– Я в вашем распоряжении. – Пальцами без колец она ласково проводит по его руке, ощутимой сквозь ткань рубашки, в подражание грациозным движениям Лийк ван Кампен. Он не реагирует, а она не спешит убрать руку. Это выглядит так, будто ребенок тянет взрослого за рукав. Он застыл, может, ничего и не заметил.

– Да? – Он отворачивается к столешнице.

Ее рука – рука женщины, рука жены – скользит вниз к его бедру. Так она еще никогда не трогала мужчину. Сквозь толстую шерстяную ткань брючины ощущается мускулистая твердость и удаленность этого бедра.

– В вас есть что-то загадочное.

Ей не следовало этого говорить. Он встает с табурета, и ее рука безвольно падает вниз. Рядом с этой громадиной чувство обездоленности передается от кончиков отвергнутых пальцев всему телу.

– Что? – насторожился он. – Что тебе про меня рассказали?

Смысл вопроса ей непонятен. На его лице написан испуг, а ей остается только поднести пальцы ко рту, словно она хочет стереть с губ последние слова вместе с памятью о прикосновении.

– Ничего, – говорит она. – Я… я просто хотела…

– Иди ко мне. – К удивлению Неллы, его ладони грубовато, навязчиво и неумело начинают гладить ее по волосам, притом что в его серых влажных глазах ей чудится бешенство.

– Я прошу прощения, – говорит она, хотя и не понимает, за что ей следует извиняться.

Нагнувшись и заграбастав ее узкие руки пятернями мясника, он целует ее в губы. Сам порыв и пугающий запах вина и крабов заставили бы ее отшатнуться, но, сделав над собой усилие, она выдерживает это бесстрастное объятье. Она даже размыкает губы, но лишь для того, чтобы ослабить давление на них. Он цепко держит ее, и тут она решается, пока еще остался порох в пороховнице, взять его правой рукой за передок. Интересно, что ее там ждет? Если это и есть то самое, что приходится делать каждой женщине, то частая практика только поспособствует удовольствию.

А вот и оно… загадочная выпуклость… что-то вроде овоща, то ли свеклы, то ли маленькой морковки. Мать ей обещала толстый сук, а тут скорее свернувшийся червяк…

Под ее пальцами словно разжалась скрытая пружина, и в тот же миг Йохан разжимает объятья, отпускает ее, а сам отшатывается к краю столешницы.

– Нелла! Боже милостивый.

– Мой госпо…

– Уходи, – приказывает он. – Прочь.

На ватных ногах под короткое предостерегающее рявканье Резеки она идет к выходу, и Йохан запирает за ней дверь на ключ. Несмотря на толстую дубовую дверь и вернувшийся страх от пребывания в темной прихожей, она уверена: то, что она сейчас слышит, – это мужской плач.

Она прокрадывается в свою комнату наверху и разворачивает эти ужасные картины лицом к стене. Все до единой.

Поздним утром на следующий день в дверной проем просунулась голова Корнелии.

– Хорошо бы вам спуститься вниз, – говорит она.

Служанка то ли возбуждена, то ли взволнована – полусонная Нелла пока не в силах разобраться. Корнелия таращится на изнанку холстов.

– А почему они перевернуты?

– Это не я.

Корнелия ждет продолжения.

– Это не я, – повторяет Нелла.

– А кто же?

– Я их не выбирала, Корнелия. И не просила их тут развешивать.

После секундного колебания Корнелия подходит к ближайшей картине и возвращает ее в нормальное положение. Гниющий гранат, покрытый гусеницами. Корнелию передергивает.

– К этой жизни можно привыкнуть, Нелла. Надо только захотеть.

– Ненавижу эти картины. Почему я должна на них смотреть?

Корнелия разглядывает сюжеты: ваза с прорастающими цветами, распластавшаяся устрица на темно-синем фоне. Нелла за ней наблюдает, пытаясь угадать, нет ли здесь ее союзников. Откинувшись на изголовье, она тупо смотрит на деревянную изнанку картин, повернутых к стене.

– Я думаю, это Марин вам их подкинула, – говорит Корнелия с улыбкой.

Полунамек, интимная улыбочка – крошки с барского стола. К удивлению Неллы, Корнелия подходит и садится рядом на постели. Она с гримасой скидывает паттены и вытягивает свои маленькие задубевшие подошвы.

