкосились ноги. Я устремился в душ, чтобы прийти в себя.

В ванной комнате я ощутил себя, как во дворце. Пол и стены – из розового мрамора… Позолоченные краны… Огромная ванна – как бассейн… Я быстро помылся, закинул стирать одежду и, накинув халат, побежал в комнату, по-ребячьи думая, что меня под балдахином ожидает Анфиса, готовая принять в свои объятия. Но меня ждало разочарование – Анфиса мирно спала, а мне пришлось лишь умилиться своей наивности и последовать ее примеру. Заботливо укрыв девушку периной, я залез под нее сам, и как только коснулся головой подушки, моментально уснул. Или мне лишь показалось, что уснул…

В голове мелькали разнообразные мысли, быстро сменяя друг друга. Мысли стали переходить в картинки, что-то вроде видеороликов, сменяющих друг друга. Огромные мегаполисы… улицы, заполненные людьми… они торопятся, бегут, едут по своим делам, как муравьи в разные стороны… китайцы на мотороллерах, велосипедах, машинах… кричат, ругаются, благодарят, что-то объясняют… Вдруг картинка меняется: город плавно расплывается, улицы превращаются в деревья, цветные вывески рекламы – в листву. Под деревьями сидят люди, индейцы, на поляне между деревьев бегают дети и гоняют сдувшийся мяч. Под деревьями идет живая дискуссия, она не останавливается, разговор меняет язык, меняются люди, одежда, листва деревьев плавно становится зонтами на широкой тихой улице. Тишину нарушает лишь шумный говор людей, спрятавшихся от знойного солнца в тени зонтов, возле большого белого дома. Люди все в белом, одни мужчины, арабы. Все резко замолкают и уходят в дом, прятаться в охлажденный кондиционерами воздух или молиться. Пустынная раскаленная улица сменяется широкой рекой, на берегу около лодок копается человек, чернокожий, в набедренной повязке, что-то перебирает, вытаскивает из лодки. Недалеко от реки, по кругу стоят бамбуковые хижины, женщины что-то варят в большом котле, вокруг в пыли носятся черные, как деготь, дети и весело смеются. Поляна плавно, по спирали, смазывается, и возникает новая картина, потом еще и еще – кадры быстро сменяются. Я перестаю улавливать смысл, мелькают города, люди, небоскребы, поезда, самолеты. Кадр останавливается. Я осознаю самого себя сидящим на пляже. Предо мною раскинулось голубое море, далеко над горизонтом висит ярко-красный диск заходящего солнца, окрашивающий облака в нежно-красные, розовые и оранжевые тона. Небольшие волны в море поблескивают на солнце, перебирая воду и создавая приятный шум прибоя. По пустынному пляжу не спеша идет женщина. Недалеко перед ней на золотистом песке резвятся трое: мальчик лет десяти, девочка лет семи, а с ними мужчина – бегает, догоняет их, громко кричит, а дети смеются и убегают.

– Посмотри, как красиво, – услышал я вдруг позади знакомый мелодичный голос.

Я обернулся.

Передо мной стояла женщина лет сорока пяти, но все еще очень красивая, с приятными мягкими чертами лица и светлыми, невероятно добрыми, излучающими ум и любовь глазами. В них отражалась мудрость, накопленная человечеством тысячелетиями. Ее белое платье, ровное от плеч до пят, легонько касалось песка, по которому она то ли шла, то ли летела в мою сторону.

Так вот как выглядит обладательница того, из сна, приятного мелодичного голоса! И как ее облик гармонирует с тем садом, в котором я ее слышал в первый раз! – подумал я.

– Ты ведь никогда не видел ни моря, ни заката на море… – то ли спросила, то ли констатировала она.

– Нет, никогда не видел, – ответил я. – Здесь очень красиво…

– Это все создано для тех, кого ты видел… И для тебя в том числе. Для людей, – она сделала короткую паузу. – Но вы этого не цените, и поэтому ваша цивилизация может покинуть Землю, как это солнце покидает на ночь небо, а потом появляется, чтобы дать новый день, новую жизнь.

