— Молчи, щенок! — скривился Туктук, и усы его уставились на меня, как пики.

— Давай сюда солнце. Где оно у тебя, — требовала Ангина.

— Сейчас скажу… Сейчас. Оно… оно… у меня в. чулане. В мешке висит.

— Веди в чулан. Живо! — Ангина схватила мясника за рукав нового пиджака и рванула за собой. Он угодливо бросился показывать ей дорогу.

— Врешь! Не возьмешь! — схватил я Ангину за плечи. — Это наше солнце! На помощь, люди! Сюда!

Но на помощь никто не пришел, а мой приемный отец, вместо того чтобы помочь мне повалить Ангину, сам набросился на меня.

Вместе с Ангиной они завернули мне руки за спину, сунули в рот салфетку со стола, чтобы не слышно было моих криков, и стали совещаться, что же со мной делать.

— Он нам помешать может, — хрипло прошипела Ангина. — Убить его надо.

— Его не убьешь, — объяснил мясник. — Он — тряпичная кукла.

— Тогда спрячь куда-нибудь, чтоб молчал.

— Куда спрятать? — Туктук завертел головой, оглядывая комнату, отыскивая для меня подходящее место.

— Во-о-т сюда его, — подбородком указал он Ангине. — В этот сундук.

Вдвоем с Ангиной они подтащили меня к окованному железом сундуку, где мясник хранил долговые расписки, впихнули туда, прикрыли крышкой, и для верности мясник топнул по крышке ногой так, что гром раздался. Потом щелкнул замок сундука. Я кусал губы от бессилия и злости, кричал, бил кулаками по крышке и стенкам сундука, но все было тщетно.

Когда злость и досада немного улеглись, я успокоился и перестал тревожиться за свою судьбу. Конечно, мяснику без меня как без рук. Ведь никто в городе не может выполнять его задания, как я. Вот вчера, например, две новые поварихи вместо сахара подали на стол соль. На вид-то соль и сахар совсем одинаковые. Мясник положил в чашку целых три ложки, хватил глоток — и дух захватило. Смехота, да и только. Или: отдал рубашку прачке, чтоб постирала. Надел он чистую рубашку, чтоб к Речке идти. Глядь, а воротничок-то весь черный да желтый. Срам один. Пришлось мне перестирывать рубашку.

Надо только подождать, он сам выпустит меня. А уж как выпустит — тут пора уходить. Солнце теперь у болезней, и я ему не слуга. И Речка вместе со мной уйдет. Ей тоже больше делать тут нечего. И, успокоив себя, я решил, что лучше всего пока поспать. Улегся на жесткое дно сундука и закрыл глаза. Но уснуть сразу не пришлось. Все-таки жесткие доски — не мягкая постель. Я стал ощупывать дно, и руки наткнулись на ворох бумаг. Что это может быть?..

«Ага-а, — рассмеялся я. — Вот те бумажки, за которые я гнул спину у сапожника, таскал камни у каменщика, мыл посуду у хозяина харчевни и прямил гвозди у строителя Катушки. Я не дам тебе воспользоваться моими трудами».

Я с радостью стал рвать долговые расписки. Словом, когда я кончил эту работу, у меня была прекрасная мягкая постель. Я свернулся калачиком и уснул.

Проснулся я оттого, что в лицо мне ударил яркий дневной свет. Открыл глаза, хотел вскочить, но меня буквально пригвоздил к месту яростный визг мясника:

— Разбойник! Тряпичное чудовище! Ты порвал все долговые расписки, и я теперь не помню, кто, когда и чего должен отдать.

Мясник склонился над сундуком и схватил наугад мелкую бумажонку.

— Мой мед! Мое мясо! Мои бараны! Мои телята! Все пошло прахом из-за тебя, разбойник.

Я хотел выскочить из сундука и убежать от приемного отца, но не успел. Сильные руки главы города вцепились в мои рыжие вихры.

— Стой, грабитель. Ты у меня дорого заплатишь, — завыл он. — Сюда, мои помощники! Скорее!

Хлопнула дверь, и в комнату ворвались двое дюжих молодцов, которые когда-то схватили Речку. Они связали мне руки, ноги и бросили на пол.

— В море его. Пусть Петрушка исчезнет навсегда. Пусть не будет о Петрушке даже памяти, — приказал мясник и добавил: — Камень привяжите потяжелее.

Один схватил меня за связанные руки, другой взялся за ноги, и понесли к морю. Там привязали к моим ногам тяжелый камень и, размахнувшись, швырнули в воду.

