— Ты выглядишь красивой, — говорю я, потому что это первое, что всплывает в моей глупой пустой голове. Я тут же предпочитаю воспользоваться атаме, чтобы укоротить себе язык. Вероятно, она не ожидала этого услышать, и все вышло не так, как требовалось. Мой голос охрип. Мне повезло, что я не издавал звуки как Питер Брэди[34]. — Почему те танцы должны были стать твоими последними? — быстро спрашиваю я.

— Я собиралась сбежать, — отвечает она.

Мне становится грустно, так как я вижу вызов, светящийся в ее глазах, и слышу, как воспламеняется пламя в голосе. Затем внезапно все проходит, и она выглядит немного озадаченной.

— Не знаю, убежала бы я. Но точно хотела этого.

— Почему?

— Я хотела начать жизнь с чистого листа, — объясняет она. — Я знала, что если останусь здесь, то у меня ничего не получится. Мне бы пришлось бежать из пансионата. А я так устала бороться.

— Бороться? — я делаю вперед еще один шаг и оказываюсь ближе к ней. В темноте ее волосы спадают на плечи и колышутся, стоит ей только обнять себя. Она такая бледная и маленькая, что я с трудом могу представить, как она с кем-то сражается. Не кулаками уж точно.

— Это не было борьбой, — говорит она. — Или было. С ней. И с ним. Я пряталась и выдавала себя за слабую, потому что так они хотели. Так хотел мой отец — вот что сказала она тогда мне. Быть тихой, послушной девочкой. Не дешевой проституткой. И не шлюхой.

Я глубоко вдыхаю b спрашиваю, кто ее так называл, кто такое говорил, но она больше не слушает меня.

— Он был лжецом. Тунеядцем. Он играл в любовь с моей матерью. Сказал, что женится на ней и тогда получит все остальное.

Я не знаю, о чем она говорит, но могу предположить, что она подразумевает под словом «все».

— Это была ты, — догадываюсь я. — Которую он хотел после свадьбы.

— Он загонял меня в угол на кухне или где-нибудь снаружи. Он вызывал во мне паралич. За это я ненавидела его.

— Почему ты не рассказала об этом своей матери?

— Не могла, — она останавливается и смотрит на меня опять. — Я не могла ему позволять делать это. Поэтому я собиралась убежать. Должна была.

На лице блуждает бессмысленный взгляд. Даже глаза кажутся теперь не живыми. Она просто движет губами, и голос звучит отстраненно. Все остальное она сдерживает в себе.

Я преодолеваю между нами барьер и дотрагиваюсь до ее щеки, холодной как лед.

— Это был он? Тот, кто убил тебя? Он последовал за тобой той ночью и…?

Анна качает головой очень быстро и отстраняется.

— Достаточно, — говорит она голосом, в который пытается вложить больше жестокости.

— Анна, мне нужно знать.

— Зачем? Какое тебе дело до этого? — она кладет свою руку на лоб. — Я с трудом сама могу еле вспомнить. Все кажется мне грязным и в крови. — она расстроено качает головой. — Это все, что я могу тебе сказать! Меня убили, было темно, а потом я оказалась здесь. Я стала вот этим монстром и убивала, убивала и не могла остановиться. — она рывками вдыхает воздух. — Они что-то сделали со мной, но я не знаю, что именно. И как.

— Они, — я говорю с интересом в голосе и не более. Я в буквальном смысле вижу, как она отключается, и через пару минут уже пытаюсь удержать девушку здесь с черными венами и капающим платьем.

— Это заклинание, — говорю я. — Оно поможет мне понять тебя.

Она немного успокаивается и смотрит на меня, как на психа.

— Магическое заклинание? — она недоверчиво улыбается. — У меня вырастут крылья феи и придется прыгнуть через огонь?

— О чем ты говоришь?

— Магии не существует. Это простое притворство и суеверие, старые проклятья, вылетающие из уст моих финских бабушек.

Не могу поверить, что она сомневается в существовании магии, когда сама является мертвой и притом еще разговаривает, как ни в чем не бывало. Но у меня не получается убедить ее в противоположном, так как что-то въедается в ее мозг, и она бьется в конвульсиях. Когда она мигает, ее взгляд становится стеклянным.

— Анна?

Ее рука резко протягивается, чтобы удержать меня.

— Ничего.

Я вглядываюсь.