– Наша цивилизация пока еще находится у истоков своего развития, – возразил я. – Ей еще рано исчезать…

– Все исчезнувшие цивилизации стояли у истоков своего развития. Развитые знают истину, поэтому не станут губить себя и свою планету. Вы же истину не слышите из-за своей гордыни, жажды власти и материальных благ.

– Но ведь не все люди на Земле одержимы пороками, – я попытался не согласиться с доводами собеседницы.

– Большая часть людей способна услышать только слова «Этот мир создан для вас!», – тихо и спокойно отвечала мне женщина, – и они начинают пользоваться планетой так, как они захотят, не задумываясь о последствиях. Они хотят быть богами, не успев стать людьми. Но ты прав. Не все так живут. Есть среди вас люди достойные носить имя людей, и поэтому сейчас вы стоите на распутье, где одна из дорог ведет к закату, другая – к рассвету. В какую сторону вы пойдете? Решает одно сердце. Твое.

– Почему мое? – изумился я.

– Ты тоже – на перепутье своей дороги, и если сможешь услышать свое сердце, поймешь, куда оно тебя позовет, то его стук услышат сердца многих людей, и они проснутся, устремившись в радости к Господу своему, и люди поверят в истину. Тогда и настанет рассвет вашей цивилизации.

– Но как мне услышать мое сердце?

– Сейчас твое сердце слабее твоего ума. Но когда настанет час, только безмолвие ума поможет тебе услышать твое сердце, – с этими словами она приложила свою руку к моему сердцу, и приятное тепло разлилось по всему телу, доставляя нежное удовольствие, как близость любимого человека.

В глазах все поплыло, в тумане, появившемся, как пелена перед глазами, я плохо различал последние лучи солнца, заходящего, как наша цивилизация. Все пропало. Остался только свет в глазах и тепло в сердце.

Я открыл глаза и сразу же зажмурился, ослепленный яркими лучами солнца, проникавшими в комнату через окно.

– Доброе утро, – услышал я рядом голос Анфисы. Ее рука лежала у меня на сердце, и от нее шло приятное тепло, согревающее душу и успокаивающее.

– У тебя так сердце сильно стучало, когда ты спал, – тихо произнесла она, – а когда проснулся, успокоилось, и шептал ты что-то, я не расслышала…

– Ты наблюдала, как я сплю? – спросил я, повернувшись к Анфисе лицом и беря ее маленькую руку в свою.

– Наблюдала… уже давно… – ласково ответила она.

Она вызывающе смотрела на меня, в ее прекрасных зеленых глазах читалось такое, от чего у меня внутри все перевернулось, сердце застучало громко и часто, дыхание сбилось. Я хотел что-то сказать, но слова не прозвучали, они остались во мне. Слова уже были не нужны. И без них все стало понятно – и мне и ей.

– Что тебе снилось? – спросила она, и в ее голосе я услышал такое же сбивчивое дыхание как у меня. – Наверное, что-то волнующее, раз сердце так стучит…

– Мое сердце так бьется от твоей близости, – прошептал я. – Я не могу находиться рядом с тобой и оставаться спокойным. Мои чувства не дают мне расслабиться и влекут меня к тебе…

– Отдайся тогда своим чувствам…

– Я боюсь, что ты меня оттолкнешь, и тогда мое сердце остановится.

– Я не хочу, чтобы твое сердце останавливалось. Я хочу слышать его и чувствовать постоянно.

Анфиса придвинулась ко мне поближе, ее рука с моего сердца нырнула ко мне под халат и нежно обняла мой торс, и я почувствовал ее горячее, зовущее тело. Наши тела были разделены лишь тонким слоем шелковой материи, не позволяющей нам слиться окончательно. Наши губы встретились и нежно, медленно, как в замедленном кино, слились в долгом поцелуе, окончательно отдавшим нас бешеной страсти. Медленные и нежные движения сменились хаотичным обниманием, бесконечными поцелуями с постукиванием лбами при стаскивании друг с друга совсем уже не нужных халатов. Мы потеряли контроль над собой, временем и пространством. Остались только наши чувства, поглотившие слившиеся в экстазе тела.