— Буль-буль! — всплеснули морские волны.

— Ши-ши-ши! — прошуршал песок, когда на него набежала прощальная волна.

— А-а-а! — закричала одинокая чайка, взмахнув крылом.

И все затихло.

Волны накрыли меня с головой. Тяжелый камень потянул вниз, и я мягко опустился на скалу, покрытую скользкими водорослями.

«Ну вот, и кончилась моя жизнь», — печально подумал я, вспомнил родную страну, мастера Трофима и заплакал от жалости к себе.

Мимо проплывали золотистые рыбки, таращили на меня большие выпуклые глаза, и я завидовал им: они были свободны и могли плыть, куда хотели. Прополз, таща за собой свой домик, рак-отшельник, пошевелил клешнями перед моим носом и медленно заковылял дальше. И ему я позавидовал: хоть тихо, но движется, не лежит неподвижно, как я. Закачалась надо мной длинная темно-вишневая лента водоросли, и ей я позавидовал. Поколышется она по воде, и когда-нибудь сорвется со своего места, и поплывет к земле, к людям. Я плакал и не вытирал слез: это было бесполезно. Ведь все равно они были такие же соленые, как окружающая вода.

Потом я закрыл глаза, чтобы не видеть ничего вокруг, и вдруг почувствовал, как кто-то крепко схватил меня за плечо и поволок вверх. Но поднять, видимо, не хватило сил. Слишком тяжел был камень, и тогда передо мной сверкнул нож. Кто-то обрезал веревки, которыми ко мне был привязан камень, и я пробкой взлетел вверх.

«Что же это такое? Кто это меня схватил?»-испугался я. А когда всплыл на поверхность, то увидел рядом с собой знакомое лицо строителя Катушки.

— Катушка! Это ты меня спас?

— Я, я. Давай руки, ноги освобожу. — Тем же ножом он разрезал путы «на моих руках и ногах, и я засмеялся от ощущения счастья.

— Ура! Не погиб Петрушка! Будет жить на земле!

Но Катушка не дал мне вдоволь порадоваться своей свободе.

— Скорее. Меня Речка послала. Я бы сам при этой болёзни додуматься не смог. А она оказала, что тебя бросили в море. Беги к городским воротам. Она ждет тебя. Вместе пойдете солнце доставать.

Я нашел Кудряша и Речку на краю болота. Они сидели на пне под высокой сосной. Речка внимательно и с жалостью смотрела, как Кудряш, подперев ладонью подбородок, безразлично обводил глазами и дальний край болота, и невысокий сосняк в стороне, и расцветшую у него прямо под ногами звездочку красной гвоздики.

— Я знаю, — ласково говорила Речка, — тебя мясник Туктук выгнал из города. Послал одного бороться с болезнями. Но одному не справиться. Нам надо позвать моего дядюшку, Воздуха Соснового Чистого Здорового. Он нам поможет.

— Здравствуйте! А я вам не помогу? — сказал я, неожиданно выросши перед ними.

Кудряш улыбнулся для вида, но в глазах у него не появилось ни улыбки, ни радости. Зато Речка прямо просияла.

— Пришел! Друзья собираются вместе! — выкрикнула она, откинула косы за спину, прижала руки ко рту, и раздалось звонкое:-Ау-ау! Дядюшка любимый, иди сюда!

Мне показалось, что сразу запахло сосновой смолой и земляникой, но никого не было слышно. Речка опять приложила руки ко рту и снова зааукала:

— Ау, дядюшка! Слышишь ли ты меня?

— Не кричи, племянница. Я здесь. Привет, друзья! Рад видеть вас: и тебя, Кудряш, и тебя, Петрушка.

— Здравствуй, Воздух Сосновый Чистый Здоровый! Ты всегда помогал нам. Выручи и на этот раз. Идем мы с болезнями сражаться. Помоги нам. Они опять солнце отняли. — И я рассказал о том, что Туктук отдал солнце Ангине, что болезни сегодня идут в поход.

— У-у-у! — загудел Воздух Сосновый Чистый Здоровый. — Я этого не потерплю. Я с болезнями расправлюсь. Будут они меня помнить.

— Один? — засомневался я.

— У-у-у! — загудел невидимый друг. — Я ли не молодец, я ли не удалец. Я все могу. Прощайте. Ждите меня тут.

Застучали ветви деревьев, зашелестели листья осин, закачалась болотная осока-и все стихло, и лишь видно было вдали, как гнутся кусты ивняка да чахлые низкие березки. Это пролетел мимо них наш друг, Воздух Сосновый Чистый Здоровый.