— Нет никакого ничего. Ты что-то вспомнила, так? Что это? Скажи мне!

— Нет, не было ничего. Я не знаю.

Она прикасается рукой к виску.

— Не знаю, что это было.

Никто не говорил, что это будет легко. Черт, это станет практически невозможным, если она не одобрит наше сотрудничество. Тяжелое безнадежное чувство обволакивает мои истощенные конечности. Возникает такое чувство, будто у меня атрофируются мышцы, которых у меня и так с самого начала не так уж и много.

— Пожалуйста, Анна! — говорю я. — Мне нужна твоя помощь. Позволь мне прочитать заклинание. Позволь мне впустить сюда остальных ребят, которые помогут мне с этим.

— Нет, — отвечает она. — Никаких заклинаний! И никаких людей! Ты знаешь, что случится, если ты пренебрежешь моими словами. Я не могу это контролировать.

— Ты можешь держать над собой контроль ради меня и ради них тоже сможешь.

— Я не знаю, почему не должна убивать тебя. И, кроме того, тебе разве не достаточно этого? Почему ты просишь о еще большем одолжении?

— Анна, пожалуйста. Мне нужен хотя бы Томас и, возможно, Кармел, девушка, которую ты встретила этим утром.

Она смотрит на пальцы стоп. Ей грустно, я знаю, что ей грустно, но дурацкие слова Морфана а-ля «меньше чем неделя» до сих пор звенят в ушах, и я хочу поскорее с этим покончить. Я не могу позволить Анне оставаться здесь еще целый месяц, пока она будет забивать трупами свой подвал. Не имеет значения, что мне нравится с ней разговаривать. Что она мне нравится. И то, что случилось с ней, на самом деле несправедливо.

— Я бы хотела, чтобы ты ушел, — мягко проговаривает она, и, когда поднимает взгляд, я вижу в глазах слезы, затем она переводит взгляд на дверь и окно.

— Ты же знаешь, что я не могу, — говорю я, отражая ее слова через мгновение.

— Ты вынуждаешь меня сделать это.

И, перед тем как понять, что она имеет в виду, проворно спускается вниз по ступенькам в глубокий подвал, зная, что я не последую туда за ней.

Звонок раздается от Гидеона, как только Томас подвозит меня домой.

— Доброе утро, Тесей. Извини, что бужу тебя так рано в воскресенье.

— Я на ногах уже несколько часов. К тому же весь в работе.

Я слышу, как по другую сторону Атлантики он ухмыляется. Когда я вхожу в дом, то киваю матери, приветствуя ее с добрым утром, которая преследует Тибальта вниз по лестнице и причитает, что крысы просто не созданы для него.

— Какой позор, — хихикает Гидеон. — Я мог позвонить тебе намного раньше, но хотел, чтобы ты немного отдохнул. Какой удар для меня. Знаешь, сейчас уже почти четыре пополудни. Но, думаю, я понял суть заклинания, которое тебе пригодится.

— Не знаю, имеет ли это теперь значение. Я собирался позвонить тебе чуть позже. Есть одна проблема.

— Какая?

— Она заключается в том, что кроме меня, туда больше никто не сможет войти. Я не чародей.

Я рассказываю ему о том, что со мной произошло недавно в доме, упуская тот факт, что я проговорил с Анной почти всю ночь напролет. С другой стороны провода я слышу, как он щелкает языком. Я уверен, что сейчас он потирает подбородок и очищает свои очки.

— Тебе вообще не удалось подчинить ее? — в конце интересуется он.

— Да. Потому что она похожа на Брюса Ли, Халка и Нео из Матрицы. Три в одном.

— Спасибо за совершенно непонятные поп-культурные ссылки.

Я улыбаюсь. По крайней мере, он знает, кто такой Брюс Ли.

— Но факт остается фактом, ты должен осуществить заклинание. Когда эта девушка умерла, то получила умопомрачительную силу. Это просто путаная вереница поиска секретов. Я помню одного призрака, из-за которого у твоего отца были проблемы. Это случилось в 1985. По какой-то причине призрак был способен убивать без всякой материальности. И только после трех сеансов и поездки в Сатанинскую церковь в Италии мы обнаружили, что единственная вещь, позволяющая им становиться материальными, это заклинание, написанное на довольно обычной каменной чаше. Твой отец прочел его, и призрака не стало. Также будет и в твоем случае.