– Можете не верить, но чертовски устают ноги. Как у покойницы.

Она начинает их растирать. Нелла глядит на ее заштопанные, свалявшиеся хлопковые чулки с аккуратными стежками крест-накрест. Корнелия разболталась и, забыв о своем статусе, явно не собирается вставать с кровати – слишком уж велико удовольствие от растирания ног. Раскованность, с какой служанка этим занимается у нее перед носом, заставляет ее вспомнить о ночном унижении. Вчера все словно сговорились сделать из нее отверженную – серебряных дел мастера, участники застолья, Лийк и Ганс Меермансы, ее супруг, его гончая, кажется, сами эти стены. Вспомнив приглушенные всхлипы Йохана за дверью и «морковку» в штанах, она зажимает рот ладонью… морковка, тихо сидящая в земле и не желающая, чтобы ее выдернули из уютного гнездышка. Она запрокидывает голову, а по телу пробегают мурашки. Открыв глаза, она встречается с подозрительным взглядом. Корнелия надевает паттены и идет к дверям.

– Пять посыльных доставили подарок для вас, – говорит служанка. – Он стоит в прихожей. В жизни не видела ничего подобного.

Снизу долетает мальчишеский смех Йохана, и Нелла содрогается при мысли, что рано или поздно встречи с ним не избежать, но Корнелия заразила ее своим настроением, и природное любопытство в конце концов берет верх. Она накидывает домашний халат, в ужасе разглядывая картину, на которой изображены охотничьи трофеи – птицы с окровавленными перьями и свисающими клювами, похожими на ящериц. «Сегодня, – думает она, – я перенесу клетку с Пибо в свою спальню». Она вспоминает пугающий мрак перед кабинетом и холодный сквознячок, пробежавший по подолу платья. Нет, движение ног тут ни при чем. Уж свои-то ноги она знает, и они куда изящнее, чем у Корнелии.

Замолчи, Нелла Элизабет, приказывает она себе. Замолчи.

Она вышла из комнаты, как раз когда Марин обнаружила сюрприз для новобрачной.

– Йохан, – доносится до Неллы ее голос. – Это что еще за вздор?

Нелла тихо подходит к перилам. То, что она видит посреди прихожей, заставляет ее прикрыть рот, чтобы не вскрикнуть. Огромный открытый шкап стоит явно не на своем месте в отличие от стульев, аккуратно расставленных вдоль стен. Йохан стоит сбоку, положив руку на деревянную панель. Кажется, он в хорошем настроении, улыбка до ушей. Выглядит он посвежевшим и даже красивым, каким она его никогда не видела. Ему приходится запрокинуть голову, чтобы окинуть взором этого мощного фигуристого колосса под два с половиной метра.

Марин боязливо приближается, словно опасаясь, что шкап может на нее упасть или вдруг двинется ей навстречу. Резеки попятилась от загадочного существа, издавая утробное рычание.

– Это шутка? – спрашивает Марин. – Во сколько она тебе обошлась?

– Хоть раз в жизни, сестра, давай не будем о деньгах, – говорит Йохан. – Ты сама попросила меня подыскать…

– Я сказала «что-нибудь забавное», а не…

Он поднимает руку, и Марин замолкает. Она смотрит, как Нелла спускается по лестнице.

– Это тебе, – говорит Йохан. – Подарок.

Не в силах встретиться глазами с мужем, Нелла смотрит на Марин, безупречную в своем длинном черном платье. Она успевает подумать, что под этим платьем у нее меха, но Йохан, погладив боковину шкапа, возвращает ее к реальности:

– Свадебный подарок. Из дуба и вяза, а фанера с инкрустациями из черепахового панциря и оловянного сплава.

Нелла все-таки переводит на него взгляд и в ответ получает сдержанную улыбку.

– Вяз – штука прочная, – поясняет он и, посмотрев на сестру, добавляет: – Не зря его используют для гробов.

А вот у Марин губы плотно поджаты.

– Теперь ты у нас столяр? – спрашивает она риторически.

– Что скажешь, Нелла?

– Зачем, Йохан? – спрашивает Марин. – На что ей этот монстр?

– Для образования, – следует ответ. Он протягивает руку к собаке, но та отпрядывает от хозяина. – Что с ней? – недоумевает он. – Тихо, девочка. Успокойся.